Берясь за исследования для написания романа, я думал, что столкнусь с рыцарским благородством, великодушием и доблестью. Может быть, все это и существовало, но не в описанных сражениях, которые отличались звериной жестокостью, свирепостью и безжалостностью. Эпиграф к книге, цитирующий короля Иоанна II Французского, служит уточнением: «...Много смертельных сражений было сыграно, много людей погибло, много церквей было разграблено, а душ — загублено, многие девушки были лишены девственности, достойные жены и вдовы — обесчещены; много городов, поместий и домов было сожжено, а на дорогах совершались грабежи и зверства и устраивались засады». Эти слова, написанные примерно через четырнадцать лет после битвы при Креси, оправдывают поступок короля, когда он отдал почти треть французской территории англичанам: унижение казалось ему предпочтительнее продолжения столь страшной и отвратительной войны.
Такие сражения, как при Креси, случались в долгих англо-французских войнах сравнительно редко, возможно потому, что были крайне разрушительными, хотя цифры потерь при Креси показывают, что их несли французы, а не англичане. Урон подсчитать трудно, но французы лишились как минимум двух тысяч человек, в большинстве своем рыцарей и латников. Погибших генуэзцев было очень много, и по меньшей мере половину перебили свои же. Английские же потери были ничтожны, возможно, меньше сотни. Заслуга в этом принадлежит английским лучникам, но даже когда французы прорвались за стену стрел, то понесли большие потери. Всадник, лишившийся инерции атаки и поддержки других всадников, становился легкой добычей пехоты, и поэтому в ближнем бою французская конница была перебита. После сражения, когда французы искали объяснение своим потерям, они обвинили генуэзцев. Во многих французских городах вспыхнула резня, и генуэзских наемников безжалостно уничтожали. Но на самом деле французам не следовало начинать атаку поздним вечером в субботу, не дождавшись воскресенья, когда они могли бы тщательно подготовить войско. А приняв решение атаковать, они забыли о дисциплине и бросили вперед первую волну всадников, остатки которой помешали провести атаку второй волне.
О расстановке англичан в сражении было много дискуссий, и большая их часть касалась расположения лучников. Многие историки располагали стрелков на флангах, но я согласен с предположением Роберта Харди, что они выстроились как на флангах, так и перед линией латников. Когда дело касается луков, лучников и их подвигов, стоит со вниманием относиться к мистеру Харди.
Сражения случались редко, но грабительские рейды, которые устраивались специально для разорения вражеской территории, были обычным делом. Это была, конечно же, экономическая война — средневековый эквивалент ковровых бомбардировок. Современники, описывая французские села после английского рейда, отмечали, что Франция была «ошеломлена и растоптана», что она была «на грани полной гибели», «измучена и опустошена войной». Никакого рыцарства, очень мало доблести и еще меньше благородства. В конечном итоге Франция оправилась и изгнала англичан со своих земель, но только после того, как переняла опыт проведения рейдов и, что более важно, умение и знания английских (и валлийских) лучников.
Термин «longbow» («длинный лук») в романе не используется, так как это слово не употреблялось в XIV веке[7] (потому же и Эдуарда Вудстокского, принца Уэльского, в романе не величают Черным Принцем — это более позднее выражение). Лук называли просто луком, большим луком или боевым луком. Много чернил было пролито в дискуссиях о происхождении длинного лука — приплел ли он из Уэльса или из Англии, было ли это средневековое изобретение, или он возник в неолит, — но очевиден факт, что как победоносное оружие он появился в годы перед Столетней войной. Его эффективность объяснялась количеством лучников в войске. Один-два лука могут принести урон, но тысячи способны разгромить войско. Англичане единственные в Европе могли набрать такое число лучников. Почему? Технология не может быть проще, и тем не менее другие нации не породили лучников. Частично ответ, конечно, кроется в трудности постижения искусства стрельбы из лука, требующего долгих часов и многих лет упражнений. Привычка к таким упражнениям имелась только в районах Англии и Уэльса. Вероятно, мастера имелись в Британии еще во времена неолита (ведь такие длинные луки, какие использовались при Креси, находили в могилах этого периода), хотя, вероятно, их было не много. Но почему-то в Средние века в районах Англии и Уэльса вспыхнул народный энтузиазм к занятиям стрельбой из лука, что привело к массовому использованию длинных луков как боевого оружия. Когда это увлечение прошло, луки быстро исчезли из английского арсенала. Обычно говорят, что их заменили ружья, но более правильно сказать, что длинные луки зачахли независимо от появления ружей. Бенджамин Франклин, неглупый человек, считал, что американские повстанцы выиграли бы войну за независимость быстрее, если бы использовали лучников с длинными луками, и совершенно определенно батальон лучников мог легко перестрелять батальон ветеранов Веллингтона, вооруженных гладкоствольными мушкетами. Но ружьем (или арбалетом) было овладеть гораздо проще, чем длинным луком. Короче говоря, длинный лук явился феноменом, вероятно вскормленным на народном увлечении стрельбой, и потому стал победоносным оружием английских королей. Он также поднял статус пеших бойцов, ведь даже самому тупому из английских рыцарей пришлось понять, что его жизнь зависит от лучников, и ничего удивительного, что в английском войске того периода лучников насчитывалось больше, чем тяжеловооруженных латников.
