Ленин, сколько помнится, глядя не столько на далекое прошлое, сколько в настоящее, был более ласков и нежен в своих революционных оценках роли иудеев в осуществлении социальных катаклизмов в России и во всем мире. Он видел факты, видел своих товарищей по революционному делу и по-ленински, не заботясь о будущих перестройщиках-демократах, заявлял:
«Без революционно настроенных еврейских масс в России никакой революции не сделаешь и подлинной демократии не создашь».
И, словно предвидя реалии сегодняшнего дня, он также просто по-ленински писал нашим сегодняшним коммунистам, явным и тайным (особенно — нашим коммунистическим «патриотам» анпиловского толка. Надо в конце концов определиться: вы с Россией или с Лениным? — ред.):
«Может великорусский марксист принять лозунг национальной великорусской культуры? — и на этот вопрос сурово, по-марксистски отвечал, — нет. Такого человека надо поместить среди националистов, а не марксистов. Наше дело бороться с господствующей, черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов, развивая исключительно в интернациональном духе и в теснейшем союзе с рабочими (надо полагать, „рабочими-братьями“ масонских лож, этими „мастерскими“ иудейского социализма — В.О.) иных стран те зачатки, которые имеются и в нашей истории демократического и рабочего движения.» (Ленин. Полн. собр. соч.т.24, стр.122 «Критические заметки по национальному вопросу»).
«Но где же его найти, этот интернациональный дух?» — спросит какой-нибудь вахлак из черносотенной глубинки России и тем только обнаружит свое враждебное подлинной демократии нутро. А подлинное нутро демократии, как известно, находится все там же, в мыслях Ленина, который прямо указывал и адрес:
«…великие всемирно-прогрессивные черты в еврейской культуре: ее интернационализм, ее отзывчивость на передовые движения эпохи. Процент евреев в демократических и пролетарских движениях везде выше процента евреев в населении вообще.» (Там же, стр.122).
И чтобы окончательно развеять неприятные впечатления от предсказания Маркса об исчезновении в светлом будущем еврейства, Ленин (которого, кстати, даже по демократическим понятиям «из истории не выбросишь» и даже с площадей наших городов и из названий улиц и областей тоже, в отличие от, скажем, Александра Третьего и всего русского дворянства, священства и крестьянства), прямо уточнил в чем смысл «лучших традиций еврейства»:
«… те евреи-марксисты, которые сплачиваются в интернациональные марксистские организации… продолжают лучшие традиции еврейства, борясь против лозунга „национальной культуры“».
Как, впрочем, показали дальнейшие события, а данное произведение Ленина относится к 1913 году, речь шла о борьбе не только против лозунга, но и против самой национальной великорусской культуры, которая уже в силу своего национального содержания названа великим перестройщиком-демократом Лениным «черносотенной». (Абсолютно прав был Владимир Ильич — ред.).
И если теперь по-ленински точно была дана широкая дорога в светлое будущее всему еврейству как носителю и выразителю интернационализма, демократии и прогресса, то русский народ, как видим, попал под полное сокращение штата в силу своей врожденной реакционности и нежелания добровольно исчезнуть в лучах иудейского интернационального духа. Иудей, которому так долго приходилось страдать из-за того, что лучшие места в России и других странах были заняты своим родовым дворянством, национальным и патриархальным, просветив другие народы идеями социализма, теперь мог почувствовать себя на гребне исторической волны, несущей его к вожделенному лидерству, а проще — к миродержавству.
Впрочем, можно себе представить страдания передового иудея, когда он видел, что не его спрашивают, как надо жить, кому поклоняться и что любить, а Православного священника, совершенно ничего не знающего ни о социал-демократии, ни о прогрессивной роли обезьяны в деле появления человека.
Ну, хорошо, дворянин занял не то место, и священник, конечно, тоже капитально мешал лучам многомудрой каббалы освещать путь человечества к прогрессу. А крестьяне, особенно, русские, они, что, лучше? Великие пророки социализма еще до научного материализма, диалектического и исторического, решили его судьбу более радикально, чем Маркс судьбу еврейства в развитом социализме — под корень. Ленин не мучался проблемами расизма и фашизма: «На место тупого, заскорузлого и медвежьи дикого мужика великоросса или украинца надо поставить пролетария.» Вот и все. Искоренять «великорусский черносотенный национализм» в порядке по-головного уничтожения и нации, и ее культуры, и ее религии.
