них «se faire tuer», то есть дать себя убить, и пустился бежать. Барлес бросился ему вслед, и их примеру последовали все остальные. Барлес и Филипо бежали без остановки, пока не добрались до отеля «Коммодор», где Томас Альковерро из «Вангуардии» ждал их в баре, чтобы в который раз рассказать им, как его жена ушла от него к Пабло Магасу из
АBC.
С людьми их профессии такое случалось часто: военный репортер мог, например, бежать от ливийского танка в Нджамене, а законная супруга тем временем ходила по барселонским судам, требуя развода. Но на самом деле большинство журналистов не принимало это близко к сердцу. В конце концов, пока они геройствовали, перебегая улицы под обстрелом, и все такое в том же духе, их жены воевали с детьми, школой, оплатой счетов за телевизор, за газ и боролись с одиночеством. Но Томас Альковерро винил себя и искал утешения, как мог. Он был самым опытным из репортеров и корреспондентов на Ближнем Востоке, и однажды вечером на пляже в Эмиратах он признался Барлесу, что надеется умереть в Бейруте, потому что в Испании у него знакомых не осталось. Те же мысли приходили в голову и Хулио Фуэнтесу из «Эль Мундо», который, как говорили, в молодости был красавцем и во время войны в Никарагуа даже соблазнил Бьянку Джаггер[253]. А может быть, и она его – тут версии расходятся. Позже Хулио, как и Томаса, а также многих других, бросила девушка: ей надоело, что он проводит все время в Сараево. Из-за всех этих переживаний Хулио Фуэнтес стал уходить в себя; война была для него как наркотик, который он каждый день вводил себе в вену шприцем. Поэтому Педро Хота, его босс, решил отправить Хулио корреспондентом в Италию, где тот теперь носил галстук, водил спортивную машину и завел себе новую подружку. Плохо было то, что иногда по ночам у Хулио сносило крышу и он просыпался в Боснии. «Три бича журналиста, – говаривал старина Легинече, – это нервный срыв, развод и запой».
Барлес открыл было рот, чтобы крикнуть Маркесу про танк, но тут прогремел первый выстрел. Теперь из миномета стреляли не наобум, навесом, – это был уже прицельный настильный огонь по территории, прилегавшей к мосту. Барлес бросился ничком на землю, услышав, как снаряд пролетел над его головой со звуком рвущейся ткани, а потом разорвался дальше – за хутором. «„Ниссан“…, – подумал Барлес. – Хоть бы эти сукины дети не попали в „ниссан“. – Потом он подумал о Ядранке: – Хоть бы эти сукины дети не попали в нее».
Он поднялся, чтобы преодолеть те десять метров, что отделяли его от Маркеса, и тут увидел, как от кромки леса бегут двое хорватов: в руках у них были автоматы Калашникова, и, похоже, они очень торопились. Казалось, на другом берегу реки танк еле полз, как в замедленной съемке, но Барлес знал, что это всего лишь оптический обман, вызванный расстоянием. Танки всегда движутся быстрее, чем хотелось бы.
Он упал рядом с Маркесом на склон как раз в тот момент, когда над их головами в том же направлении пролетел второй снаряд. Оператор включил «бетакам» и снимал общий план моста, но левым глазом следил за приближающимся танком, который все еще оставался за кадром. Позади танка по дороге шли люди, еле различимые издалека.
– Пехота, – сказал Барлес.
– Вижу.
К ним подбежали двое хорватов. Один был совсем молодой, взмокший от пота под громоздким бронежилетом, таким, которые обычно используют взрывотехники, – со специальным фартуком между ног, который защищал пах и мешал бежать. Второй был крупный и усатый. Оба явно очень нервничали и, взобравшись до середины косогора, отчаянно замахали руками журналистам.
– Они говорят, чтобы мы убирались отсюда, – перевел Барлес.
Маркес, всецело поглощенный камерой и мостом, не удостоил их ответом. Тогда солдат помоложе поднялся чуть выше и подергал Маркеса за ботинок.
– Иди в жопу, – огрызнулся оператор.
Третий снаряд разорвался между косогором и лесом, как раз там, где перед этим пробежали хорваты, и несколько комьев земли с клочьями травы упало на дорогу. Все бросились на землю, кроме Маркеса, не сводившего глаз с моста. Не заботясь о том, что о нем подумают, Барлес надел каску.
– Glupan, – сказал молодой солдат, глядя на Маркеса, что в переводе с сербохорватского означает что-то вроде «дурак», и оба хорвата побежали вдоль дороги к хутору, стараясь держаться под прикрытием косогора.
– Они сматываются, – сказал Барлес.
Ему тоже страшно хотелось сорваться с места и броситься бежать, но некоторые вещи делать нельзя. Затягивая ремешок шлема под подбородком, он увидел, как из леса показались еще двое хорватских солдат и припустили по полю, тоже в сторону хутора. Теперь из-за реки строчил пулемет калибра 12,7, и было видно, как красные следы трассирующих пуль сначала очень медленно появлялись вдали, а затем как будто набирали скорость по мере приближения: словно пунктир дорожной разметки, если смотреть на него из быстро движущейся машины.
– Черт-черт-черт, – выругался Барлес.
Красная линия прошла высоко, метрах в десяти над их головами, затем свернула влево и погасла примерно там, где лежал Секс-символ. С точки зрения пиротехники война представляла собой захватывающее зрелище. Когда в сентябре 1980 года иранские «Фантомы» впервые бомбили Багдад, Барлес провел незабываемую ночь на террасе гостиницы «Мансур» вместе с Пепе Вирхилио Кольчеро из газеты «Йа» и Фернандо Доррего из АBC[254], лежа на спине и за разговором зачарованно наблюдая, как небо разрезают трассирующие пули и ракеты класса «земля-воздух». Одиннадцать лет спустя Барлес и Пепе Кольчеро в Дахране снова смотрели, как американские зенитно-ракетные комплексы «Патриот» сбивали иракские «Скады» над Саудовской Аравией, но тогда они уже имели под рукой противогазы. Война в Персидском заливе была уникальной операцией: пять месяцев ожидания, месяц воздушных налетов и одна неделя наземных боевых действий. У племени специальных корреспондентов есть одно негласное старое правило: передвигаться по театру военных действий можно всем вместе, но во время забега на короткие дистанции каждый сам за себя. Так было и в ночь наступления западной коалиции, когда все журналисты в пресс-центрах и в гостинице «Меридьен» в Дахране скрывали свои планы. «А что, если попробовать как-нибудь съездить в Кувейт?» – «Я бы предпочел немного подождать. А вы что думаете?» – «Мы бы тоже подождали». – «Наверное, сейчас ехать слишком рискованно». И так далее. Но не успели стихнуть пожелания друг другу спокойной ночи, как все телевизионщики – Пьер Пейро и сотрудники Европейского вещательного союза, Акиле Д'Амелия и команда «Итальянского
