— Ленор! Лен! Лен, остановись!
Голос Макса бьет по сознанию.
— Пожалуйста, остановись!
Выдергивает из ревущей, клубящейся внутри силы, текущей по венам. Я замираю с занесенной рукой. Прямо над сгорбившимся на полу Хитаром, понимая, что готова была убивать.
Убивать.
Осознание этого обрушивается дополнительной трезвостью, и я резко выдыхаю окутывающую меня тьму. Она тает с шипением, набравший силу убийственный снаряд на моих руках теряет силу, голову пронзает болью.
Я же разворачиваюсь и бросаюсь к Максу, который лежит на полу — понимая, что его сбило рикошетами наших заклинаний, а я даже не думала о нем. Вообще ни о чем не думала, в этой тьме я забыла не только его. Я забыла себя. Ленор не было, но я перестала быть собой.
Все эти мысли проносятся у меня в голове, пока я развязываю его руки, ощупываю затылок брата.
— Прости, — бормочу, — пожалуйста, прости. Ты как? Где болит?
Он морщится, но все-таки помогает мне освободить ему руки, стряхивая веревки с опухших растертых запястий.
— Жить буду. Для начала давай…
— А-А-А-А-А-А-А-А-А! — вопль Хитара напоминает не то рев обезумевшего драха, не то вой. В нас летит очередное боевое заклинание, я едва успеваю поставить щит, который разлетается в точности так же, как разлетелся его. В отличие от темных, от той силы, что питала тьма, этот щит простенький, нас не учили держать удары и полноценно сражаться, скорее, давали для общего развития в быту — например, закрыться от взорвавшейся мензурки с зельем. Поэтому волна магии сбивает нас с ног и швыряет к лестнице. К счастью, не отключает: я вскакиваю, не теряя ни секунды, дергаю брата за руку, помогая подняться, и тащу за собой.
На ходу мысленно пытаюсь «наладить» нашу связь с Валентайном, но она то ли сбоит из-за всех прилетевших в меня заклинаний, то ли что-то еще. Меня не слышат. Так же, как не слышала Ленор, когда я билась, запертая в чертогах нашего общего на двоих разума.
Хитар бьет очередным заклинанием. На сей раз это тот самый огненный шар, от которого меня спасла сеть Грихмира, но больше ее нет. Единственное, что я успеваю — это оттолкнуть Макса. Прилетает в плечо. От боли на миг теряется даже реальность, а прихожу в себя я уже когда брат пытается меня защитить, собирая щит из каких-то простеньких школьных схем.
— Нет, нет, уходи, — шепчу, хотя голос не слушается.
Вижу, что Хитар снова собирает такой же шар, а надо мной, над моей головой, уже с треском расползается пламя — от того, который в меня попал. Пламя течет по стене, опаляя жаром, Макс рывком дергает меня в сторону, и мы валимся на ступени. Потом Хитар поднимает руку, и я понимаю, что это конец. Мы — идеальные живые мишени, больше не способные куда-то бежать.
Огонь в руках опекуна набирает силу в разы дольше, чем в моих руках тьма, но недостаточно долго для того, чтобы подняться, справиться с защищающим дверь заклинанием и выбежать за нее. Да что там… я по ощущениям ходячий ожог, от боли мутится перед глазами и тошнит так, что, кажется, я сейчас заблюю Хитара насмерть.
Вот бы!
Шар почти срывается с его рук, когда дверь трещит и, сорвавшись с петель, с шипением вылетает мимо нас в сторону. Поток магии ударяет в Хитара раньше, чем я успеваю икнуть, вздохнуть или блевануть, как собиралась.
Насмотрелась я, сегодня, конечно, на всю жизнь вперед, но сейчас даже зажмуриваюсь, чтобы не видеть, во что боевая магия способна превратить живого человека. От грохота тела содрогаюсь и вцепляюсь в Макса до одури, словно это прикосновение может меня спасти.
— Лена!
— Лена!
Два голоса сливаются воедино: Валентайн и Люциан.
Когда я открываю глаза, они оба склоняются надо мной, и выражения их лиц такие, словно я собираюсь отправиться в Загранье прямо сейчас.
— Ее лучше усыпить, — почему-то цедит Люциан, а еще у него почему-то дрожат руки. — Будет очень больно.
