Звуки из зала почти не просачивались в коридор, но хтонический низкий стон, доносящийся из-под земли, ощущался и здесь. Толстые свечи вдоль стен полыхали, как факелы. Альтера быстро прошла через подвал и поднялась по лестнице на второй этаж. У двери кладовой, как часовой на посту, застыла Надежда Петровна.
– Пора, – сказала Альтера.
Петровна засуетилась, загремела ключом и вошла в темную кладовую, вертя перед собой фонарем. Перехватила его поудобнее и склонилась над коляской. Альтера услышала, как засопел и завозился младенец.
– Ну-ка, ну-ка, давай, Андрейка, иди сюда, пора тебе… – забормотала комендантша.
Валерия похолодела.
– Как ты его назвала? – услышала она собственный голос.
– Андрейка, – Надежда Петровна ощерилась. – Ну, это я так просто, пришло на язык…
– Уйди, я сама, – Валерия с силой оттолкнула старуху и дрожащими руками вытащила ребенка из коляски. В отверстии между пеленок зашевелился розовый носик. Младенец завозился и закряхтел.
Валерия чуть не завыла.
– Так я это, госпожа Альтера…я же так просто…я помочь… – растерянно бормотала Петровна, теребя пуговицу на желтой кофте.
Альтера перехватила младенца на руку, поддерживая согнутым локтем другой, в которой светился фонарь, и молча стала спускаться обратно в подвал.
Когда она вошла, церемония была в самом разгаре. Жаркий сумрак дрожал от завываний и криков и казался скользким и жирным. Темно-красное пламя чадило. От бака с водой валил пар, превращаясь в туман. Изломанные рогатые тени скакали по стенам и потолку. Одна из бутылей с вином уже была раскупорена, на полу белели брошенные стаканы. На Альтеру, пробравшуюся за алтарь и положившую младенца на пол, никто даже не посмотрел. Она вернулась в общий круг, в центре которого подпрыгивала в такт ударам в ладоши и радостно вопила толстая девочка, высоко подняв руки, в одной из которых зажат был стакан с недопитым вином, выплескивающемся при каждом движении. Прима скинула плащ. Между высоких грудей тело блестело от пота, как будто сквозь кожу проступили живые бриллианты, а спереди, на обвивавших бедра ремнях, болтался увесистый деревянный страпон. Ковен выл от восторга. Все обнажились следом за Госпожой, и девочка в центре тоже отшвырнула накидку, оголив белый рыхлый живот и мелкую, некрасивую грудь.
– Поцелуй Сатаны! Поцелуй Сатаны! Поцелуй Сатаны!
Крики звучали унисоном с нарастающим отовсюду гудением; завибрировал воздух. Прима медленно повернулась, выгнула спину, томно опершись на алтарь, и раздвинула ноги. Остальные тут же выстроились в очередь у нее за спиной. Разумеется, первой давать «поцелуй Сатаны» Госпоже Шабаша кинулась Проксима: положила руки на круглые ягодицы и страстно прильнула к анусу, засунув в него язык чуть не целиком. За ней последовала хохочущая Белладонна, потом Терция, Кера, чуть хлопнувшая после поцелуя Княгиню Ковена по крепкой заднице. Альтера поглядывала на новенькую, но та, вдохновленная общим примером, ничуть не смутилась, и старательно запечатлела свой поцелуй на анальном отверстии Хозяйки Есбата.
Современную молодежь вообще мало чем можно смутить.
«Может, и обойдется», – мелькнуло в голове у Альтеры, когда она привычно клюнула языком задницу старой подруги.
Прима выпрямилась, зашла за алтарь и воздела руки. Она тяжело дышала. Разгоряченные сестры прервали пляску, но видно было, что они готовы сорваться с места в любой миг, как бегуны, остановленные посередине дистанции и ждущие нового выстрела сигнального пистолета. Вздымались полные и тощие груди, блестели от пота бока и дрожащие бедра. Новенькая, степень восторга которой приближалась к истерике, с трудом взяла себя в руки и постоянно теребила маску, вытирая ладошками вспотевшее лицо. Все замолчали, но казалось, что в зале по-прежнему шумно, будто продолжали вокруг завывать и приплясывать тени танцующих ведьм.
– Жертва! – возгласила Прима.
– Жертва! Жертва! Жертва! – откликнулись ей, и весь ковен встал на колени.
