— В этом состоянии План-Крепен пребывает уже добрых двадцать минут! Вернувшись, она застала у меня миссис Белмонт, мы разговаривали самым мирным образом, но у Мари-Анжелин внезапно начался приступ бешенства. Теперь ваша очередь выслушивать эти речи!
— Только не говорите, что она выставила Полину за дверь! — сказал потрясенный Адальбер.
— До этого она еще не дошла, но…
— Я была безупречно вежлива, — заявила План-Крепен. — Я просто дала ей понять… сохраняя полное спокойствие… что мы не нуждаемся в посторонних людях, чтобы справиться с тяжелым испытанием, выпавшим на нашу долю. К несчастью, оно не первое, и я…
— Боже милосердный! — простонал Адальбер. — Может быть, вы и не выставили ее за дверь, понимая это буквально, но сделали все, чтобы чертовски оскорбить Полину! Что на вас нашло? Миссис Белмонт страшно беспокоится о Морозини, она его очень любит…
— Слишком любит! Слишком! Мы ведь не посмеем утверждать, будто она не влюблена в него?
С этим вопросом старая дева обратилась к тетушке Амели, которая со вздохом повернулась к ней.
— Нет, этого я не скажу, — согласилась она. — Совершенно очевидно, что Полина любит его. У нее слезы подступают к глазам, как только она начинает говорить об Альдо. И она переживает за него так же, как и мы!
— Но она не смеет являться к нам под туманным предлогом, что хочет поддержать нас! Она не имеет права брать на себя роль Лизы!
Внезапно разрыдавшись, Мари-Анжелин выбежала из гостиной. Оставшись вдвоем, тетушка Амели и Адальбер вздохнули и обменялись понимающими взглядами…— Я извинюсь перед Полиной, — сказал Адальбер.
— Не беспокойтесь, это уже сделано. И к тому же в присутствии моей сумасшедшей План-Крепен, которую я обязательно заставлю помириться с ней…
— Возможно, она уже уехала?
— Я попросила ее остаться. Если мы никогда больше не увидим Альдо, все это потеряет значение. Худшее настанет, когда придется сообщить его жене. Почему… ну почему она не приезжает? И даже известий от нее никаких нет!
— Вероятно, Альдо тоже не слишком часто писал ей. Он злится, потому что Лиза все свое внимание переключила на младенца…
— Я могу ее понять, — сказала маркиза, — хотя нахожу такое предпочтение чрезмерным. Дай бог, чтобы Альдо вернулся и ей не пришлось бы жестоко упрекать себя! Что до План-Крепен, я не ожидала, что она воспримет все это так близко к сердцу!
— Хорошо ли мы знаем тех, кто окружает нас? Даже самых близких! Мы склонны забывать, что Мари-Анжелин женщина…
— Наверное, это так, но я не допущу, чтобы человека оплакивали, не удостоверившись в его смерти! Что касается вас, — добавила она, и глаза ее внезапно сверкнули, — вам лучше бы заняться поисками Альдо, а не копаться в душе трех, пусть даже очень славных, женщин! С этим и я могу справиться!
— Если бы я только знал, с чего начать!
Чей-то крик пробился сквозь ватный туман, в котором Альдо плавал на протяжении некоторого времени — точно определить было невозможно. Впрочем, это была приятная новость! Словно освободившись от тяжести, он завис между двумя водными потоками… но этот крик был вполне земным и заставил его вынырнуть на поверхность из мира небытия.
Поднявшись одним рывком, он обнаружил, что сидит на несвежем матрасе в кровати с железной сеткой и на колесиках, тронувшихся с места при его движении. Подобные кровати бывают настоящим спасением для бедных семей, которые имеют в своем распоряжении очень ограниченное жизненное пространство. Альдо огляделся. Даже самый закоренелый отшельник пришел бы в уныние от обстановки, окружающей его. Кроме кровати, в комнате находились только продавленный ветхий стул, ведро и кувшин с водой. Само помещение выглядело не лучше. Слуховое окно без рамы почти не пропускало свет, стены, посеревшие от грязи и пыли, сочились влагой, с одной из них отслаивалась подгнившая деревянная обшивка. Наверное, прежде это был подвал, или винный погреб, или кладовка. Но сейчас — тюремная камера, причем хорошо укрепленная: две толстые доски, прибитые крест-накрест, преграждали доступ к окну, а в дверь, по виду довольно старую, был врезан новенький блестящий замок.
В этой мрачной конуре лишь одно казалось утешительным — Альдо оставили свободу передвижений и связывать не стали. Это обстоятельство не могло не радовать, но оно же означало, что у похитителей имеются другие средства предотвратить его бегство.
Морозини решил было встать, но боль в затылке и сильное головокружение заставили его снова лечь на матрас. Одновременно к нему вернулась память. Альдо вновь увидел, как спускается из кузова грузовичка, протягивает сафьяновый портфель, который забирает рука в кожаной перчатке, ослепляющий свет, затем удар по основанию черепа и внезапная темнота. Его послали в нокаут.
Подобное случалось с ним не в первый раз, и опыт подсказывал ему, что удар был не слишком тяжелым, но как тогда объяснить не исчезающий туман в голове? Он осмотрел себя и все понял: с него сняли смокинг и галстук, расстегнули ворот рубашки и закатали один рукав выше локтя. На предплечье — след от укола. Значит, ему ввели наркотик, но какой? Распознать это было невозможно, он не чувствовал никакого запаха.
Чтобы привести в порядок мысли, Альдо с трудом поднялся, цепляясь за кровать, и сделал три шага к кувшину, который подтащил к своей постели, и снова улегся, почти без сил. Скрежет железной сетки пронзил его мозг, но он заставил себя нащупать в кармане платок, смочил его в воде и, освежив лицо, приложил к голове. От этого стало немного легче.
Потом он сделал несколько глотков из кувшина. В горле у него пересохло, и во рту ощущался странный привкус, который благодаря воде постепенно исчезал. Теперь он почувствовал себя намного лучше и решил детально обследовать камеру, но прежде изучил содержимое карманов. Альдо сразу обнаружил часы на цепочке — в вечернем костюме наручные абсолютно исключены! Часовая стрелка стояла на отметке три. Морозини ощутил острый приступ голода, хотя было неясно, входило ли в намерения похитителей кормить его. Он нашел также маленькую ювелирную лупу, с которой не расставался никогда, независимо от любого наряда. Тощий бумажник с несколькими банковскими купюрами. К несчастью, не оказалось того, в чем он больше всего нуждался! Портсигара и зажигалки. Обе вещицы золотые и с его гербом! Он был сильно раздосадован. Ладно, пусть держат голодным, но могли бы оставить сигареты! Альдо страдал, когда не мог курить.
Понимая, что способен теперь твердо держаться на ногах, он встал, обошел несколько раз свою каморку, чтобы немного размяться и убедиться, что мускулы обрели прежнюю гибкость. И тут второй раз послышался крик, заставивший его оцепенеть. Он готов был поклясться, что кричит женщина. Действительно, через пару секунд он разобрал даже слова:
