По мере ожесточения правила войны соблюдались все реже. В главе «Болезни, ранения и лечение» уже говорилось о том, как в октябре 1810 года Массена оставил в Коимбре три тысячи раненых под защитой всего лишь 80 солдат из морского батальона. После трехдневной обороны они сдались под гарантии жизни, сразу после разоружения португальские ополченцы убили около тысячи французов, а остальные погибли по дороге в город Опорту.
Сама эпоха кончилась расстрелом пленных, хоть и не всех: пруссаки и англичане выискивали среди сдавшихся при Ватерлоо гвардейцев. Анри Лашук в книге «Гвардия Наполеона» приводит письмо одного из французских гвардейцев, которому повезло больше других: «Нас было около сорока человек, почти все гвардейцы, переодевшиеся в армейские шинели, потому что, если бы узнали, что мы из гвардии, нас бы расстреляли, как тех четыреста человек, отделенных от нашего отряда. Этих несчастных провели вперед на полулье, там их заставили спуститься слева на обочину дороги, и, когда они отошли шагов на пятнадцать, эти негодяи открыли огонь…».
Был расстрелян и маршал Ней. Правда, не очень понятно, можно ли считать его пленником в полном смысле слова – маршала арестовали уже 19 августа в Швейцарии, куда он бежал. По всей форме он получался клятвопреступником – ведь он присягал Бурбонам, а потом перешел на сторону Наполеона. Но ведь не он один! Однако именно Ней обещал Людовику привезти Наполеона в железной клетке.
Военный суд отказался судить Нея. Зато палата пэров сделала это охотно – из 160 ее членов только молодой герцог де Брольи высказался за невиновность маршала. 139 голосов было подано за смертную казнь немедленно, без права обжалования. 7 декабря 1815 года Нея казнили. Он сам командовал расстрелом. Наполеон, узнав о гибели боевого товарища на острове Святой Елены, сказал: «Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо».
(В январе 1816 года в Америке объявился некто Питер Стюарт Ней, через некоторое время объявивший, что он – чудом спасшийся от смерти маршал. Будто бы сам Веллингтон устыдился, что жизнь одного из его великих врагов кончится вот так, и спас Нея. Андре Кастелло описывает эпизод: когда Питеру Стюарту показали гравюру, запечатлевшую расстрел Нея, он с карандашом начал вносить в нее правки. Однако тот же Кастелло напоминает, что тело Нея было после расстрела выставлено для обозрения в лечебнице «Приют материнства». К тому же американский Ней совершенно не знал французского да и свою фамилию писал не так, как маршал! Тем не менее в Америке до сих пор почитают могилу Питера Стюарта Нея как могилу наполеоновского героя).
5
В 1812 году в России в плен надо было еще попасть. Пленных в общем-то надлежало отправлять в Главную квартиру, но для этого надо было отряжать людей, которых и так не хватало. Знаменитый партизан, штабс-капитан артиллерии Александр Фигнер устраивал аттракцион.
«Говорили, что он (…) собственноручно расстреливал их из пистолета, начиная с одного фланга по очереди, и не внимая просьбам тех, кто, будучи свидетелями смерти своих товарищей, умоляли, чтобы он умертвил их раньше», – записал в своих воспоминаниях Николай Муравьев. Вполне вероятно, что Фигнер был просто психопат – на войне таких всегда немало, и там они удовлетворяют свои страсти, менее всего мешая другим.
Известный в 1812 году офицер Вольдемар Левенштерн (он одновременно с Кутайсовым и Ермоловым возглавил контратаку русских на батарею Раевского, когда ее захватил полк генерала Бонами), вспоминал как самое ужасное впечатление об Отечественной войне: «проезжая мимо одной освобожденной русской деревни, видел, как крестьяне, положив пленных неприятелей в ряд головами на большом поваленном стволе дерева, шли вдоль него и разбивали дубинами сии головы».
Причем во время партизанской войны крестьяне убивали не только тех, кто сдавался им, но еще и выкупали пленных у армейских партизанских отрядов – тоже для убийства. Цена, по свидетельству генерала Роберта Вильсона, английского наблюдателя при русской армии, была немалая – два рубля серебром. До некоторой степени крестьян извиняет то, что вся французская армия вместе с Наполеоном была в самом начале войны предана анафеме, проклята. Проклятый был не человек, его убийство не было смертным грехом.
Впрочем, и у русских во французском плену шансы выжить были невелики, однако по совсем другим причинам. «Баденским гренадерам был отдан строгий приказ немедленно убивать всякого пленника, если он утомится и не в состоянии будет идти дальше, – записал врач Генрих Росс. – Говорили, что Наполеон сам отдал этот приказ; офицеры его штаба голосовали частью за, частью против». Росс отмечал, что противники убийства пленных делали русским довольно ясные намеки: например, посылали без охраны в лес за водой, давая шанс бежать, «но те всегда возвращались и были слишком боязливы и нерешительны, чтобы дезертировать».
6
Несмотря на Фигнера и рассвирепевших крестьян, в России после бегства наполеоновского войска осталось около 200 тысяч пленных (в том числе около 50 генералов). Пленных Великой Армии было так много, что они стали чем-то вроде сувенира.
Генерал Петр Коновницын писал жене из Вильно в декабре 1812 года: «Я тебе писал или нет, что у меня кучер Бонопарте умеет править с коня, я его для тебя берегу».
Судьбой пленных в России занималась Особая канцелярия министра полиции. Поначалу французов партиями по две-три тысячи отправляли в разные губернии в глубь России, однако они, оборванные и голодные, погибали по дороге. По этой причине правительство приостановило отправку военнопленных и начало распределять их в европейской части России: в Астраханскую, Вятскую, Пермскую, Оренбургскую и Саратовскую губернии.
Поначалу пленных вели под конвоем, во внутренних губерниях солдат сменила «внутренняя стража». При отправке пленных снабжали одеждой и обувью в соответствии со временем года и выдавали деньги «на прокорм»: три рубля генералам, по полтора – полковникам и подполковникам, рубль – майорам, полтинник – обер-офицерам, а нижним чинам по пятаку на день. (Для сравнения – годовое денежное содержание рядовых казаков составляло менее 7 рублей). Деньги выдавали на неделю вперед.
Фрейлина Мария Волкова, выехавшая из Москвы в Тамбов, писала оттуда подруге Варваре Ланской в сентябре 1812 года: «В числе других приятностей мы имеем удовольствие жить под одним небом с 3000 французских пленных, с которыми не знают, что делать: за ними некому смотреть. На днях их отправят далее, чему я очень рада. Все солдаты: поляки, немцы, итальянцы и испанцы. Больше всего поляков, они дерзки; многих побили за шалости. Офицеров человек 40 и один генерал. Последний – француз, равно и человек 10 офицеров. Нельзя шагу сделать на улице, чтобы не встретиться с этими бешеными. (…) Впрочем, самые многочисленные отряды пленных отправили в Нижний, там их умирает по сотне ежедневно; одетые кое-как, они не выносят нашего климата. Несмотря на все зло, которое они нам сделали, я не могу хладнокровно подумать, что этим несчастным не оказывают никакой помощи и они умирают на больших дорогах, как бессловесные животные».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
