Это была та самая область, что соединяет Империум с тех пор, как корабли научились проскакивать через варп к далёким звёздам за несколько дней — или, самое большее, месяцев, пути вместо того, чтобы тратить на подобные путешествия недосягаемые тысячи лет.
Однако это была и та сфера, где зарождались особые враги Жака. Это было безбрежное царство, где силы Хаоса обретали своё уродливое сознание и цель — анафема для всего настоящего и верного.
Да, стоячие волны варп-штормов оживали, превращаясь в великие силы. Они упивались яростью, похотью, капризами смертных, чьи души возвращались сюда, растворяясь в океане энергии.
Эти насосавшиеся эмоций силы дёргали за ниточки меньших демонов. Воплощения, созданные по образу и подобию извращённой сути этих сил, проникали в душу к податливым псайкерам, алчным, безрассудно амбициозным смертным и предлагали этим простофилям немного власти — играя ими, точно живыми марионетками на неосязаемых ниточках — прежде чем превратить в орудия зла и в конце концов сожрать.
Тем самым дьявольские силы стремились исказить ткань мироздания и разрушить обширную, но крайне хрупкую человеческую империю здравомыслия — здравомыслия, которому приходилось защищать себя с беспощадной жестокостью…
Жак узнал всё это, когда проходил подготовку в резиденции своего ордоса — в этом лабиринте многих тысяч запутанных километров, скрытом под массивной ледяной шапкой в скальном основании южного полярного материка Терры.
— Астрономикан виден ярко и чётко, — доложил Гугол. — Южное склонение восемьдесят два и один, восхождение семнадцать и семь. Значительных варп-штормов не замечено.
Варп-экран был словно чаном, полном бурлящей радужной лягушачьей икры. Через это окно они могли вглядываться в варп, как сквозь одностороннее зеркальное стекло. Ничто из варпа не могло проникнуть внутрь «Торментум Малорум», ибо корабль — этот пузырь реальности — надёжно защищали силовые поля и молитвы.
Конечно, своим варп-глазом Гугол видел гораздо больше, чем тот фрагмент варп-пространства, который отображался на экране, видел ясно до бьющего в глаза маяка самого Императора.
Звездоплаватели в хуже защищённых судах могли слышать царапанье когтей по корпусу, вой бессвязных голосов, похотливые уговоры, яростный гвалт. Если силовая оболочка не выдерживала, внутри судна могли сгуститься из эктоплазмы демоны.
И пусть лучше это были бы сирены Слаанеш, чем гарпии! Тогда, пожалуй, смерть была бы приятнее. Или просто дольше.
Схола Инквизиции была обширным, почти нарочно запутанным лабиринтом из вычурно убранных залов, спален, святилищ, келий, библиотек, скрипториев и апотекариев, темниц, богословских лабораторий, психических гимназий и оружейных арен.
Пламенные и едкие, старые адепты, ушедшие на покой со звёздного полотна, преподавали новичкам внешние секреты ремесла инквизитора, его кругозор и методы работы.
Жак преуспевал в обретении необходимых навыков, хотя уже было ясно, что он никогда не станет ни догматиком, ни пылким практиком искусства усмирения.
— Почему? — спрашивал он, и снова: — Для чего?
Он озвучивал эти вопросы почтительно, благочестиво, но озвучивал.
Однажды наставник сказал Жаку: «Ты у нас на примете».
Жак боялся, что его посчитают за еретика, но изучали его особенно скрупулёзно совсем по другой причине.
— Карнелиан в двух третях от максимальной дальности моего нюха, — сообщила Мома Паршин, убийца планеты.
В хвосте корабля Гримм корпел в тёмной как ночь машинной крипте, под светом электросвечи и переносной лампы отлаживая двигатель, который нёс их сквозь варп. Скват использовал только гаечные ключи и шкалы, с презрением отвергая руны и литании, которые другие техники почитали жизненно необходимыми для обхаживания духа машины.
Жак поджигал в обсидиановой рубке управления палочки благовоний: красный жасмин, мирру и благотрав с Веги. Воздушные горгульи мягко втягивали и выпускали ароматический дым странными завитками, словно делая наброски демонов, которые, возможно, рыщут за обшивкой корабля. Его мысли дрейфовали дальше по времени после послушничества. Годы проносились в памяти точно так же, как световые годы проносились в обычном космосе, когда корабль шёл вперёд.
Жак принял присягу странствующего агента. Он послужил на десятке миров, скрупулёзно и неотступно истребляя заблудших псайкеров и еретиков, усердно, но тем не менее никогда не переусердствуя.