Сталин, мысля по-ленински, был в то же время марксистом. Он, как известно, сделал свой анализ национального вопроса и получалось, что евреям вовсе и не надо исчезать, поскольку они все равно не нация. Для того, чтобы быть просто нацией, евреям не хватало, оказывается, единой территории и языка. Но Сталин, насколько помнится, вообще не очень любил смотреть некоторым фактам в лицо. Он, например, не любил генетику, а при появлении кибернетики тоже не стал танцевать от счастья на одной ножке. Если бы это было не так, то он заметил бы, что единая территория у евреев есть, и называется она Земным шаром. Но подобного рода воззрения при последовательном их развитии могли бы привести Сталина не к креслу генсека, а к одиночной камере в тюрьме или к внезапной смерти в цветущем возрасте. Любопытно, что при всей суровости тридцатых годов, как и прочих, Сталин так и не заслужил звания черносотенца. Потому, что было его правление в целом очень прогрессивным. Русское население было превращено в племя государственных рабов, а русское крестьянство благодаря мерам партии и советского правительства благополучно вымирало. То, что нужно было взрывать на русской земле — все эти дворцы, памятники русской славы, храмы и кладбища, — постоянно взрывались или подвергались глумлению, а по исторической памяти гуляли катком исторического материализма. Выяснилось, что все прошлое было проклятым, а из года в год и из столетия в столетие из русского мужика все эти помещики и попы вместе с царями выжимали все больше и больше соков. Кое-как под давлением «исторической закономерности» появился пролетариат, но и из него выжимали все больше и больше соков все эти капиталисты, цари и помещики. Но вот забрежжил рассвет, появились розенфельды, бронштейны, джугашвили и прочие и прочие пророки нового учения…
Русским, правда, в некотором смысле повезло больше в оценках политиков, философов и публицистов прошлого века и начала нынешнего, чем евреям. По крайней мере никто до недавнего времени не отрицал факта существования русской нации. Долгое время никто даже не спрашивал «Ты русский по духу или только по крови?» Видимо потому, что предполагали: между кровью и духом есть некое метафизическое единство. Предполагали даже, видимо, что если такой вопрос задать, скажем, китайцу, то каков бы ни был его дух и как бы ни был он воспитан, русским китаец быть не может никак, и наоборот. Впрочем, и сама постановка вопроса, даже для ума философствующего и прогрессивного, в то время была невыгодна. Чтобы испытывать неприязнь к русскому мужику, то есть к коренному русскому человеку, в городе или деревне проживающему, и чтобы призывать на его голову все кары мировой демократии и прогресса, надо было признать его реальное существование. Хотя бы для того, чтобы Фридрих Энгельс мог утверждать, что «ненависть к русским была и продолжает быть первой революционной страстью» и призывать к решительному террору по отношению к славянским народам, призывая немецких милитаристов «растоптать нежные цветки славянской независимости». Ведь он, пророк исторического материализма, демократии и социализма, вещал:
«Мы знаем теперь где сосредоточены враги революции: в России и в австрийских славянских землях, и никакие фразы, никакие указания на неопределенное будущее этих земель не возбранят нам считать врагами наших врагов». (Ф. Меринг. «Карл Маркс. История его жизни», Петербург, 1920 г., стр. 132–133).
Любопытно в этой связи, во-первых, вспомнить слова великого живоглота Ленина, приведенные выше об «интернационализме еврейской культуры и ее отзывчивости на передовые движения эпохи», сопоставить их с призывами великого интернационалиста Энгельса, выше приведенными, и теперь посмотреть на маленькую страничку из жизни рядового носителя «интернационального духа» и на то, как этот «дух» складывался в реальности, минуя высоты исторического материализма, и на какую именно «отзывчивость» мог рассчитывать русский человек.
Вспоминает советский литературовед М.С. Альтман о своих детских и юношеских годах, родившийся в 1896 году в местечке Улле Витебской губернии.
«В Улле все население (примерно около двух тысяч человек) было только еврейское. Русские в Уллу наезжали только на рынок по воскресеньям. И вообще русские у евреев не считались людьми. Русских мальчиков и девушек прозывали „шейгец“ или „шиксе“, то есть, нечистью». Напомню, что и Белая Церковь называлась у иудеев «мерзкая тьма». Для русских была даже особая номенклатура: он не ел, а жрал, не пил, а упивался, не спал, а дрых, даже не умирал, а издыхал. У русского, конечно, не было и души: душа была только у еврея, а по субботам даже две души.
