– Разумеется, я прилетел, – он вздохнул и осторожно взял девушку за руку. – Я прилетел и хочу, чтобы ты мне всё-всё рассказала. Это очень важно. Ты даже не представляешь себе, насколько.
– Я знаю, – опять улыбнулась Даша, доверчиво и спокойно позволяя ему держать её руку. – Я знаю, Андрюша. Конечно, я всё тебе расскажу. А Рэйчел?
– Она сейчас спустится.
– Здорово. Идём, не будем им мешать. Я потом… Им надо обязательно побыть вдвоём сейчас – только вдвоём. Идём?
– Идём.
* * *
– Я очень о многом хотела тебе сказать, Джейк, – он видел, как дрожат её губы, и сердце его рванулось к ней впереди него самого. От желания схватить её, прижать к себе и целовать до потери сознания – её или своего – у него потемнело в глазах, но он знал – нельзя. Не сейчас. Сначала – пусть скажет. Она долго, невероятно долго готовилась – пусть скажет. Пять секунд – я могу подождать. – Я так мечтала об этом. Мечтала о том дне, когда, наконец, я смогу наговорить тебе кучу слов – о том, как я люблю тебя, как ненавижу, как сходила с ума от мыслей о тебе, как боялась тебя не увидеть – никогда больше, не посмотреть в твои глаза, Джейк. Пусть даже – в мёртвые твои глаза. О том, как я ненавижу твоего Варяга, твоего Сталина, как ревную тебя к России и женщинам, которых ты всё время спасаешь здесь, – но я ничего этого тебе не скажу. Я всё время помнила только одно: царь – это суд. Царская кровь – это право судить. Поэтому – слушай мой приговор, Джейк.
– Я выслушаю, – тихо ответил он и кивнул. – Выслушаю и подчинюсь. Каким бы он ни был.
– Я приговариваю тебя к жизни со мной.
– Хорошо.
– Пожизненно.
– Я согласен.
– До самой смерти – твоей или моей.
– Отлично.
– Без права апелляции, Джейк.
– Я всегда мечтал о том дне, когда наступит торжество суда и закона. Что могу я добавить ещё? Здравствуй, моя Рэйчел, – он шагнул к ней и таким до боли знакомым ей движением – одним, стремительным движением – обнял, прижал к себе. И, чувствуя, как тает внутри неё комок ископаемого льда, Рэйчел совсем близко увидела его нестерпимо сияющие серебром глаза: – Здравствуй, певчая моя птичка. Здравствуй, родная моя девочка. Здравствуй, единственная моя. Здравствуй, моя тёпа-растрёпа.
– Я сойду с ума, – проговорила она, всё ещё задыхаясь, после того, как закончился поцелуй, длившийся целую вечность. – У тебя даже вкус губ изменился. Ты несносен, несносен. Совершенно несносен. Я хочу видеть всех этих людей, которые отобрали тебя у меня. Я хочу видеть их глаза. Я хочу посмотреть им в глаза, спросить их: как вам удалось?! Я хочу знать всё, что было с тобой за эти годы. Всё, слышишь меня, чудовище?!
– Да, – он вздохнул. – Это непросто.
– С чего мы начнём? – прищурилась Рэйчел.
– Со школы. Крепость ты уже видишь, – он повёл рукой вокруг себя. – А там – посмотрим. Я подготовился, – он улыбнулся.
– А где дети? – Рэйчел, немного придя в себя, с беспокойством оглянулась вокруг.
– Дети ушли, – улыбаясь, ответил Гурьев.
– Как… ушли?!
– Обыкновенно, – пожал он плечами. – Обыкновенно, родная, как это случается повсюду, изо дня в день. Мальчик берёт за руку девочку, а девочка – мальчика. И они уходят, уходят – на берег тёплого моря, говорить обо всём на свете, смотреть друг другу в глаза. А потом, когда рухнет на землю южная ночь – почти мгновенно, без сумерек – они будут целоваться до умопомрачения, понимая, что созданы друг для друга. В общем, всё очень, очень обыкновенно. Как всегда.
– Боже мой, это ты, ты… Ты! Ты! Это же…
– Немыслимо.
– Прекрати. Ты, ты всё это устроил.
– Ничего я не строил. Вообще ничего. О письме она ничего не сказала. Не обмолвилась ни единым словом. Я не знал – ничего. Разведчица. Как и Варяг.
– Мужчины, – вздохнула Рэйчел. – Мужчины. Мужчины и дети. Какой ужас. Что же из всего этого будет?!
* * *
Восьмиклассники сдавали нормы по бегу на сто метров. Шульгин, увидев приближающуюся пару, присвистнул и махнул детям рукой, – всё. Какие занятия?!
Гурьев увидел, как дети, остановившись, посмотрели на них – и заскакали на месте, замахали руками. Он улыбнулся, махнул в ответ – и услышал радостный вопль:
– Уррра-а-а-а!!! Уррра-а-а-а!!! К Гуру жена приехала!!! Из Англии!!!
Всё разболтала, подумал он немного грустно. Всё разболтала, романтическая дурёха. Ах, как всё это не вовремя.
– Это… что такое? – растерянно спросила Рэйчел, неудержимо краснея. – Кто… Кто им такое сказал?