Прима в своей величественной наготе прекрасного, зрелого тела, в сверкающей серебром устрашающе женственной маске, во вздымающемся венце заостренных рогов и в самом деле походила сейчас на Иштар. Она положила перед собой маленькую записную книжку в черной обложке, открыла и принялась читать нараспев, то звуча в унисон подземелью, то возвышаясь крещендо. Альтера так и не поняла за все эти годы, что это: перевернутая, извращенная латынь или другой, чужой человеку язык; лишь повторяла в унисон вслед за Примой постоянное «нима!», отрицая арамейскую истину. Порядок этих, центральных молений шабаша, был ей знаком наизусть, и в нужный момент они с Терцией тихонько подползли на коленях поближе к алтарю. Рука Примы легла на рукоять ножа. Терция, не вставая с колен, взяла обеими руками чашу, а Альтера на коленях заползла за алтарь и распеленала младенца. Ребенок открыл глазки, поморщился и заплакал.
Звуки живого голоса резанули по душному мраку.
Прима продолжала читать. Альтера подхватила на руки все сильнее голосящего младенца, согнувшего ручки и ножки и сморщившегося в недовольной гримаске, и встала за правым плечом Хозяйки Есбата. Чтобы не смотреть на детское личико – уже покрасневшее от плача, уже намокшее слезами – она взглянула перед собой и поняла, что худшие ее предчувствия начинают сбываться.
Перед Валерией были восемь пар глаз: жадных, нетерпеливых, равнодушных, бесстрастных, холодных, но только одни из них были испуганными. Да какое там – эти глаза постепенно наполнял ужас. И принадлежали они, разумеется, толстой девочке в нелепой маске – черепе.
Прима протянула руку. Альтера подала ей младенца; та ловко схватила его за ногу и подняла над подставленной Терцией чашей, напевая слова заклинаний. Альтера шагнула в сторону, с тревогой глядя на девочку, которая уже начинала трястись: живот вздрагивал и втягивался, грудки дрожали, как будто внутри у нее что-то начало клокотать. Ребенок уже не плакал, а истошно, надрывно орал, заглушая протяжные звуки темной молитвы.
Прима перехватила поудобнее нож и занесла его для удара.
– Нет!
Крик был тонким, как писк перепуганной мыши. Все замерли. Нож остановил движение в сантиметре от горла ребенка.
– Нет! Пожалуйста…
Голая девочка в маске стояла в кругу коленопреклоненных обнаженных женщин и жалобно смотрела на Приму. «Вот и все», – подумала Альтера.
– Что значит «нет»? – резко спросила Прима.
По залу пронесся разочарованный вздох. Кто-то отвернулся. Инфанта закрыла руками свою кошачью личину.
– Нет, не надо, пожалуйста, – заныла девочка, и Альтера увидела, как из-под глазниц черепа показались две грязные дорожки слез, размывших черную тушь.
– Можно узнать, почему? – вежливо осведомилась Прима и поморщилась – младенец вопил нестерпимо.
– Я не думала, что так надо…что вот это…будет так… – девочка уже и сама была готова расплакаться не хуже ребенка.
– Она передумает, госпожа Прима, она растерялась, сейчас все пройдет! – заговорила Проксима, вскочив и пытаясь обнять дрожащую девочку за плечи. – Правда, ты ведь просто растерялась, верно?
Та вывернулась из объятий.
– Нет! – крикнула девочка. – Я не хочу, не хочу…чтобы так!
Младенец задергался и, не переставая кричать, вдруг выпустил длинную струйку мочи прямо Приме на грудь. Моча потекла по торчащим соскам.
– Ах, да чтоб тебя! – в сердцах вскричала Прима и с досадой швырнула ребенка на пол. Маленький человечек, как кукла, отлетел в сторону и с глухим стуком ударился о ковер. Крик оборвался на пике, превратившись в хриплые стоны. Прима, не обращая на него никакого внимания, уставилась на несостоявшуюся ведьму.
– А зачем ты сюда пришла, я интересуюсь? Вечерок скоротать?
Девочка наконец разревелась. Стоящие на коленях женщины сели на пятки и ждали.
– Так я спрашиваю, зачем явилась?!
– Я хотела быть…стать…ведьмой! – сквозь слезы донеслось из-под черепа-«маски».
– Ах, вот как! И как ты себе это представляла? Что мы тут соберемся, почитаем стихи про Сатану, а потом пойдем и уроним пару крестов на кладбище или распишем стену церкви ругательствами и пентаграммами, так?
Девочка надсадно всхлипывала.
– Или, может быть, сядем в кружок и будем делиться тем, кто и что вычитал в каком-нибудь «паблике» про «современных ведьмочек», да? – продолжала Прима. – А потом будем картинками обмениваться в Социальной Сети, такими, с мультяшными красотками в остроконечных шляпках? Нет уж, дорогая моя, хочешь быть ведьмой – будь! Ты сегодня приносила клятвы Сатане – это шутки, по-твоему? Развлечение?
– Пожалуйста…можно…можно, я пойду? – проплакала девочка и стянула с себя маску. Под ней оказалось круглое, полноватое личико с маленькими глазками и остатками яркого, «готического» макияжа. – Можно, а? Я никому ничего не скажу, правда, клянусь…
