и разбитые кулаки. Этим самым цветом светилось лицо Леметра.
– Что за фарс? – дрожащим голосом спросил Александр. Он сомневался, что хочет услышать ответ.
– Это называют семьей, – сказал Леметр. – Мой отец был негром, как говорят в Европе. Он служил офицером армии Наполеона Бонапарта. Ты знал его, но недолго, ведь он умер, когда тебе было четыре.
Александр плотно сжал губы.
– Довольно шарад! – выпалил он. – Не смейте осквернять память моего отца, месье.
– Меня зовут Этьен, – сказал магнетизёр. – А моя фамилия – не Леметр. Ее дал мне отец, потому что хотел от меня отречься. На самом деле я ношу то же имя, что и ты. Меня зовут Дюма. Я твой брат, Александр.
Это была самая бесстыдная ложь, которую Александр когда-либо слышал, а не придумал сам. Этот мерзавец оскорбил его отца. Поскорее бы спустить курок пистолета.
Леметр продолжал говорить. Слова пушечными ядрами вылетали у него изо рта.
– Я первенец генерала Тома-Александра Дюма. Но мы с тобой не родные по матери. Моя была кокоткой, дамой полусвета в Париже. Отец даже не помнил ее имени. Я незаконнорожденный ребенок. Вдобавок, я, как и ты, несу тяжелое наследие нашего цвета кожи, знак рабства. Отец когда-нибудь рассказывал тебе, откуда он родом?
– С Гаити, – сказал Александр.
– Да, но он рассказывал тебе, что родился у рабыни и нашего дедушки, плантатора? Вернувшись в Париж перед Великой революцией, дедушка взял сына, нашего отца, с собой во Францию.
Как тебе известно, во Франции отец дослужился до звания офицера армии Наполеона. Он хотел подыскать место в армии и для меня. Но я был незаконнорожденным ребенком, и поэтому ему ничего не удалось. Тогда отец нанял меня на фрегат юнгой под именем Леметр и взял с собой в египетскую экспедицию. – «Юнга однажды становится капитаном», – прошептал он мне. – Леметр рассмеялся. – А вошь однажды превращается во льва.
– Это все выдумки. Вы хотите ввести меня в заблуждение, – воскликнул Александр. – Мой отец никогда бы…
– Я признаю, – перебил Леметр и продолжил, – что наш отец старался меня поддержать. Хоть я и был простым юнгой, ко мне относились благосклонно и поручали самые легкие задания – к большому раздражению других моряков. После, на обратном пути из Египта, я заболел. Быть может, мои завистливые товарищи подмешали мне в ром яд. Быть может, на меня пало проклятие фараонов, потому что в Каире я украл у уличного торговца три амулета, которые якобы обладали целебными силами. Мне оставалось недолго: еще немного, и я бы испустил свой молодой дух. Поездку во Францию я бы не пережил. Поэтому отец повелел пришвартоваться на Сицилии, чтобы найти там врача. Пока мы становились на якорь у Катании, он приказал экипажу поискать помощь на суше. Однако они нашли лишь знахарку, умевшую варить любовные зелья. По крайней мере, так они доложили. В душной каюте мне дышалось все тяжелее и тяжелее; дни мои были на исходе.
Александр сглотнул. В повествовании Леметра была изюминка, которой не хватало его выдуманным историям: возможность того, что все это действительно произошло.
– Ради простого юнги отец бы никогда на такое не пошел. Он бы поплыл дальше, чтобы встретиться с Наполеоном в Гавре, – ведь так приказал ему император. Другие моряки испугались. Они боялись, что Наполеон повесит их всех за мятеж. Но отец не отступил. Он сказал, что либо они продолжат плавание в полном составе, вместе с юнгой, либо он собственноручно потопит корабль.
В сердце Александра что-то встрепенулось. Именно таким он помнил отца.
– Генерал, рискующий карьерой и командой ради юнги? Моряки не поверили ни единому слову отца. Но они повиновались. Спустя неделю корабль бросил якорь у Катании. Отец лично лечил меня всеми напитками, травяными отварами и компрессами, какие только мог найти. Ничего не помогало. В какой-то момент он вспомнил про амулеты и про то, что ему о них рассказали. Однако он был человеком, верившим только тому, что видел своими глазами. Он не решался использовать диски. Но когда у него иссякли возможности, а у меня силы, он взял амулеты и попытался вылечить меня с помощью них.
Леметр злобно рассмеялся.
– Что он только ни делал с дисками! Клал их мне на грудь, на лоб, на живот. Конечно, все тщетно. Отчаявшись, он бросил попытки и повесил их на гвоздь, торчащий из доски у меня над кроватью. Там они раскачивались, вторя плавным движениям корабля. Туда-сюда. Туда-сюда. Борясь с лихорадкой, я беспрестанно смотрел на три полумесяца из позеленевшей бронзы, на знаки, картинки из канувшего в Лету мира. А потом, постепенно, мне стало лучше.
Наш отец никогда не признавал связь между моим выздоровлением и амулетами. Но я знал, каким силам обязан жизнью. И я поклялся отомстить людям, отвергшим меня.
– Отомстить? Но тебя ведь спасли, – возразил Александр.
Он вздрогнул, заметив, что обратился к Леметру на «ты». Он тут же захотел исправиться, но магнетизёр уже продолжал рассказ.
– Когда мы прибыли в Гавр, я был здоров. Тем не менее жизнь, которую я вел раньше, подошла к концу. Один из моих товарищей был коварным завистником. Он не нашел ничего лучше, как побежать к главному командованию и распространить там свои подозрения: генерал Александр Дюма пытается заслать незаконнорожденного сына во французскую армию. Об этом донесли Наполеону Бонапарту. Наш отец и без того был для него бельмом на глазу. В Египте император и генерал не раз вздорили. Теперь Наполеону представилась возможность отплатить неугодному Дюма за неповиновение. Император приказал немедленно исключить юнгу из армии и запретить ему туда возвращаться. Он пригрозил уволить Дюма, причем с позором, если выяснится, что генерал и дальше пытается помогать сыну.
– Но ведь отец славился своим упрямством, – возразил Александр. – Он бы никогда не последовал такому приказу. Он бы скорее умер.
– Да неужели? – презрительно спросил Леметр. – Нет, он не умер. Во всяком случае, не сразу. Он согнул спину перед Наполеоном. Тем днем в Гавре отважный генерал Дюма сказал сыну, что, к сожалению, тому придется покинуть армию. Если бы одну лишь армию! Я бы обошелся и без нее. Но он выслал меня из Парижа. Я должен был пойти в школу в Монпелье и учиться там на торговца. Отец уже все устроил. Вдобавок, он собирался каждый месяц присылать мне деньги. Но ты же понимаешь, что произошло бы, отстрани его от командования? Он больше не мог бы содержать семью. Свою законную семью. Тебя и твою мать. Я к ней не принадлежал.
– Но ведь мой отец умер вскоре после египетской экспедиции, – сказал
