Советов, армейских организаций и тех фракций, которые покинули съезд 25 октября. Председателем этого ноева ковчега стал Каменев.
Однако, как выяснилось практически сразу, вопрос о «социалистическом» правительстве не был закрыт. Представляете, что бы началось, если бы съезд и избранный им ВЦИК рухнули в дебаты о коалиции, не имея четкой программы? А так большевики обрели достаточно прочную опору под ногами и могли защищаться от обвинений в недемократичности. Что вы, что вы! Они никоим образом не против коалиции! Даже Ленин и Троцкий согласны работать в новом правительстве с кем угодно – но при одном условии: на основании той программы, которую принял съезд Советов.
Вот только это условие почему-то оказалось неприемлемым для бра- тьев-социалистов. Почему бы это, а?
Из воззвания съезда Советов «Рабочим, крестьянам и солдатам!»:
«... Опираясь на волю громадного большинства рабочих, солдат и крестьян, опираясь на совершившееся в Петрограде победоносное восстание рабочих и гарнизона, съезд берет власть в свои руки...
... Советская власть предложит немедленный демократический мир всем народам и немедленное перемирие на всех фронтах. Она обеспечит безвозмездную передачу помещичьих, удельных и монастырских земель в распоряжение крестьянских комитетов. Отстоит права солдата, проведя новую демократизацию армии, установит рабочий контроль над производством, обеспечит своевременный созыв Учредительного собрания, озаботится доставкой хлеба в города и предметов первой необходимости в деревню, обеспечит всем нациям, населяющим Россию, подлинное право на самоопределение...»
Нет, конечно, для октябристов или, скажем, кадетов, выражавших интересы буржуазии, такая программа абсолютно неприемлема. Но чем она не годилась меньшевикам и эсерам, которые, согласно их собственным декларациям, защищали трудовой народ? Чем было плохо социалистам во ВЦИКе и в коалиционном правительстве, действующем на основе таких решений съезда? Их смущало то, что эти обещания невозможно выполнить? Но ведь и Временное правительство не делало ровным счетом ничего из того, что обещало, а эсеры и меньшевики входили в него без малейших нравственных судорог.
Что любопытно: сами решения они не критикуют, ограничившись криками о том, что ничего из обещанного большевики не выполнят. Братья-социалисты упорно цепляются за факт ареста Временного правительства – мол, незаконно, узурпация! Забавно – когда после Февральской революции «Временный комитет» постановил арестовать все царское правительство, никто этим, помнится, особо не возмутился. И что у нас получается? А получается у нас чисто готтентотская мораль: если сосед пришел, побил меня, угнал моих быков и изнасиловал моих жен – это плохо, а если я побил соседа, угнал его быков и изнасиловал его женщин – это хорошо.
А с учетом того, что Совнарком тоже являлся временным правительством, действующим только до Учредительного Собрания, а Учредительное Собрание новая власть намеревалась провести немедленно (несколько дней спустя оно было назначено на 28 ноября) – ситуация приобретает стойкий запах паранойи. О чем спор, собственно говоря? Либо... либо в этом деле есть что-то такое, чего мы не знаем.
В поисках того, чего не знаем, обратим внимание на «моменты истины», проскакивающие между фразами противников новой власти. То социалисты заявят, что не признают не только Совнарком, но и сам съезд. То шантажирующий всех забастовкой железнодорожников Викжель ляпнет, что не только считает старый состав ЦИКа живым и действующим, но и принимает в разборке властей его сторону. Ладно, можно не признавать большевистский Совнарком – но съезд Советов-то и избранный им коалиционный ВЦИК чем виноваты? За что их-то объявлять нелегитимными?
Самый логичный ответ, как всегда, прост: дело отнюдь не в Совнаркоме, а в самом съезде. Ну, не в делегатах, конечно, которые в грязных сапогах на паркет поперли, а в их решениях. Воззвание – это «протокол о намерениях», самих же решений было три: декрет о мире, декрет о земле да немедленный созыв Учредительного Собрания. И едва ли принципиальные разногласия кипели вокруг третьего пункта. Вот уже год, как все основные события в Российской державе, если снять верхний слой политической фразы, определялись одним: отношением к войне.