А еще тут почему-то Драконов и дохрена военных.
Ух ты! За мной целая армия пришла.
На этом меня окутывает золото магии, стирающее и боль, и все остальное. Я падаю в нее, в глаза Люциана. Голова становится тяжелой, соскальзывает с чьих-то ладоней. И надо всем этим последней картинкой проступает лежащий на полу Хитар. Рубашка и жилет надорваны, или, скорее, разорваны. На измазанной сажей и грязью коже между лопаток виднеется то, о чем мне рассказывал Валентайн.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Метка Иеххарга.
Глава 42
Глава 42
В себя я пришла от громких голосов, ну или показавшихся мне громкими голосов, Макса и Ярда.
— Говорил же, он идиот! — выплюнул Макс. — Тупой, недалекий идиот, который только и мог тыкать себя пальцем в грудь и вопить: «Я, я, я!» Виритт он придумал! Во сне ему это приснилось, уроду. А мои родители…
На этом голос брата сорвался, и Ярд произнес:
— Твоих родителей уже не вернуть. Но их имя, имя семьи Ларо будет восстановлено. Благодаря тебе и твоей сестре.
— О-о-ох, парни, а можно потише? — пробормотала я, открывая глаза.
«Парни» подорвались со своих мест, где они там сидели, и устремились ко мне.
Больше ничего не болело, дышать я могла нормально, а не так, будто в меня влили кипятка, но в теле все равно ощущалась страшная слабость. Которая, впрочем, немного отступила, когда на меня уставились две пары взволнованных глаз. Что ни говори, но это приятно, когда о тебе беспокоятся. Когда открываешь глаза и видишь, что на твоей могилке рыдали бы хотя бы эти двое.
Да уж, юмор на темном — это мое все.
— Ленор, ты как? — спросил Ярд.
— Жива, и это радует, — я попыталась сесть, но перед глазами все поплыло, и Макс поспешно меня перехватил и уложил обратно.
— Не так быстро, — произнес с улыбкой. — Люциан конечно в тебя немерено сил влил, но после всего…
— Немерено? — переспросила я.
— Его самого тащили двое после твоего исцеления. Бр-р-р, — Макс поежился. — Но тебя здорово зацепило, конечно.
Да уж, я помню. К счастью, не помню, как это выглядело со стороны, но помню, как ощущалось. Как будто живого места не осталось вообще.
Поморщившись даже от воспоминаний, взяла брата за руку:
— А…
— Валентайн оставил нас с тобой. Пока сам разбирается со всем этим дерьмом. Дерьма там много, можешь мне поверить. Всплыло и воняет. Но если что, он ушел только когда стало понятно, что с тобой все будет хорошо. Сказал — сразу сообщить, как проснешься, и еще я теперь живу здесь. Дома опять обыски, все перевернуто… ну, ты понимаешь, — выпалив все это, Макс нахмурился, а я сжала его руку.
Для него это было гораздо более живо, чем для меня. Я-то не была мелкой, когда моих родителей забирали, обвиняя в страшном преступлении. Когда проводили обыски. Уже после их гибели. Я не была, но Ленор была. Она прожила все это вместе с ним.
Мотнув головой, сжала губы:
— Я рада, что ты теперь живешь здесь.
— Это временно. Я теперь взрослый мужчина.
Я не нашлась что ответить. С одной стороны, мне хотелось, чтобы Макс остался, с другой — он действительно совершеннолетний или совершеннозимний, гм. Так что только ему решать, где и как жить и что делать.
— Я все равно рада. И тебе тоже рада, Ярд, — произнесла негромко.
Хотя и не представляла, как он здесь оказался и почему.
— Правда? — спросил друг. — Я думал, после всего ты меня видеть вообще не захочешь. Я вел себя, как…
— Ой, все! — я отпустила руку Макса и покачала головой. — Сеансы самобичевания — это без меня, пожалуйста. Если ты здесь, я так полагаю, между нами все хорошо.
— Будет хорошо, если ты меня простишь. Ты же меня простишь, Ленор?
Я вздохнула.
— Как думаешь, говорила бы я с тобой, если бы все еще злилась? Нет, Ярд, я не держу на тебя зла, и я очень благодарна тебе за то, что ты помог мне увидеться с Максом.
— Это все Люциан, — попытался отмазаться парень. — Я просто исполнитель.
