Навесив на дверь новый замок, Жулик уселся за руль.
– Ну вот и все. С господином Голенковым… равно, как и с другими соискателями, я свяжусь несколько позже. А теперь нам предстоит очень приятная процедура – подсчет премиальных. Поехали!..
* * *
Вернувшись домой, Леха не поверил своим глазам.
Квартира была пуста. Мама, Таня и Тасик исчезли в неизвестном направлении, а вместе с ними исчез и двадцатикилограммовый мешок с долларами и евро.
Никаких признаков борьбы и похищения в квартире не наблюдалось – как и следов поспешного бегства. Оставшаяся от завтрака посуда была тщательно вымыта, кровати аккуратно заправлены. Даже газовая колонка на кухне – и то была потушена, а потушить ее могла только мать, всю жизнь панически боявшаяся взрывов бытового газа. К тому же в прихожей под полочкой не было ни Таниной, ни маминой обуви…
– Во, бля… – растерянно проговорила Пиляева, опускаясь на табуретку.
Мысли струились, как титры на иностранном языке. Леха переводил их с трудом. Пройдясь по комнатам, он обнаружил на своей кровати записку.
«Дорогой Лешенька!
Ты, пожалуйста, не обижайся, но деньги, которые ты выиграл в рулетку, я забрала. У тебя родилась недоношенная дочка, а ты, вместо того чтобы дневать и ночевать под роддомом, по казино шляешься. Ты эти деньги все равно по заграницам на вертифлюх и удовольствия промотаешь, а моей внученьке нужны витамины, памперсы и пеленки.
Если мы о ней не позаботимся – что о нас люди скажут?
Целую – твоя мама».Строчки плыли змейками и расплывались в глазах, и Жулик с трудом сохранял присутствие духа.
Сомнений не было – записка писалась материнской рукой. И явно не под дулом пистолета: об этом свидетельствовал и четкий почерк, и явная продуманность выражений.
Удивительней всего было то, что вместе с мамой в роддом отправилась и Таня. Ведь она неоднократно рассказывала Александре Федоровне, что Лида Ермошина беременна не от Леши, и даже называла вероятного отца Мандавошкиного ребенка!
Сазонов растерянно опустился на кровать. Ощущений было множество, но преобладало одно: словно поезд пошел не по той стрелке, и сейчас должны столкнуться два состава. Ведь менты, занимающиеся его розыском, стопроцентно имеют на руках ориентировки и на мать! Да и пропавшую Таню тоже вполне могли искать.
Любой патрулирующий уличный опер, любой мент из ДПС наверняка обратит внимание на странную бабушку с котиком и ее спутницу – кинематографически красивую девушку очень запоминающейся внешности. Дальнейшее скучно и банально: сверка с ориентировкой – и задержание…
– Наверное, они такси до роддома заказали, – предположила Пиляева.
Жулик понял: паника, равно как и промедление, теперь смерти подобна. Достав из-под кровати револьвер, в свое время отобранный у Зацаренного, он кивнул:
– Ясно, что мешок с деньгами на плече не унесешь. В машину! Они наверняка отправились в роддом. Только бы успеть…
Глава 28
Мент угрожающе приподнялся, поджал уши и зарычал. Наборный ошейник звякнул. Неожиданная агрессия любимого пса заставила Голенкова оторваться от руля и обернуться налево.
Его «Опель» стоял на перекрестке нешироких тихих улиц, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Неподалеку люминесцентно светилась вывеска «Золотого дракона». У въезда в ресторанный хоздвор темнело какое-то угловатое сооружение на колесах, но не оно привлекло внимание Эдика.
Слева от его машины желтела «Волга» с таксистскими шашечками. Стекло задней дверки было немного опущено. В окне маячили седые пряди аккуратной старушки – она-то и вызвала неудовольствие Мента. Впрочем, даже не столько она, сколько огромный котяра с ошейником, которого бабушка любовно прижимала к груди. Это не удивляло: псы не любят котов так же, как менты – жуликов.
– Фу! – прикрикнул Эдик, нетерпеливо поглядывая на светофор. – Не время…
У него действительно не было времени. Десять минут назад Голенкову позвонила коррумпированная регистраторша из роддома, сообщив, что Лидой Ермошиной о-очень интересовалась какая-то пожилая женщина. Выяснив, в какой палате обитают роженица и недоношенный младенец, звонившая вызвалась тотчас же приехать и переговорить с завотделением.
А ротвейлер продолжал бесноваться. Теперь он уже не рычал, а отрывисто лаял, силясь просунуть черно-рыжую морду в окошко. Желтая слюна бритвенной пеной слетала с клыкастой розовой пасти. Эдик уже хотел было посоветовать пожилой котофилке поднять стекло дверки, но, взглянув на нее пристальней, удивленно распялил рот…
Он узнал эту бабушку… Старуху Сазонову бывший сыщик неоднократно видел и на фотографиях, и в жизни. Несомненно, мать особо опасного рецидивиста и ее четвероногий мурчащий друг направлялись в роддом, к Мандавошке.
