В РНИИ Королеву дали сначала комнату. Между Петровкой и Цветным бульваром есть проход – улица не улица, проходной двор не проходной двор, невесть что, оканчивающееся с двух концов воротами. По одну сторону там находился знаменитый каток «Динамо», а по другую шли довольно унылые и весьма густонаселенные строения, где и получил Сергей Павлович в начале 1935 года комнату. Это было предельно убогое жилище, перестроенное по так называемой коридорной системе, с большой, заставленной керосинками и примусами кухней, долженствующей, по мнению идеологов коридорной системы, воспитывать коммунистические взаимоотношения в быту. Смрадная, пропахшая щами и грязным вареным бельем кухня гудела, словно заводской цех, в коридоре, уставленном сундуками, увешанном оцинкованными корытами, стиральными досками и поломанными велосипедами фирмы «Дукс», с визгом носились дети. После уютной тишины баланинской квартиры Петровка казалась сущим адом. Сергей Павлович с женой ночевали там два-три раза, но так туда и не переехали. Ксения Максимилиановна ждала ребенка и оставаться одна на Петровке робела. Так они и продолжали жить на Октябрьской с Марией Николаевной и Григорием Михайловичем.
Перспектива близкого отцовства и радовала, и заботила Королева, как всякого мужчину. Он очень смутно представлял, в чем и как изменится его жизнь с рождением ребенка, а честно говоря, старался об этом вообще не думать, философски успокаивая себя тем, что дети рождались и будут рождаться, все закономерно, и, слава богу, рядом и мама, и Софья Федоровна – старшие Винцентини с 1933 года жили в Москве, во Всехсвятском переулке.
Если у Ксении были почти идеальные отношения со свекровью, то у Сергея отношения с тещей и тестем были сверхидеальными: Софья Федоровна считала его человеком положительным, а Макс – просто любил, а потому он смело мог рассчитывать на их помощь после прибавления семейства.
Королев хотел дочку. Мальчишку он почему-то плохо себе представлял, но маленькую черноглазую девочку видел ясно и уже любил. Имя дочке он придумал в Исарах в октябре 1934 года.
В те годы санаторий Исары принадлежал к числу привилегированных, «закрытого типа», как тогда говорили, и предназначался для начсостава Главного управления Гражданского воздушного флота. Путевку туда Королеву дал Тухачевский. Санаторий был расположен неподалеку от развалин старинной генуэзской крепости – предмета вожделения фотографов-любителей – и водопада Учан-Су, километрах в семи от Ялты. В октябре в Крыму уже не сезон, отдыхающих было мало, человек десять-двенадцать. Все жили в одном большом добротном коттедже – нижний этаж каменный, верхний – деревянный – раньше в Крыму так часто строили. Вокруг стояли крутолобые горы, темные, лохматые от сосновых лесов, перечеркнутых светлыми полосами скалистых обрывов, таких крутых, что деревья на них не могли удержаться. Лазали по горам, ходили в походы, вечерами танцевали под патефон. Каждый день кто-нибудь вновь и вновь начинал восторгаться местным воздухом, «изумрудным воздухом», «хрустальным воздухом», воздух был действительно замечательный, но эти ежедневные дежурные восторги почему-то ужасно бесили Королева, он брал малокалиберку и уходил стрелять. Винтовки и целый ящик патронов были единственным развлечением: ни в карты, ни в шахматы он играть не любил. Пули цокали о камни, и чистый короткий звук долго потом катался в лохматых горах.
В санатории была машина, которая возила отдыхающих в Ялту на пляж, но море было уже холодное, больше грелись на камешках, чем купались. Королев с тоской оглядывал пустой пляж – ни одной красивой женщины, тихое, цвета дюраля море, которое где-то далеко в дымке, безо всякой границы горизонта сливалось с таким же дюралевым небом. Тоска.
Кормили в Исарах замечательно, по-домашнему, всех за одним столом. К обеду всегда ставили сухое вино «Мысхако», но пили его очень мало: сухое вино в молодые годы ценят редко.
К концу октября в санатории остались всего три пары: авиационный инженер Констанин Карлович Папок, главный инспектор ГВФ Николай Валерианович Шийко и Сергей Павлович Королев с женами. Все люди молодые, доброжелательные, веселые, Королев среди них был самым угрюмым. Его раздражало все: и собственная дурацкая стрельба, и молодые жизнерадостные соседи по коттеджу с их ежевечерней «Риo-Ритoй, и беременная жена. Еще не видно было, что она беременна, но уже появилось в ней то глубинное светлое спокойствие и какое-то святое всепрощающее равнодушие ко всему окружающему, которые отличают будущих матерей, и все это тоже раздражало Сергея. Ксения Максимилиановна вспоминала давние одесские времена – боже мой, уже десять лет пролетело! – и тогда Сергеи не был душой компании, но вроде бы и других не угнетал. А здесь он часто бывал мрачным и злым.
