— Ну-ну-ну?! — недоверчиво проговорил Гоша. — И как же все это понимать? Ты отдал им меня? Назвал?
Сергей не успел ответить. В коридоре показалась Юля.
— Уже? — глядя, как она надевает сапожки, спросил Сергей. — Лизнула бы хоть шампанского... Человек тратился...
— Времени нет, — виновато развела руками Юля. — Тем более у вас тут свой тет-а-тет...
— Да уж... Мы двое пока к шампанскому не готовы, — согласился Сергей. — Как знать, может, «спонсор» вообще поторопился с выпивкой. — Сергей холодно посмотрел на Гошу. — Пройди-ка пока в ту комнату, я сейчас...
Гоша покорно покинул коридор.
Проводив его взглядом, Сергей обернулся к Юле.
— Юля, ну погоди удирать, — он отобрал у дочери шубку, которую она уже хотела надеть. — Слушай, найдется у нас строгая музыка? — Юля удивленно смотрела на отца. — Погуще. Побасовитее!
— Я не понимаю.
— Стенки, стенки у нас тоненькие, — пояснил Сергей. — А будет крупный разговор. Вот и нужна такая музыкально-капитальная стенка.
— Пап, ты совсем, что ли? — Юля недовольно поморщилась. — Врубаешь любой рок или «попсу» какую — все равно что... делаешь погромче — и все. Гарантия.
— Гарантия, что соседи взвоют! И какие могут быть разговоры под это? Нет... Вот, скажем, Бетховена пластинка найдется?
У Юли аж зрачки расширились.
— Папочка! Тебе... понадобился... Бетховен? Я падаю!.. Что с тобой сделали в этом... узилище?
— Вопросы потом, — не ответил Сергей. — Так я на тебя рассчитываю?
И он отправился, почему-то с Юлиной шубкой, в ту комнату, куда он отослал Гошу. Это была спальня. Их с Машей спальня.
«Сосланный» Гоша в недоумении и наихудших предчувствиях слонялся из угла в угол.
— Слушай, давай лучше в кухню, а? — встретил он Сергея. — Зачем нам всухую говорить? Размочили бы шампанским это дело... Оно хорошее. Полусладкое.
Сергей отвел это предложение не словами, а рукой.
— Но почему? Заскучаем ведь!
— Не заскучаем.
Сергей присел на край кровати, тут же встал.
— Я привык всухую. И тебе, брат, надо как-то уже привыкать, тренироваться...
— Ты про что? — в панике, делаясь бледно-серым, пробормотал Гоша. — К чему привыкать-то?!
Сергей то ли ободряюще, то ли, наоборот, сочувственно потрепал Гошу по щеке.
— Сейчас, сейчас, потерпи маленько...
С пластинкой в руках в комнату вошла Юля. Подошла к проигрывателю. Молча поставила ее. Включила аппарат.
Колонки, казалось, вздрогнули, исторгнув из себя первые такты бетховенской увертюры к «Эгмонту».
— А это еще зачем? — пролепетал Гоша. — Лично я песни предпочитаю, джаз...
— Я тоже, — кивнул Сергей. — Но в следственных изоляторах воспитывают более строгий вкус...
Юля поцеловала отца и отобрала у него свою шубку.
— Дай сюда! — Сергей вернул шубку себе, подал ее дочери. — Прошу!
— Сэнк ю, данке, мерси, граци... Я буду звонить. Привет! Юля снова поцеловала отца, игриво помахала Гоше рукой и ушла. Теперь уже совсем.
Сергей вздохнул, обернулся к Гоше:
— Вот теперь давай. На чем мы остановились? Гоша помялся.
— Ты говорил, как тяжело «гасить» их мячи, да? Но погасил же, выходит? Погасил же? Вообще-то счет должен был идти не на сутки, а на часы! Ты же прозрачный со всех сторон, они ж это видели!
Со стороны можно было подумать, что Сергей не слышит обращенной к нему речи.
— Не... — наслаждаясь Бетховеном, удовлетворенно проговорил он. — Я считаю, музыка выбрана правильно. Очень, очень правильно.
— Для чего?
— Что? — не услышал вопроса Сергей.
— Для чего правильно выбрана? — повторил вопрос Гоша.
— А ты затихни, и поймешь.
— Сереж! Но я ведь не в филармонию пришел? Тебе чего хочется? Достать меня, да? Чтобы я на коленки перед тобой встал? — заорал Гоша. — Театра такого захотел? Нет, в мыслях я уже давно, две недели, перед тобой ползаю... Ну чего ты хочешь-то?! Чего?!..
Юля спустилась на лифте как раз в ту самую минуту, когда к лифту подошла Маша.
— Юленька! — воскликнула она при виде дочери. — Мне просто повезло!..
— Я опаздываю, — сухо проговорила Юля, глядя мимо глаз матери на почтовые ящики, потрепанные шпаной. — Там отец и Гоша объясняются. Кажется, папа ему сказал, что теперь его черед посидеть на нарах... что папе пришлось назвать его...
— Но это же вранье!
— Мам, там все очень круто, под музыку Бетховена...
— При чем тут Бетховен?
— Не знаю. Папе так больше нравится. Разряди, если сможешь... — И Юля проскочила мимо матери к выходу на улицу.
Маша со слабой усмешкой посмотрела ей вслед.
А «мужской» разговор уверенно двигался к бурному своему разрешению.
— Ну при чем тут «правовое государство»? — увещевал родственника Сергей. — Чего сейчас вздыхать о нем? Нельзя, что ли, и в правовом погореть, имея под боком таких полуродственников? Нет, ты скажи: если они у тебя шаромыжники и аферисты, могут они и в самом что ни на есть правовом замарать тебя по уши? Могут или нет?
— Да я ничего не говорю... — не поднимая глаз, проговорил Гоша. — Ты ругайся, ты в своем праве сегодня. Мне помалкивать надо.
— Спасибо. И еще раз спасибо, — ерничал Сергей. — Теперь насчет этого произведения искусства, будь оно трижды клято. Мог я его залапать своими отпечатками, если оно у меня в куртке?
— В пиджаке, — механически поправил Гоша.
— Хорошо, в пиджаке. Гоша кивнул.
— И я считаю, что запросто. Мог я случайно оставить пальчики на этом замечательном сувенире? Мог. Больше того, я мог даже разглядывать вещь из чисто художественного интереса. Так, дорогуша?
Гоша не ответил.
— Ладно, ладно. Помолчи — подумай. А я пока поговорю. На чем я остановился?.. — Сергей задумался на мгновенье и тут же продолжил: — Ах да! На отпечатках! На том, что мог я облапать это антикварное чудо, но не сделал это. Случайно повезло — не совершил. Как ни старались, черти, ни одного моего оттиска не нашли!
— Потрясающе... — повеселев проговорил Гоша. — А ты им, естественно, говоришь: мол, сами видите — подбросили со стороны, я и не касался...
— Да уж говорю. Говорю, в первый раз я статуэтку эту увидел одновременно с вашим сержантом Паленым. Оцени фамилию... до чего в масть — сержант Паленый!
— Фантастика!.. — искренне поразился Гоша. — Ну хорошо, а дальше второй тур пошел — да? Кого, мол, подозреваете? Кто мог подбросить?
— Ты думаешь, один разок спросили? Или два? А сорок — не хочешь? А семьдесят? А сто одиннадцать раз? Будь здоров как наседали. «Сергей Анатольевич, вы же понимаете: только самый тесный, панибратский, можно сказать, или родственный контакт с вами давал этому ловкачу такую возможность».