Я в огромном долгу перед Джонатаном Сампшеном, автором книги «Испытание битвой: Столетняя война. Том I». Тот факт, что успешно практикующий адвокат способен писать такие великолепные книги в «свободное» время, мог бы обидеть профессиональных писателей вроде меня, но я благодарен, что он сделал это и предложил свою историю всем, кто хочет больше узнать про данный период. Все же оставшиеся в моей книге ошибки полностью лежат на мне.
Скиталец
(пер. В. Волковский)
В знак дружеского расположения и глубокой признательности посвящаю этот роман Джун Белл и Эдди Беллу
Часть первая
Стрелы на холме
Англия, октябрь 1346 года
Стоял октябрь, месяц ежегодного умирания природы, когда перед наступлением зимы крестьяне забивают скот, а северные ветры дышат стужей. Осень уже вызолотила каштаны, кроны буков казались объятыми пламенем, а дубовая листва — отчеканенной из бронзы. Томас из Хуктона вместе со своей подружкой Элеонорой и другом, священником Хоббом, добрались до затерянной в холмах фермы, когда уже пал сумрак, так что отворить им хуторянин отказался, однако через дверь крикнул, что путники могут заночевать в хлеву. Под шелест дождя Томас завел их единственную лошадь под полуразвалившуюся соломенную кровлю, где гости обнаружили поленницу дров, шесть свиней за крепкой оградой из жердей и множество разбросанных перьев: похоже, тут недавно ощипали курицу. Это напомнило отцу Хоббу, что нынче день Святого Галла, и он тут же поведал Элеоноре, как сей благословенный муж, вернувшись домой в зимний вечер, увидел уплетающего его ужин медведя.
— Святой велел зверю убираться, — рассказывал священник. — Уж он-то знал, как с ними разговаривать. Однако потом передумал и послал зверюгу за хворостом.
— Да, я видела это на картинке, — откликнулась Элеонора. — Кажется, этот медведь потом стал его слугой, верно?
— Стал, — подтвердил отец Хобб, — а все потому, что Галл был святым человеком. Медведь, он ведь кому ни попадя хворост таскать не станет. Только святому, это уж точно.
— Галл не абы какой святой, а святой покровитель кур, — встрял Томас, знавший о таких делах, пожалуй, побольше самого отца Хобба. — Ну скажите на милость, зачем курам понадобился свой святой?
— Выходит, этот Галл покровитель кур? — уточнила Элеонора, несколько озадаченная ироническим тоном Томаса. — Не медведей?
— Кур, — со знанием дела подтвердил отец Хобб. — Но не их одних, а всей домашней птицы.
— Но почему? — не отставала девушка.
— Потому что однажды он изгнал из одной молодой девицы злого демона, — объяснил священник. Это был молодой, широколицый, коренастый малый из крестьянской семьи, с ежиком непокорных волос, жестких словно колючки ерша. Восторженный и рьяный, он страсть как любил рассказывать истории из жизни святых: — Поначалу этого демона пыталась взять в оборот целая орава епископов, но нечистому хоть бы что. И тут, когда все уже почти отчаялись, явился святой Галл и проклял его! Взял и проклял! Демон в ужасе заорал, — клирик, для пущей убедительности, помахал в воздухе руками, изображая охватившую злого духа панику, — и вылетел вон из ее тела. Да, ей-богу, вылетел, и с виду он был точь-в-точь как черная курица. Черная курица-молодка.