Королев сближался с людьми трудно. Вернее тут проявлялся его предельный прагматизм: он искренне не мог себе представить, как и зачем надо это делать если это сближение не способствует интересам Дела. Но в конце концов маленькая компания познакомилась поближе. Во время одной из прогулок Королев и Папок немного поотстали от других, и тут Королев неожиданно для самого себя рассказал Константину Карловичу о РНИИ, о ракетах, которые он пускает, о будущем штурме стратосферы. Папок – убежденный авиатор, слушал его с насмешим недоумением. Королев не мог не знать о тех замечательных победах которые одерживает и будет одерживать – тут сомнений быть не может – авиация. Как же он позволяет себе всерьез заниматься такой ерундой: «Ракета поднялась метров на четыреста...» Да хоть на четыре тысячи, все равно этот фейерверк – сущая безделица!
– Ну, хорошо, вы запустите сегодня ракету не на четыреста, а на пятьсот метров, – с усталой иронией в голосе сказал Папок завтра на километр запустите. Ну и что? Что дальше?
– А дальше запустим на сто, на двести километров. В высоту на двести километров, представляете себе?
– Ну и что из этого?
– Потом можно будет послать ракету на Луну...
– Согласен! Можно! Но зачем?! Для чего?!
Королев взглянул зло и замолчал: если человек сразу не понимал, зачем надо послать ракету на Луну, бесполезно было ему это объяснять. С Константином Карловичем они не поссорились. Просто стало еще тоскливее.
Никак не хотел признаться себе Сергей Павлович, что не авиационные амбиции молодого инженера, не мраморные львы Алупкинского дворца и не беременная жена раздражают его, а вот это «изумрудное», «хрустальное» безделье, когда жизнь просто теряет всякий смысл, когда по собственной воле ты превращаешься в пищеварительный аппарат, по складу своему гораздо более близкий к миру растений, чем к миру животных. Он не любил и не умел отдыхать! Он отдыхал, а покоя на душе не было. Та психологическая операция, которую называют «выключением мозгов», давалась ему с неимоверными усилиями и, если на какой-то краткий срок это и получалось, все равно в подсознании что-то не срабатывало, не выключалось окончательно, и он нервничал. И красивая, может быть, самая прекрасная за всю его жизнь осень в Исарах, ничего не дала ему тогда, разве что имя будущей дочке придумал: Наташа. Обязательно Наташа!..
А потом все разъехались. Далеко и навсегда. С Папком Королев встретился через тридцать лет на одном совещании в Ленинграде. Константин Карлович был уже профессором, заслуженным деятелем науки и техники, доктором технических наук, а Сергей Павлович – академиком и дважды Героем. Они сразу узнали друг друга!
– Сколько же лет пролетело, – задумчиво сказал Королев.
– Да, в те годы мы бы посчитали нас нынешних глубокими стариками, – улыбнулся Папок. – А сегодня мы, пожалуй, в среднем возрасте, правда?
– Нет, это не верно! – сказал Королев с неожиданной резкостью в голосе. – Наш возраст со всех точек зрения – очень большой возраст. Мне уже стукнуло 58 лет. Это очень, очень много. И я это чувствую...
Королев прожил чуть больше года после этой встречи.
10 апреля 1935 года родилась Наташа. Это же замечательно: он хотел дочку и родилась дочка! Что тут началось! Загомонили, засуетились и бабка Маруся, и бабка Соня, что-то без конца шили, строчили, стирали, гладили. В родильный дом за дочкой Сергей поехал с Марией Николаевной. Когда сидели в приемном покое, слышно было, как где-то далеко страшно кричала женщина. Сергей выглядел растерянным и немного испуганным.
– Мама, неужели это такая мука? – спросил он шепотом. Крохотную Наташу привезли на Октябрьскую, уложили на диван. Бабка Соня долго разглядывала внучку и сокрушалась, что у нее нет ресниц и бровей.
– Будут! – весело сказал Сергей. – Все будет: и брови, и ресницы! До конца зимы прожили они у отчима, а весной 1936 года Сергей Павлович получил первую в своей жизни отдельную квартиру на Конюшковской улице в доме № 2852. Дом был ведомственный, наркомтяжпромовский, из РНИИ в нем поселились, кроме Королева, Лангемак, Победоносцев, Тихонравов, Дудаков, Чернышев, Зуйков и Зуев. В этом же доме жили и прославленные летчики, лишь два года назад ставшие первыми в стране Героями Советского Союза: Сигизмунд Леваневский, Михаил Водопьянов и Николай Каманин.
