— Ну вот, — недовольно сказали из комнаты, — испортил хорошую вещь.
Снова послышался грохот, потом шум борьбы. Роман встал, сделал шаг вперед, его качнуло вправо, и он стукнулся плечом о стену, тут же оттолкнулся от нее, глядя перед собой. Перед глазами у него все раскачивалось, в ушах тонко, угрожающе звенело. Он ухватился за косяк и боком ввалился в комнату — как раз в тот момент, чтобы увидеть, как Нечаев с рассаженным виском оползает, скользя спиной по шкафу, и валится на пол, а следом за ним сыпятся книги, шелестя сминающимися страницами. Денис стоял в полуметре от него и улыбался, крепко держа за руку женщину лет тридцати, которую била крупная дрожь, а из распахнутого рта летел вопль, с каждой долей секунды становившийся все более тонким и дребезжащим, и все старше и старше становилась женщина — искаженное каким-то сладким ужасом лицо затягивалось расползающейся сетью морщин, тускнели, уходя вглубь черепа глаза, в подглазьях набухали кожистые дряблые мешочки, обвисала, теряя упругость, кожа на шее и руках, приобретая нездорово-желтый оттенок, и в темных волосах стремительно протекало серебро седины. Роман прыгнул к Денису сразу же — раньше, чем его глаза успели охватить всю картину происходящего, и уж намного раньше, чем его мозг успел это осознать, но за эти два метра, которые отделяли его от мальчишки, женщина успела постареть на несколько десятков лет. Он схватил Дениса за руку, резким движением срывая его пальцы с женского запястья, и вывернул эту руку, со злой радостью услышав, как где-то в ней что-то хрустнуло, сломавшись, одновременно резким ударом поперек основания шеи сшиб Дениса на пол, навалился сверху, но тот ухитрился лягнуть его обеими согнутыми ногами, и Роман, отлетев в сторону, повалился на компьютерный стол, а оттуда вместе с клавиатурой и грудой бумаг на пол. Мгновением позже следом рухнул монитор с зияющей в экране дырой и тяжело грянул на паркет в нескольких сантиметрах от его головы, и в глубине пластмассового корпуса что-то жалобно хрупнуло.
— Да ты просто неугомонный! — услышал он недовольный голос и завозился, силясь встать и неотрывно глядя на глубокую старуху, стоявшую посреди комнаты и медленно поднимавшую к глазам морщинистые руки, похожие на птичьи лапки. Она тряслась всем телом, беззвучно шевеля губами, с которых свисали, раскачиваясь, длинные нити слюны, пояс цветастого шелкового халатика развязался, и халатик наполовину съехал с костистого плеча, обнажив вяло болтающуюся иссохшую грудь. Денис стоял перед ней, а за его спиной, цепляясь за шкаф, медленно поднимался Валерий, с перекошенным от ярости и боли лицом, и от его тела к мальчишке тянулась темная туманная дымка, напоминающая десятки очень тонких извивающихся нитей, похожих на те, которые выплеснулись из глаз Лозинского тогда, на берегу. Эти туманные нити окутывали всю фигуру Дениса, свиваясь и раскручиваясь вокруг него, колыхались у поднимающихся морщинистых ладоней женщины, шевелились за мальчишеской спиной и, протягиваясь, плавали перед лицом Романа, почти касаясь его. Он провел в воздухе ладонью — она прошла сквозь нити свободно, не ощутив их, но нити медленно поплыли за ней следом, бесплотно тычась концами в кожу, словно слепые змеи. Он приподнялся, и дымка потянулась за ним, нити разделились, и часть их устремилась к другой его руке. Краем глаза Савицкий видел, что Нечаев тоже отмахивается от дымки, а нити плавно и неотрывно следуют за его дергающейся рукой.
— Вот теперь все правильно, — удовлетворенно произнес Денис, и в середине этой между грудями женщины вдруг распахнулся глубокий разрез, из которого густо плеснуло кровью, и в тот же момент Валерий накинулся на Лозинского сзади, произведя в стайках дымных нитей настоящий переполох. Он стиснул его шею в захвате, а в следующее мгновение Денис просто вышагнул из этого захвата — его шея прошла сквозь руку Валерия так, словно и сама была из тумана. Мальчишка развернулся, его ладонь плашмя ударила Нечаева в грудь, и от этого, казалось бы слабого удара тот вдруг пролетел через всю комнату и врезался спиной в стекло, которое мгновенно расплескалось, и Валерий головой вперед вывалился в темноту. Роман, уже поднявшийся и дернувшийся было к Денису, резко развернулся, метнулся следом и в самый последний момент ухватил мелькнувшую в воздухе согнутую ногу чуть ниже колена. Его рвануло вперед, протащило грудью по подоконнику, но он успел упереться коленями в батарею, вцепившись в ногу изо всех сил, и Валерий, испустив дикий вопль, повис вниз головой на пятнадцатиметровой высоте, болтая руками, и сминаемый железный карниз громко скрежетал. Его левая нога дергалась в воздухе в безуспешной попытке зацепиться ботинком за ускользающий подоконник, но вместо этого дважды ощутимо стукнула Савицкого по скуле и по плечу.
— Замри! — заорал Роман, стараясь не думать о том, что сейчас творится за его спиной, и Валерий, выказав несвойственное ему послушание, мгновенно повис неподвижно, сразу же став намного легче. Роман, чуть передвинувшись вперед, телом прижал ступню Нечаева к подоконнику и перехватил чуть повыше, намертво впиваясь мокрыми от крови пальцами в напряженные чужие мышцы под тканью джинсов, чтобы Валерий, не дай бог, не выскользнул из штанов, и стараясь не допустить ошибки — малейшее неверное движение, и они оба полетят вниз, — и лишь когда убедился, что держит Нечаева достаточно надежно, оскалившись от напряжения потянул Валерия обратно в комнату. Затылок пульсировал от боли, и Роману казалось, что с каждым выигранным сантиметром у него в голове что-то лопается. Наконец он крепко перехватил Нечаева за пояс брюк, из темноты появились его машущие руки, потом совершенно белое застывшее лицо, и Валерий, перевалившись через подоконник, ничком повалился на пол с хриплым вздохом, а Роман, отпустив его, рухнул рядом на колени, чувствуя себя невероятно старым. В воздухе остро пахло кровью. Он повернул голову, с тупой усталостью глядя на старуху, лежащую в медленно расползающейся багровой луже, — старуху, которой две минуты назад было двадцать лет, походя без всякого удивления отметил, что они одни в разгромленной комнате, а потом пол под ним качнулся и неумолимо потянул к себе, и Роман повалился набок, проваливаясь в грохочущую темноту, до краев наполненную издевательским мальчишеским хохотом.
* * *
Где-то над ним говорили. Он не разбирал слов, слышал только голоса, доносящиеся с такой чудовищной высоты, словно над ним беседовали два бога… два возможно несуществующих, и если один говорил со злым недоумением, то голос второго звучал устало и болезненно… но разве боги могут испытывать боль? Тьма осталась, но уже была не такой густой, и никто больше не смеялся в ней. Снизу она была мягкой, а вокруг изредка слышался металлический звон и пронзительно пахло лекарствами. Но все это было совершенно не важно — важным было лишь то, что тьма поглощала ощущение времени, а время для него теперь драгоценно… Кто это сказал и зачем? Нужно выбраться из этой тьмы, но она не пускает, бесплотные руки держат мягко, но крепко, и кто-то безмолвно удивляется — зачем тебе туда?.. Здесь ничего нет, кроме покоя, а там доверху боли. Не глупи — оставайся… оставайся навсегда…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
