Безумная страсть имела место, когда однажды, устав от ожидания, за генеральным директором заявилась его женушка. Ей было тридцать пять лет, бывшая фотомодель, блондинка, чей стан не утратил девичьей гибкости. С тех пор, как я ее увидел, я потерял сон.
Недели на три.
Если у хулигана ничего не может получиться с отличницей, то что же может быть у жены генерального директора с ночным сторожем? – спросите вы. Все, что угодно, отвечу я вам.
Естественно, будучи мальчиком стеснительным, по крайней мере, когда дело касалось противоположного пола, я не смел даже дышать в ее присутствии, а присутствия ее почему-то становились все чаще и чаще.
Однажды вечером я сидел на своем посту, неся усиленное дежурство (смотрел новости по телевизору), когда она – о чудо! – в сердцах хлопнула красного дерева дверью, ведущей в кабинет ее мужа, и присела на стул рядом со мной. Я сразу же задохнулся и начал краснеть.
– Сколько тебе лет, Ваня? – спросила она.
Я не удивился, что она знает, как меня зовут, все-таки ее муж был моим работодателем. Я удивился, что она вообше решила со мной заговорить.
– Семнадцать, – потея и заикаясь, сказал я.
Она засмеялась:
– Так только женщины говорят.
Я кивнул, признавая справедливость замечания.
– Но это правда.
– Ты – симпатичный мальчик.
– Грухм…
Мне было семнадцать лет, я был ростом с профессионального баскетболиста, фигурой и повадками напоминал бешеного медведя гризли и прекрасно понимал, что по привлекательности для женского пола до Джонни Деппа сильно недотягиваю. И уже лет пять никто не называл меня мальчиком.
Словом, я потерял дар речи и способность двигаться. Вместе с этим я потерял и способность мыслить.
– Вот адрес, – сказала она, аккуратно вкладывая в карман моей рубашки сложенный вчетверо листок. – Когда мой утром придет сюда, ты приходи ко мне.
Эту ночь я не спал, размышляя, как поступить. Мое либидо вступило в открытое противоборство с порядочностью.
Она его жена, говорила П. Ну и что? – спрашивало Л. Он тебе не друг, говорило Л, не брат, детей тебе с ним не крестить. Но он платит мне зарплату, говорила П. А ты занимайся этим в нерабочее время, отвечало Л. Я не могу делать это с чужой женой, говорила П. А почему? – спрашивало Л. Потому что это непорядочно. А что сейчас вообще порядочно? Ты не сделаешь карьеру, говорила П, устав бить на добродетель и пытаясь задействовать в своих целях корыстные интересы. Какую карьеру? – изумлялось Л. Я охранник, и через полгода мне в армию. Ты себе никогда этого не простишь. Прощу. И вообще, откуда ты тут взялся, такой правильный? Ну-ка, положи руку на интимные части своего тела и признайся, что ты этого тоже хочешь.
Хочу.
Ну и все, блин.
ИС, также известный как инстинкт самосохранения, в ту пору молчал. А зря. Подобная связь могла быть чревата сломанными ногами и проломленными головами, если не чем похуже.
Словом, утром, когда генеральный занял свое место в рабочем кабинете, я занял его место в его двуспальной кровати.
С первым разом мне повезло. Она была женщиной опытной, подсказывала мне, что и как делать, и не хихикала, если у меня что-то не получалось.
Через неделю страсть утихла. Со страстями всегда так, стоит тебе только заполучить объект желания, как все чувства, что горели в твоей груди, не давали спать по ночам и нормально питаться днем, уходят и никогда более не возвращаются. Ее муж так ничего и не узнал.
В армию я пошел, как и планировалось, через полгода. Без всякого сожаления.
Примерно в те же годы случилась у меня и искренняя симпатия. Ее звали Мариной, познакомились мы на дискотеке. Не красавица, хотя и симпатичная, с фигуркой, больше похожей на мальчишечью, она оказалась той самой девушкой, про которую юноши имеют обыкновение говорить «свой парень».
Мы дружили с ней с тех самых пор и до самого моего отбытия в мир другой. С ней можно было говорить о чем угодно, говорить часами, с ней было интересно просто гулять по парку, пиная ногами опавшие листья, играть в снежки, кататься на машине, делиться своими победами и поражениями. Пока я был в армии, мы писали друг другу письма. Мы не теряли друг друга из виду на протяжении всех этих лет. Я рассказывал ей о своих женщинах, она делилась со мной впечатлениями о своих мужчинах и спрашивала совета насчет парня, который ей нравился. Я познакомился с ним и, сделав кое-какие выводы, изложил их ей. Она вышла за него замуж.
Мы были с ней близки лишь однажды, перегрузив организмы излишним количеством спиртного, и ничего, кроме неловкости, утром не ощутили. Но это не помешало нашей дружбе, не смогло бросить на нее тень. Если мне суждено никогда не вернуться на Землю, – Марина единственная, по кому я буду скучать.
И кто будет скучать по мне.
В двадцать шесть лет я сошел с ума и пережил печальную позднюю любовь. Почему же позднюю, в двадцать шесть-то лет? – спросите вы.
Вместо объяснения я приведу вам стихи, которые тогда написал (видите, до чего сумасшествие доводит). Никогда до и никогда после я не писал стихов, да и эти были дурацкими, глупыми, с ломаным ритмом и нечеткой рифмой. Однако, будучи справедливым к себе до конца, я привожу здесь весь текст, с некоторыми комментариями, без которых стихи будут непонятны читателю ввиду своей узкой направленности на конкретного человека. На нее.
Так много песен спето о тебе[35], Наташа[36],
Но слуха нет[37], и я их петь не буду[38].
Я стар и немощен, в мозгах осталась каша[39].
Вдруг ты ко мне явилась, словно чудо[40].
Ты – солнца луч, мне посланный в подарок,
Ведь в темном царстве я бродил без срока[41],
Я без тебя сгораю, как огарок.
С тобой я – факел… Нет, с другого бока[42].
Тебя сравнили с черепашкою морскою[43],
Ведь к смыслу слов жестока рифма[44],
Я на певицу ту смотрю с тоскою[45],
Ты для меня желанна, словно нимфа.
Твоя девичья красота, и нежность губ,
И блеск волос, и поцелуя сладость
К судьбе раба меня влекут,
И что ж, мне это рабство в радость[46],
Пускай зима[47], и холодно[48], и «Волга»[49],
И хачики с канистрами навстречу[50],
Я грустен, коль тебя не вижу долго,
Я туп, я не владею даже речью[51].
Тебе восемнадцать, а мне двадцать шесть[52],
Ты любишь «Энигму»[53], а я – рок-н-ролл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