– Ах, да, – Гурьев сделал вид, что спохватился и в панике захлопал себя по карманам. – Вот.
Он достал кольцо и, взяв её руку, – она даже не поняла ещё, что произойдёт сейчас – надел его на палец Рэйчел. Оно оказалось точно впору – по тому самому безымянному пальцу правой руки, с еле заметным шрамиком у самого суставчика, на средней фаланге. У мамы тоже были маленькие руки, подумал Гурьев.
– Прости меня, – тихо произнёс он. – Прости. Платья не будет. Аналоя – не будет. Больше – сейчас – ничего не будет. В общем-то, у меня ничего больше нет, Рэйчел. Только это. Я очень тебя люблю. Пожалуйста, Рэйчел. Я больше не могу. Будь моей женой.
Она кивнула, и Гурьев увидел, как задрожало её горлышко. Она посмотрела на кольцо, на Гурьева – и улыбнулась:
– Я прощаю тебя, Джейк. Боже, какое чудо! Ты всё-таки его нашёл. Я прощаю, прощаю тебя. Прощаю. Но не помилую. Приговор остаётся в силе.
– Хорошо. А теперь – поцелуй меня. Пожалуйста, поцелуй меня, Рэйчел.
– Дети, – она в притворном ужасе, расширив глаза, указала на школу, все окна которой были залеплены сияющими детскими мордашками. – Дети. Это немыслимо.
– Пусть, – проговорил Гурьев, привлекая Рэйчел к себе. – Сегодня всё можно. Всем.
– Ты разгильдяй. Ты даже не можешь сделать предложение – как следует. Ты…
– А разве мы проходили это на наших уроках?! – удивился Гурьев, беря в ладони её лицо.
* * *
Ой, подумал в благоговейном ужасе Шугаев, глядя на входящих во двор синагоги Гурьева и молодую женщину в чём-то таком, чему Шугаев даже не мог придумать названия. Царица небесная. От неё исходило самое настоящее сияние, – такое, что старший лейтенант зажмурился. Это ж она. Ой. А у меня подворотничок со вчерашнего не менянный. Ой, забегался… Прибьёт Яков Кириллович, как есть, за внешний вид прибьёт. Так я ж по уставу…
– А вы что тут делаете, Анатолий? – удивился Гурьев.
– Так у меня вопросов парочка к гражданину… к товарищу Зильберу, – поправился Шугаев, изо всех сил стараясь отвести глаза от улыбки Рэйчел и рассматривая её при этом с таким любопытством, что просто невозможно было не улыбнуться. – Здрассьте.
– Познакомьтесь, Анатолий, – улыбнулся и Гурьев тоже. – Это графиня Дэйнборо, полномочный представитель британских и международных деловых кругов и личный посланник его величества короля Великобритании Эдуарда Восьмого. Приехала взглянуть одним глазком на то, как мы тут с вами справляемся. Её светлость отзывается на воинское звание «миледи», потому что на самом деле терпеть не может всяческих дурацких церемоний. А это, Рэйчел, – Анатолий Шугаев, начальник городского управления государственной безопасности, очень ответственный и серьёзный молодой человек. Несмотря на юный возраст. За что мы все его очень любим.
– Здравствуйте, Анатолий, – Рэйчел протянула ему руку. – Очень рада знакомству. Не обращайте внимания, Джейк, как всегда, над всеми посмеивается. Просто Рэйчел. Или, раз уж у вас тут все обращаются друг к другу по имени-отчеству – Рахиль Вениаминовна. Анатолий – как дальше?
– Ва… Ва… Варламович, – прошептал совершенно раздавленный Шугаев – и Рахилью, и Вениаминовной, и тем, что эти двое – ну, в общем, любому дураку всё понятно, а ещё и тем, что, оказывается, полномочный представитель буржуев и личный посланник самого главного мирового буржуя – английского короля – говорит по-русски бегло и чисто, хотя и чуточку излишне стерильно, как самая настоящая царица небесная, – почему-то Шугаев был уверен, что царица небесная вот так именно и должна разговаривать, – и перевёл на Гурьева умоляющий взгляд.
Вот это ты ему врезала, почти отстранённо подумал Гурьев. Рахиль, да ещё и не так себе, а – Вениаминовна. Вот это да. Смешно. Обхохочешься. Господи, Рэйчел, девочка моя, что же ты такое творишь.
– Чудесно, – просияла Рэйчел. – Вам очень пошёл бы гражданский костюм, Анатолий Варламович. Тёмно-серый или тёмно-синий, можно – в мелкую полоску. А то в этой форме вы выглядите уж слишком неприступным. Джейк, а в министерстве обороны есть хоть один толковый конструктор одежды? Это же немыслимо!
– Нет, Рэйчел, – вздохнул Гурьев. – До этого у нас ещё не дошли руки. Слишком много всего остального.
– Ладно, я займусь этим, – решительно заявила она. – Военная форма – это ужасно, просто ужасно важно. А вот это – зелёный верх, синий низ – это что, вообще, такое?!
– Успокойся, родная, – Гурьев посмотрел на несчастного старлея и, кажется, подмигнул ему. – Я думаю, сейчас товарищ Шугаев просто обалдеет от твоего натиска. Если уже не обалдел. И не называй меня при товарище Шугаеве Джейком – он и так уже думает неведомо что. Так, Анатолий?
