– У меня есть еще несколько вопросов, но ты, пожалуй, прав, подождем до завтра. Единственно – показал бы ты, как это можно войти в здание, минуя охрану.
Я поднялся со стула и потянулся – от напряжения затекло все тело. Потом посмотрел на часы, было пятнадцать минут шестого.
– Нет. Дорога эта достаточно сложная и требует специальной подготовки. Сегодня ночью эти ребятки по ней не пойдут, будут разбираться со своим провалом, а вот на завтра нужно пригласить сварщика. А сейчас мне необходимо отчаливать, меня ожидает прекраснейшая на свете девушка. А ты, Владимир Владимирович, больше сегодня не пей, не пугай Ирочку.
Корень ухмыльнулся:
– Теперь у меня нет причины для коньяка. Так что – пьянству бой. До завтра.
Он снова достал из стола папку и начал внимательно изучать лежавшие в ней документы.
Я вышел в приемную и, улыбнувшись, сказал Ирине:
– Ириш, если ты через десять минут подашь шефу чашку крепкого черного кофе, я думаю, он будет тебе благодарен.
– Но он же… – Она недоуменно посмотрела на меня.
– Он же занят делами и ему нужна ясная голова, а значит, ему нужен кофе.
Она наконец сообразила и радостно заулыбалась. Я покинул приемную, стряхнув с себя все заботы и предвкушая интересный и содержательный вечер.
9. Проклятие
24 июля 1995 года.
Принято считать, что люди бывают везучие и невезучие. А определяется это «правилом бутерброда». Если бутерброд, который вы уронили, падает, как правило, маслом вверх, то вы человек везучий, и соответственно наоборот.
Мне же представляется, что всем людям на всю жизнь отпускается равное количество везения. Только один выбирает все отпущенное ему везение одним махом, а другой… У него всю жизнь бутерброды падают маслом вверх, и через два дня на третий он находит на улице чужой кошелек с парой рублей. Но разве это означает, что ему везет?..
Вернувшись на свое рабочее место, я спрятал свой кейс в старый шкаф, на то место, где пряталась Володькина папка, и, покинув родную контору, отправился к «Сказке». На этот раз я осознанно выбрал путь через Таганскую площадь – у меня там было дело. Дотопав до площади, я направился к зданию станции метро «Таганская-кольцевая» и на располагавшемся там маленьком цветочном базарчике прикупил букет шикарных чайных роз, нежного желтовато-белого цвета.
Знаете, когда меня изредка приглашают на какое-нибудь торжество, и мне приходится покупать цветы, я чувствую себя с букетом в руках законченным дураком. Не знаю почему, но мне кажется, что все на меня оглядываются и про себя посмеиваются. По-видимому, я действительно представляю жалкое и достаточно смешное зрелище, вышагивая со спрятанным за спиной букетом или небрежно помахивая им, словно купленным для хозяйственных нужд веником.
Но на этот раз я, похоже, нашел достойный способ переноски этого изысканного груза. Не раздумывая, совершенно естественным движением я положил трепетный целлофановый сверток на согнутую в локте левую руку, так что головки роз трогательно прижались к моему плечу, и, придерживая правой туго перевязанные концы стеблей, двинулся на свое первое свидание. Я шагал через площадь, по переулку, и чувствовал себя высоким, красивым и необыкновенно гордым. Я был горд тем, что меня ожидала такая невероятно красивая, умная и нежная девушка, но внутри у меня все тряслось от страха и неуверенности в себе. Сроду я не чувствовал в себе подобной раздвоенности. Наконец я оказался у знакомой металлической лестницы, ведущей в полуподвал ресторана. Было без пяти минут шесть. Я прислонился к перилам и принялся ждать.
Дневная жара постепенно спадала, неохотно уступая место вечернему легкому ветерку. Дышалось в этом засаженном старыми деревьями переулке легко. Машины редко проезжали по нему, предпочитая широкие, многорядные улицы, так что здесь было сравнительно тихо. Я, конечно, сгорал от нетерпения, но, с другой стороны, был рад, что пришел пораньше – можно было хоть немного успокоиться и собраться с мыслями.
Людмила появилась через десять минут, и не на лестнице, а из-за угла. Увидев мою торжественную фигуру с этим умопомрачительным букетищем, она широко распахнула глаза и приостановилась, но через мгновение, улыбнувшись, пошла мне навстречу. Я, перехватив букет двумя руками, на негнущихся ногах шагнул вперед, а затем, галантно дернув головой в полупоклоне, вдруг прокаркал враз охрипшим голосом: «Это тебе…» – и замолчал, сам испугавшись собственного голоса. Но Людмила ничего не заметила. Она не отрываясь смотрела на цветы. Я несколько ободрился и, кашлянув, продолжил:
– Мне подумалось, что тебе должны понравиться именно белые розы. Они очень к тебе пойдут, – и я протянул ей букет.
Она молча, как-то очень ласково, приняла цветы себе на руки и, легко коснувшись лепестков щекой, подняла на меня свои сияющие глаза.
– Спасибо. Ты знаешь, мне еще ни разу не дарили цветов…
Я ошарашенно уставился на нее, и у меня само собой вырвалось:
– Не может быть!..
– На самом деле… – Она снова улыбнулась. – Честно говоря, у меня и знакомых-то таких нет.
И вдруг мне стало необыкновенно легко и спокойно. Мне показалось, что если есть на свете хоть какая-то справедливость, то мы обязательно будем вместе – мы же просто созданы друг для друга. И тут в воздухе над головой Людмилы появилось призрачное видение – бледное, измученное лицо Лаэрты с сияющими фиалковыми глазами, обращенное к белокурой девушке, которая ее не видела. И Лаэрта… улыбалась!
Через мгновение туманный образ исчез. Я пару раз глупо хлопнул глазами и пришел в себя.
Моя речь полилась легко, живо и спокойно, словно я разговаривал не с самой прекрасной девушкой на свете, а спорил со Светкой Ворониной о разновидностях аргентинских роз.
– Неужели ты думаешь, я поверю, что у такой девушки нет поклонников, которые просто обязаны засыпать предмет своего поклонения цветами. Цветы, по-моему, природой придуманы именно для того, чтобы радовать женщин. Я еще не слишком долго живу на этом свете, но даже мне ясно, что верх совершенства среди живых существ – женщина, верх совершенства среди растений – цветок, и они созданы друг для друга.
– Я тоже недолго живу на этом свете, но готова поспорить, что подавляющее большинство мужчин не согласятся с твоими словами. Большинство из них считает как раз себя вершиной творения. Причем не вообще мужчин, а именно себя.
Мы неторопливо шагали по Товарищескому переулку в сторону площади Ильича.
– Можно, конечно, немедленно устроить соответствующий социологический опрос среди окружающего нас населения, но мне кажется, что у нас есть более насущная проблема.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
