Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1904/05 году Ленке работает в католической начальной школе для мальчиков; она ходит в длинной юбке, в закрытой блузке с высоким воротником, в корсете, который по-прежнему носит исключительно потому, что так надо; талию ее все еще можно обхватить двумя ладонями. В руке у нее — длинная указка, которой она показывает буквы на доске; в классе у Ленке сто четыре ученика, с ними она занимается два часа до обеда и два часа после обеда; в ее обязанности входит также сопровождение мальчиков на воскресную мессу. Собака Боби еще жива, она поджидает хозяйку там же, где и прежде, только на другой стороне улицы Св. Анны; рядом с Боби стоит Бела Майтени, он провожает молодую учительницу и домой, и в общество, и в музыкальное училище. В эти два года матушка часто выступает в концертах, играет «О лебедь мой» и радостную песню Эльзы из «Лоэнгрина», а на «красном» благотворительном балу в казино, куда все барышни и дамы надевают красные платья и даже фрачным галстуком у мужчин служит красный бант, — «Фантазию-экспромт» Шопена, за которую публика благодарит ее нескончаемой бурей аплодисментов. 18 мая 1905 года в сопровождении большого оркестра она выступает с концертом для фортепьяно фа-минор Вебера, успех — огромный, она даже вспоминает Яна Кубелика, но вслух сказать о нем не решается. После каждого выступления ей приносят букетик фиалок без визитной карточки, но Ленке Яблонцаи уже не прикалывает его ни к платью, ни в волосы; правда, всегда уносит букетик домой. Человек, посылающий фиалки, сидит на всех концертах, но не ходит, как прежде, за кулисы поздравить Ленке, хотя, по свидетельству дневника Беллы, не сводит глаз с девушки за роялем. Матушка много упражняется, особенно когда готовится к концертам, но это нисколько не мешает ей блестяще выполнять свои обязанности по школе; более того, исключительное педагогическое чутье позволяет ей добиться, чтобы непомерно, до абсурда большой ее класс был не просто послушен, но еще и учился, с нетерпением ожидая необычных историй, которые юная учительница рассказывала малышам после того, как они выполняли все, что она им задавала. Истории эти, придуманные маленькой Ленке еще в то время, когда она, дрожа от страха, пыталась хоть как-нибудь защититься от Хромого, от темноты и одиночества, остались у нее в памяти на всю жизнь, их она будет рассказывать и своей дочери, а дочь, десятилетия спустя, использует их в своих книжках для детей.
После занятий в школе Ленке ведет привычный образ жизни: она или у Бартоков, или в обществе, только рядом нет уже Йожефа да отсутствует Ходаси — он действительно уехал из города, как писала матушка в своей новелле. Единственное, чего Ленке Яблонцаи не может вынести, — это воскресенье, когда она ведет класс на мессу. Каждое воскресенье на улице Св. Анны она лицом к лицу сталкивается с Йожефом и его родителями, матушка ведет своих мальчиков мимо греческой церкви, Йожеф с родителями приближается со стороны Сапожной улицы. Остановиться, перекинуться хоть несколькими словами, к счастью, невозможно, мужчины приподымают шляпы, женщины кивают, и матушка, вся бледная, загоняет свое воинство в дверь церкви. Уже в субботу она чувствует себя совершенно больной, в воскресенье утром ее тошнит, она плачет и умоляет дядю Куршински, секретаря школьной управы, освободить ее каким-нибудь образом от этой воскресной обязанности, за это она готова делать все что угодно. Но просьбы бесполезны, на мессе она должна быть вместе с классом, а у семьи Йожефа не хватает такта, чтобы выбрать какую-нибудь другую мессу, не ту, на которой они вынуждены обязательно встречаться с Ленке Яблонцаи, — видно, тут виноват и Йожеф: за эти два года он взял в привычку еще и причащаться каждое воскресенье; чувствуется, что он просто наслаждается каждой минутой, когда они находятся недалеко друг от друга, ему хочется видеть девушку, которую он избегает, но забыть не может. «Нет, видно, пока мы живы, он будет ходить на ту же мессу, что и я», — говорит матушка Белле, и на следующий день, когда Бела Майтени покидает свое место возле Боби, чтобы проводить Ленке домой, и снова, в который уже раз, спрашивает тихо, когда они смогут наконец поговорить о будущем — ведь он столько лет этого ждет, — Ленке Яблонцаи кратко отвечает ему: «Сегодня!»
