Даже в ту неделю, на которую была намечена ее свадьба, Эйприл часто заходила в ресторан, чтобы посмотреть, как идут работы. У Майка было полно дел в газете. В его квартире все было готово к появлению на свет ребенка. Оставалось только дождаться его самого. Глядя на Эйприл, можно было подумать, что она вот-вот просто лопнет. Впрочем, это было и ее собственное ощущение. Живот мешал ей спать, и, оставаясь дома, она не знала, чем себя занять, и вперевалочку ходила по квартире или перебирала детское приданое — крошечные распашонки и ползунки, чепчики и одеяльца, носочки и кофточки. А несколькими днями ранее у нее случился стиральный раж, и она перестирала все вещи до последней. Для этого ей пришлось несколько раз подняться и спуститься в подвал по лестнице, но даже это ее не останавливало. Майк сказал Джиму, что, по его мнению, у Эйприл просто съехала крыша, но Джим объяснил другу, что это обычная история с женщинами под конец беременности. Они как бы строят для себя гнездо и потому постоянно ищут, чем им заняться. И Майк был вынужден притвориться, будто ничего из ряда вон выходящего не происходит. Так было спокойнее. Он был благодарен Джиму за то, что тот его просветил, — еще бы, с таким богатым опытом! Джим прошел через это три раза, и теперь его жена ждала четвертого ребенка. Так что в некотором роде они были собратья по несчастью, с той единственной разницей, что Майк едва представлял себя отцом одного ребенка, не говоря уже о четверых.
На время медового месяца он заказал для них с Эйприл номер в отеле «Карлайл». Впрочем, «на время» — это громко сказано, потому что медовый месяц сводился всего к одной ночи. Это все, что он мог себе позволить, но ему хотелось доставить Эйприл эту радость. Он даже заранее съездил в отель, чтобы посмотреть номер. Разумеется, он не стал говорить портье, что невеста на девятом месяце беременности. Он даже на всякий случай держал пальцы скрещенными. Кто знает, вдруг эту ночь Эйприл проведет уже на больничной койке. Ничего нельзя загадывать заранее. Врач сказал, что она готова к родам, и в последние дни мышечные сокращения участились. Майк умолял Эйприл не ходить в ресторан каждый день, а тем более не влезать в дела, но она слушала его вполуха.
За день до свадьбы у Эйприл состоялся разговор с матерью, и она почувствовала, что Валери чем-то озабочена.
— Мам, с тобой все в порядке? — спросила она, не на шутку встревожившись.
— Не волнуйся, все в порядке, просто очень много работы.
Впрочем, голос у нее был совершенно упавший. Вечером Эйприл сказала об этом Майку.
— У меня такое подозрение, что у них с Джеком что-то не так.
— С какой стати что-то должно быть не так? — удивился Майк. Когда он видел их в последний раз, они произвели на него впечатление счастливой пары. Этакие молодожены, вернувшиеся после медового месяца.
— Никогда нельзя зарекаться, — задумчиво произнесла Эйприл.
Как ни странно, но она нашла себе платье для бракосочетания. Они с Элен отправились за покупками и увидели это платье в одном небольшом магазине — широкий шелковый белый балахон с открытым верхом. Платье было коротким, так что к нему нужны были туфли на каблуках. Ничего, она может надеть босоножки, а в руки возьмет букетик искусственных ландышей, которые мать привезла ей из Парижа. Цветы были как живые, только ничем не пахли. Конечно, это было мало похоже на традиционный свадебный наряд, но в ее положении трудно было придумать что-то лучше. Отец подведет ее к жениху. Элен будет главной свидетельницей, сводные сестры — подружками невесты; для этого случая Мэдди даже купила для них одинаковые голубые льняные платья. Эйприл была благодарна мачехе за ее помощь. Валери украсила всю квартиру белыми цветами. Тут были и орхидеи, и розы, и живые пахучие ландыши.
В пятницу вечером в квартире Валери все было готово к завтрашним торжествам. Сама она отправилась ночевать к Джеку, как делала всю неделю. В ее собственной квартире царила предсвадебная суета. К тому же Дон осталась там, чтобы следить за приготовлениями. Все гости приняли приглашения, за исключением двух официанток из ресторана Эйприл, у которых на этот день были запланированы важные дела. Все остальные пообещали быть непременно, в том числе редактор газеты, в которой работал Майк, Джим с женой и детьми и один приятель Майка еще по предыдущей его работе. Джека Майк попросил исполнить роль шафера. Джек был тронут таким предложением, понимая, что Майк не может обратиться с такой просьбой к своим близким, можно сказать, что их у него и не было.
Накануне бракосочетания Валери заметила в Джеке некую умиротворенность и сделала вывод, что он принял решение порвать с ней, чтобы в одиночку продолжить свою звездную карьеру. В том, как он смотрел на нее, ей виделись одновременно и горечь, и нежность, отчего на Валери то и дело накатывали волны паники. Впрочем, Валери ничего ему не сказала, не сказала потому, что любила. Она пообещала себе, что, если они все-таки расстанутся, она храбро перенесет этот удар судьбы. Возможно, он решил, что не стоит даже пробовать сохранить отношения на расстояния, куда проще будет покончить с ними одним махом и уехать в Майами. Валери молчала, хотя и дала волю слезам, запершись в ванной. Выплакавшись, она умылась, «сделала лицо» и юркнула к нему под одеяло. На этот раз они занялись любовью. «Возможно, в последний раз», — подумала она. Ей было тяжело от одной только мысли, что она вот-вот потеряет любимого человека. Тем не менее она постоянно твердила себе, что на этом жизнь не кончается и нужно жить дальше. Впрочем, что еще ей оставалось?!
А Майк и Эйприл, лежа в кровати, к которой была придвинута детская колыбелька, говорили о предстоящем бракосочетании. Не секрет, что согласно традиции они не должны были видеть друг друга утром этого дня, но с другой стороны — куда Эйприл было деться? Матери не было дома, она ночевала у Джека, а в ее квартире все уже было готово к предстоящему торжеству. В квартире отца для нее тоже не было места. К тому же Майк не хотел один ночевать в отеле, предпочитая провести эту ночь с ней. Так что им ничего не оставалось, как вместе лечь в постель в его залитой лунным светом квартире и шепотом переговариваться о завтрашнем дне.
— Тебе страшно? — спросила она. В эти минуты они были похожи на двух испуганных детей, что шепчутся в темноте.
— Не без этого, — честно признался он. В темноте это признание далось ему гораздо легче, впрочем, он и не собирался этого скрывать.
— Вот и мне тоже. Хотя мне куда страшнее думать о том, как я буду рожать, чем о том, что будет после того, как ребенок появится на свет. Вдруг мне будет так больно, что я не смогу вытерпеть эту боль? — при этой мысли ей всякий раз делалось страшно. Что, если от боли у нее поедет крыша и она на глазах у Майка понесет какую-нибудь чушь?!