– Во пруха! – не поверил Голенков, лихорадочно прикидывая, что ему делать.
Тем временем светофор загорелся зеленым, и машины тронулись. Дальнейшие действия напрашивались сами собой. Выскочив на перекресток, Эдуард Иванович плавно подрезал «Волгу», притирая ее к бордюру. Таксисту не оставалось ничего иного, как остановиться. Бывший сыщик нащупал в кармане маленький дамский «браунинг» и, твердо зафиксировав поводок совершенно обезумевшего Мента, выскочил с псом из машины.
А из-за руля уже выходил таксист – плюгавый мужичок в мятой кепке. Сперва он хотел было впасть в амбицию, но, заметив, что рядом с водителем «Опеля» беснуется жуткая псина, посчитал за лучшее спрятаться в машине.
Подбежав к водительской дверке, Эдик рванул ее на себя.
– Мужик, на тебе сто баксов, иди погуляй минут десять! – возбужденно крикнул он, бросая на приборный щиток смятую купюру, и, ударив ногой непослушного пса, скомандовал строго и властно: – Фу! Место! Место, кому сказано!
Мент обиженно заскулил, но ослушаться не посмел. Усевшись на асфальт, он злобно взглянул на таксиста – тот, выскользнув из машины, опасливо двинулся к подворотне.
– Слышь, мужик, не в обиду… В ментуру не заявляй, мы сами менты! – крикнул вдогонку Эдуард Иванович и, выхватив «браунинг», направил его в глубь салона.
Но тут же растерянно опустил оружие.
Справа от старухи с черным котом на руках сидела его дочь Таня. При виде отца она испуганно вжалась в сиденье, явно не выказывая никакой радости от внезапной встречи.
– Таня-я-я… доченька! – дрогнувшими губами вымолвил Голенков.
– Ты мне не папа! – отчеканила девушка, неожиданно побледнев. – Убийца, мерзавец, подлец!.. Уходи, я тебя ненавижу!..
Старушка, доселе смотревшая на происходящее расширенными от ужаса глазами, наконец отреагировала эмоциональным причитанием.
– Да что вы себе позволяете! – заголосила она, по-матерински прижимая к себе котика. – Я сейчас милицию вызову!
А Таня, приобняв бабушку, смотрела на отца с откровенной ненавистью, и причина этой ненависти была Голенкову совершенно непонятна.
– Доченька… – растерянно пробормотал папа. – Да что же ты мне такое говоришь? Я… так переживал!.. Пойдем со мной… мне от тебя ничего не надо, только бы ты была рядом… у меня ведь больше никого нет… Если я перед тобой провинился, прости меня…
В этот момент Эдик был готов опуститься перед Таней на колени – даже не за ласковые слова, а хотя бы за улыбку…
Неожиданно где-то совсем рядом истерично взвизгнули тормоза, и темная угловатая тень упала на лобовое стекло «Волги». Невольно обернувшись, Эдуард Иванович заметил потрепанный джип «Ниссан Патрол», остановившийся слева.
Обе правые дверки внедорожника раскрылись синхронно, словно бы по команде, и из салона вывались двое молодых людей: мордатый крепыш с оплывшей фигурой и мрачного вида круглоголовый амбал в дорогом спортивном костюме. Мент, доселе сидевший смирно, вновь зарычал. Оплывший крепыш, выхватив из кармана какой-то баллончик с пульверизатором, мгновенно брызнул ротвейлеру в нос. Пес заскулил, обмяк и уткнулся мордой в асфальт. А мрачный амбал, подойдя к раскрытой дверке такси, с неожиданной ловкостью выхватил из рук бывшего опера пистолет.
Эдуард Иванович даже не пытался сопротивляться: желание это так и не успело сформироваться из-за драматичности и калейдоскопической скорости предыдущих событий.
– Ну че, мусорок, – приплыли? – с нехорошим прищуром осведомился крепыш и, ткнув Мента носком ноги, довольно заулыбался.
Амбал раскрыл заднюю дверку такси.
– Зондер, ты смотри, – а тут его девка, которую придурок Цаца упустил… Вау! Да ты только посмотри, кто с ней рядом! Мамаша самого Жулика!..
Деревянной твердости пальцы крепыша сомкнулись на запястье бывшего милиционера.
– Я всегда говорил, что ментом он был способным, – издевательски продолжал крепыш. – Розыскник, одним словом, оперативник. Он выпасал свою телку и мать этого сучонка… А мы выпасли его.
Голенков попытался дернуться, но короткий удар в печень заставил его сложиться надвое и болезненно застонать.