«Зачем ты за него вышла, если не любила?» — спросила я у матушки. Спросила с безжалостной прямотой и бестактностью молодости, заранее предугадывая ответ: матушка скажет, что ей уже до смерти надоела улица Кишмештер, хотелось иметь свой дом, свое надежное убежище, чтобы посмеяться в глаза тому, кто ее унизил и оставил. «Я не видела другого выхода, — ответила не задумываясь Ленке Яблонцаи. — Учиться дальше можно было только в ордене, а монахиней я стать не хотела. И у бабушки на шее не могла оставаться: кроме меня и Гизи, в доме росли еще две девочки, которых надо было выдавать замуж. Ходаси был мне противен, к тому же я чувствовала: я нужна ему лишь для того, чтобы он мог хвастаться мною — я ведь была хороша собой, и ко мне все прекрасно относились; мне нужно было как-то устраивать свою жизнь, не могла же я вечно находиться в подвешенном состоянии, без конца встречаясь с Йожефом. А Бела меня любил. Я была уверена в нем. И жалела его. Он любил меня так же, как я — Йожефа: безнадежно и покорно. Мне казалось, если я буду жить рядом с ним, столь беззаветно в меня влюбленным, то и сама смогу излечиться, а он будет счастлив со мной, ему, бедняжке, не придется пережить того, что я пережила с Йожи: безысходности, разбитых надежд». Брат, куривший рядом, молча покачал головой. «Что ты так смотришь? — спросила матушка. — Я была ему хорошей женой, ты это тысячи раз слышал от него самого». — «Значит, ты вышла за него, чтобы отец не испытал того, что испытала ты по милости того шимпанзе? Чтобы освободить бабушку от своего присутствия? Чтобы избавиться от Ходаси? Чтобы не видеть физиономию Йожефа на воскресной мессе? — взорвался брат. — Ты хотела осчастливить отца, и из-за твоих альтруистских наклонностей я должен был появиться на свет?» — «Я была ему хорошей женой, — повторила матушка, немного уже громче. — А в том, что тело мое ему не откликалось и что меня так воспитали, так подготовили к супружеской жизни, что я не знала о ней ничего, я не виновата. И нехорошо, что вы меня об этом расспрашиваете, об этом не принято говорить». — «Слышишь, не принято, — посмотрела я на брата. — Напишем новую главу в книгу Розы Калочи: о темах, допустимых в разговоре матери с детьми.» Матушка никогда и ни на что не сердилась, и видеть ее вспылившей было настолько непривычно, что мне стало не по себе, когда в голосе ее зазвенел гнев. «Если хочешь знать, я и твоего отца так не любила». — «Знаю, — успокоила я ее и тоже закурила. — Он сам мне об этом говорил». Она смотрела на нас тревожно, видимо пытаясь угадать, когда и о чем мы говорили. «Привет, Майтени!» — сказала я брату. «Привет, Сабо!» — ответил брат. «Пароль остается, Майтени?» — «Остается, Сабо». — «Что это у вас за игра? — спросила матушка, уже веселее. — Что еще за пароль?» — «Это наш детский, — сказал Бела. — Было время, мы приветствовали друг друга словами: «Пусть подохнет дядя Йожи!» Папочка об этом знал». Папочкой Бела называл моего отца, Элека Сабо. Отец, которого давно уже не было в живых, когда шел этот разговор, вдруг осязаемо, зримо возник в комнате, хихикая, как всегда, когда удавалась какая-нибудь его каверза. «Это он придумал?» — спросила матушка, хотя ответ ей был и не нужен. Пароль, тайный сговор с двумя сопляками — это было настолько в стиле Элека Сабо, что и выяснять тут было нечего. Она тоже закурила, и мы дымили втроем, словно воскуряя жертву духам умерших ее мужей.
30 июня 1905 года Белла как о свершившемся факте информирует Маргит, работающую в Надьбане: «…Позавчера два часа фортепьяно, вчера с Илонкой, купальня, месса, сегодня бассейн. Я была там с Ленке и невероятно наслаждалась холодной водой и плаваньем. После мы уселись вдвоем в буфете при купальне, пили пиво и с соленым бубликом в руке полетели домой. Насчет Ленке, кстати говоря, могу сообщить новость: она решилась. Знают об этом лишь Яблонцаи, Майтени, мамочка, Илона, она сама и я. Итак, его зовут Бела. Я ничего не принимаю на веру, потому что обо всем предпочитаю судить сама, но говорю трезво; и теперь вот говорю: поскорее бы. Хотя — кто его знает».
Официальная помолвка Ленке Яблонцаи и Белы Майтени состоялась спустя три недели. Матушка решила: она хочет немного растянуть свое пребывание в невестах, пусть свадьба будет нескоро, а пока она поработает. На улице Кишмештер, где приходит пора готовить приданое для Ленке, все три парки накидываются на мать: теперь она и приданым собирается снабдить Кальманову дочку, мало, что ли, было на нее потрачено? «Боитесь, наследство ваше уменьшится? — спрашивает купецкая дочь. — Не надейтесь, умирать я не собираюсь, а станете досаждать, так вдвое больше ей дам, чем собиралась». Матушке, конечно, тут же становится известно об интригах, которые плетут против нее тетки, и она начинает откладывать деньги из своего жалованья, чтобы собрать что-нибудь хоть на первое время. Теперь она готова работать сколько угодно, даже воскресная месса перестала ее пугать: рядом с ней шагает жених, он помогает ей поддерживать порядок, этот Бела Майтени такой милый, такой добрый — одно удовольствие, когда он рядом. И пусть теперь появляется со стороны Сапожной улицы семья Йожефа, Ленке Яблонцаи открыто и приветливо улыбается им: ее теперь любят и принимают такой, какая она есть, в глазах жениха ни семья ее, ни бедность не кажутся пороком, и пусть господь даст Йожефу счастья и силы примириться с тем, что им пришлось расстаться, а ей в этом поможет Бела. Рана, которую она носит в сердце, тяжела, мучительна и, она знает, не заживет до самой смерти, но Ленке уже чувствует: рана эта — не смертельна. Йожеф, кстати, перестает ходить на мессу, лишь родители его соблюдают прежний час. Не заходит Йожеф и к Бартокам, вообще его редко теперь увидишь, он или в Пеште, или за границей, и держится он так, будто недоволен, обижен, что матушка сделала то, на что он ее толкал своим поведением. Встречаясь, они вежливо здороваются, но от разговоров, как запомнила Белла, матушка старается, когда это возможно в рамках приличий, уклониться.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Пилат - Магда Сабо - Современная проза
- Рассказы - Иштван Сабо - Современная проза
- Сожженная заживо - Суад - Современная проза
- Записки старого киевлянина - Владимир Заманский - Современная проза
- Незабытые письма - Владимир Корнилов - Современная проза
- Поцелуй богов - Адриан Гилл - Современная проза
- Книга и братство - Айрис Мердок - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Другое тело - Милорад Павич - Современная проза