Он готов был изучать любые неувязки, прежде чем, как, увы, чаще всего бывало, отбросить всякие сомнения. Он никогда не казнил ведьм лишь по навету мстительных недругов.
И настал тот день, когда закутанный в мантию старейшина-инквизитор активировал на ладони татуировку, которую Жак не видел никогда прежде, и произнёс слова: «Внутренний орден».
Колесо внутри колеса…
Ме’Линди выполняла некие изометрические боевые упражнения, словно отгоняя гнетущую атмосферу варпа, от которой временами начиналась духовная мигрень — тоскливая боль в душе.
Она изгибалась. Она напрягалась. Сейчас она танцевала — неторопливо. Каждый жест, каждый шаг, каждая деталь положения конечности и пальцев были частью сложного ритуала убийства. На время Ме’Линди стала жрицей собственного культа ассасинов, исполняя смертоносную церемонию, которая лишь внешне казалась изящно-безобидной.
Мома Паршин осторожно внимала. Возможно, её ощущение близости других дополняло — в воображении — эти укороченные движения, превращая их в пряжу смерти. Старая женщина странно, по-своему, улыбалась: её коричневое морщинистое лицо походило на маску под водной рябью.
Виталий Гугол принялся читать сочинённое:
«О, прелестница-смерть.Вдох украл поцелуй,что убьёт иль пленит.Её плоть так страшит,Что уже не смешно.Моё сердце болит.Чарованье ушло.О, прелестница-смерть…»
Навигатор передёрнул плечами и сосредоточился на имматериуме снаружи, высматривая водовороты. Скоро он принялся напевать, несколько односложно, песнь навигаторов: «Море потерянных душ».
Мома Паршин погладила воздух. Может быть, успокаивала мысленно свою «кошку», когда сверху начали падать вирусные бомбы?
Жак погрузился в воспоминания о следующем годе, когда Баал Фиренце впервые дал о себе знать. Ибо существовали ещё колёса внутри колёс внутри колёс. Инквизиция ни в коей мере не была альфой и омегой борьбы против порчи, как не был и тайный внутренний орден Инквизиции последней инстанцией.
Орден молота, Ордо Маллеус, был основан тысячи лет назад в глубочайшей тайне ещё до того, как раненый Император воссел на трон, поддерживающий жизнь. Один из девизов ордена гласил: «Кто устережёт сторожей?» Ордос предавал казни даже глав Инквизиции, когда эти могущественные фигуры являли признаки отхода от истинной праведности и рачительности.
И всё-таки главной задачей ордена было постигать и уничтожать демонов. Жак узнал поимённо великие сущности Хаоса: Слаанеша похотливого, Кхорна окровавленного, Тзинча изменяющего, Нургла-чумоносца. Он не произносил этих имён всуе. Слишком часто человеческие существа выказывали буквально смертельное влечение к подобным губительным силам и подчиняющимся им демонам. Хотя, так, пожалуй, и должно было быть, ведь эти самые сущности были слеплены из нечестивых страстей когда-то живших душ.
Подготовка в Маллеусе легко затмила тяготы обучения на обычного инквизитора. В завершение леденящей кровь церемонии Жак принял ещё более тайную присягу.
Как можно забыть первого демона, с которым он схватился, имея полное представление о его природе? Зловещая татуировка на бедре увековечила эту победу.
Сейчас под одеждой тело Жака щеголяло целым ковром подобных наколок, но лицо он оставлял чистым из соображений секретности.
Планета Зевс-6 была фермерским миром.
Крестьяне возделывали землю и пасли овец. Они думали, что звёзды — это дырки в одеяле, которое сказочный Император накидывает на небо каждую ночь. Вытянутым кулаком можно закрыть солнце, которое так палит днём. Но как яростно испепелял бы целый небосвод такого света! Он ведь явно существовал, раз от горизонта до горизонта его капли просачивались в прорехи одеяла Императора.
Крестьяне приносили своих увечных детей в жертву небесному держателю одеяла. Пусть эта умилостивительная жертва не приведёт к штопке дыр, но по крайней мере убережёт от новых.
В этом невежественном захолустье обосновалась хорошо вооружённая небольшая колония, назвавшая себя «Хранители края одеяла».
Мнимые проповедники принялись заявлять, что глупые крестьяне подходят к вопросу не с той стороны, жертвуя увечных детей. Увечных! Вот почему ночное одеяло зияет прорехами. Отныне крестьяне должны отдавать Хранителям в дань более взрослых и здоровых сыновей и дочерей, кто имеет хоть какую-то претензию на миловидность. Родителей, что возражали, порвали на куски как еретиков. За двадцать лет новый культ укрепился, его храмом стал купольный город Хранителей, возведённый над устьем пещер.