По главному вопросу на стороне большевиков был колеблющийся и тяжело дышащий у подножья политического Олимпа народный океан. «Немецкие агенты» – это версия для пропаганды: да, конечно, сепаратный мир немцам выгоден – но это не значит, что он невыгоден России! Позиция масс была неизменна, и если политики, такие, как тот же Каменев, оставшись «в одиночестве на колеснице», чувствовали себя неуверенно, то тактик Ленин видел ситуацию по-другому: баба с возу – кобыле легче.
Любопытно все же: что именно так возмутило гордо удалившихся со съезда братьев-социалистов – попранная демократия или декрет о мире? Возможно, кое-что прояснит маленький фактик: из одиннадцати членов Временного правительства первого состава девять (кроме Гучкова и Милюкова) были масонами, а всего из 29 человек, прошедших за восемь месяцев через этот орган, масонские значки имели 23 (в том числе, естественно, и Керенский). Но и в ЦИК Петросовета первого созыва все три члена президиума – Скобелев, Чхеидзе и тот же Керенский – тоже являлись масонами. Учитывая, что масонство того времени было не столько тайным обществом, сколько насквозь прозападным деловым клубом, видно, что на самом деле и правительство, и ЦИК – это одна тусовка.
Да и соратники по Антанте были бы круглым идиотами, если бы не ассигновали определенную сумму на подкуп российской политической верхушки, и не меньшими идиотами были бы члены Военно-промышленного комитета, если бы не сделали то же самое.
Естественно, ни один из попавших в эмиграцию политических деятелей октября 1917 года о столь низменных мотивах не пишет. И у нас тоже нет оснований подозревать их в такой гадости – ради деловых связей с англичанами и французами, а тем более ради каких-то грязных разноцветных бумажек кидать в мясорубку войны новые сотни тысяч живых людей. Само собой, они – хорошие, и в своем противодействии большевикам действовали исключительно из святой и чистой любви к революции и демократии. И гражданскую войну тоже ради нее развязали...
Глава 11 ПРЕДЧУВСТВИЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Никто не имеет права убивать и грабить только для того, чтобы убивать и грабить! Можно только во имя высоких национально-освободительных движений, культурных или эстетических ценностей, продвижения культуры на восток... Потому умоются кровью все, кто усомнится в нашем миролюбии!
Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные руки
Принято думать, что белогвардейцы беззаветно сражались против красных за «батюшку-царя» – еще одна стойкая легенда о «России, которую мы потеряли». На самом деле наиболее адекватно политические взгляды белой армии отразил милый детский боевик «Новые приключения неуловимых» – помните, что началось в одесском ресторане, когда один из посетителей заказал «Боже, царя храни»?
Увы, начиная с 1917 года на построссийском пространстве противостояли не монархия и большевики, как сейчас, вслед за советскими, пытаются представить дело некоторые российские историки[190]. Там схлестнулись насмерть Февраль и Октябрь. Силы, противостоящие большевикам – это как раз те самые господа, которые довели страну до ручки.
«Мальчики в розовых штанах» образца 1917 года, сторонники «войны до победного конца» во имя британских интересов, мародеры-фабриканты, выжимавшие, как лимон, государственную казну, развращенная аристократия, диссидентствующее «образованное общество». Мотивы их просты, как три копейки: выполнить «союзнический долг», вернуть свои деньги, имущество, положение в обществе, поставить вылезшего из бараков и подвалов «хама» на место, и чтобы он это место накрепко запомнил. А у интеллигенции еще и неистребимая привычка к диссидентству: какова бы ни была власть, интеллигент всегда вякнет против. Вся эта публика за то, чтобы вернуть Россию, которую они потеряли, была готова брататься хоть с самим чертом и платить любую цену.
Если мы прикинем расклад сил в этой войне, то увидим интереснейшую картину. Большевики опирались лишь на самих себя и на внутренние ресурсы страны – союзников у них не было. Причина проста: ну как могло иметь дело с этой властью общество, где право собственности почиталось священным? В конце концов, стиснув зубы, на союз с Советской Россией пошла униженная и подвергнутая международному остракизму Германия, но и то – стоило подуть теплому ветерку с западной границы, как германские правящие круги тут же стали сворачивать контакты с СССР. Да и возникла эта связь уже после Гражданской войны. До 1920 года большевики сражались в полном одиночестве.
