— А что, если Вилсин-тя его убил? — спросила Лиат, стараясь не выдать голосом паники.
Амат Кяан изобразила позу успокоения.
— Ему это незачем. Мне будет довольно вас с Мадж. Если Марчат его убьет, это только укрепит наши позиции. Вдобавок, как мне показалось, твой друг способен сам о себе позаботиться. — Видя, что ее слова оказались слабым утешением, Амат добавила: — Но я могу послать людей Ториша-тя поспрашивать.
— Он бы вернулся, если бы все было в порядке.
— Все далеко не в порядке, — произнесла Амат. Ее взгляд был ясен, суров и утомлен. — Но это не значит, что Итани в беде. Наверное, надо было оставить его здесь. А ты не посылала гонца в дом поэта? Может, Маати о нем слышал? Или даже Итани живет у него.
Амат взяла трость и встала, указывая на стол, чистую бумагу и тушь.
— Мне нужно кое-что сделать. Бери все, что нужно, и мы снарядим к нему гонца.
Лиат приняла позу благодарности и села составлять письмо. Когда она взялась за перо, ее рука задрожала. Кончик пера завис над бумагой, словно ждал, чье имя она в конце концов выберет. В конце концов на обороте появилось имя Маати. Так его в любом случае прочитают.
Когда гонец отбыл, Лиат стало нечего делать, кроме как ходить по комнате. После полудня, впрочем, тревога согнала ее вниз. В общей комнате пахло жареной свининой и вином, а на столах дожидались уборки блюда с костями. Женщины пошли спать, а обслуга из гостевой половины тоже либо спала, либо отправилась по домам. Веселый квартал жил иначе, нежели знакомый ей мир: днем здесь отдыхали, а ночью — работали. Если Амат отправилась по делам с Митат и охраной, это означало, что она не доспит положенные часы. До слушания дела оставалось всего пять дней.
Лиат прошла по опустевшей общей комнате, остановилась почесать за ухом старого пса. Совсем несложно было бы притвориться, будто идешь на кухню, а самой выбраться черным ходом во двор и на улицу. Она представила, как разыскивает Итани, как отводит его сюда, в безопасное место. Глупая, конечно, затея, и она не собиралась так делать, но мечта захватила ее воображение. Мечта о том, что можно взять и все исправить.
Неожиданно внимание Лиат привлек тихий звук — чуть слышнее вздоха. Донесся он от длинной ниши в стене, где стояли швейные верстаки с кипами тряпья и кожи, из которых, по словам Амат, шились костюмы и реквизит для выступлений. Лиат направилась к нему, стараясь не поднимать шума. За неаккуратными ворохами ткани и нитей она обнаружила Мадж: та сидел, поджав ноги, стянув волосы на затылке, и трудилась над чем-то, лежавшем у нее на коленях, с таким сосредоточенным видом, что Лиат побоялась ее отвлекать. Когда Мадж подвинула руки, она мельком разглядела крошечный ткацкий станок и ленту черной материи.
— Что это? — спросила Лиат из любопытства и чтобы как-то отвлечься.
— Траурный покрывало, — ответила Мадж, не отрываясь. Ее акцент был так силен, что Лиат засомневалась, правильно ли поняла. Мадж добавила: — Для ребенка.
Лиат подошла ближе. Ткань была тонкой, полупрозрачной, черной с удивительно нежным узором из крошечных бисеринок. Нижний край полотна улегся складками рядом с коленом Мадж.
— Очень красивое, — сказала Лиат.
Мадж пожала плечами.
— Так время идти быстрее. Я работать уже недели.
Лиат присела. Бледные глаза Мадж задержали на ней взгляд — вопросительный, а может, вызывающий, после чего вновь обратились к станку. Лиат наблюдала, как пальцы островитянки бесшумно мелькают, переплетая нити и бусины. Нити были очень тонкими, того сорта, из которого больше двух-трех пядей за день не соткешь. Лиат провела рукой по складкам законченной материи. Она была шириной с две ее ладони, а длиной, как ей показалось, в рост Мадж.
— А какой он должен быть длины?
— Пока не закончить ткать, — ответила она. — Обычно его делай, пока боль свежа. Заканчивай дела по дому — тки, проснись среди ночи — тки. Когда приходи время хоти петь с друзьями и плавай в пруду и не тки, пора остановиться.
— Значит, ты и раньше ткала их — траурные покрывала?
— Для мамы, для брата. Я тогда моложе, чем теперь, — произнесла Мадж тяжело и устало. — Их покрывало короче.
Лиат села, глядя, как Мадж нижет бисер и вплетает его в ткань черным узором, слушая, как еле различимо шелестит станок. Долгое время они сидели молча.
— Мне жаль, — выговорила наконец Лиат. — Что так случилось.
— Твоя был затея?
— Нет, я вообще не знала, что происходит.
— Так зачем жалей?
— Я должна была догадаться, — ответила Лиат, — и не догадалась.
Мадж подняла глаза и отложила станок.
— А почему ты не догадайся? — спросила она, строго глядя на Лиат.
— Потому, что верила Вилсину-тя, — ответила та. — Думала, ты его сама попросила. Думала, что помогаю.
— Вилсин сделай тебе? — спросила Мадж, показывая на обвязанное плечо Лиат.
— Его люди. Так говорит Амат-тя.
— А ей ты верить?
— Конечно. А ты разве нет?
— Я здесь уже месяцы, больше. У нас дома, когда человек делай зло, киопия учиняй суд и — раз! — Мадж хлопнула в ладоши. — Его наказать. Здесь я недели живи в тесной комната и жди. Слушай, как никто ничего не делай и жди. А теперь они говори, что хай еще долго наказывай тех, кто убить мой малыш. Зачем жди, если он верить Амат Кяан? А если не верить, зачем я оставайся? Зачем я здесь, если не ради справедливость?
— Все сложно, — сказала Лиат. — Все очень сложно.
Мадж сердито и нетерпеливо фыркнула.
— Все просто! Я думай, ты приходить, потому что все знать тогда, и хоти нас остановить, а оказаться, ты просто глупый, слабый, самолюбивый девчонка. Уходи. Я ткать.
Обиженная Лиат вскочила, открыла рот для ответа, но не нашлась, что сказать. Мадж небрежно плюнула ей под ноги.
После этого Лиат не один час провела у Амат на веранде, остужая гнев. Зимнее солнце согревало только в безветрие, любой ветерок вызывал дрожь. Где-то в вышине облака тянулись через все небо, словно царапины. На сердце у Лиат было неспокойно, хотя она не могла точно сказать, отчего именно: из-за обвинений Мадж, из-за Итани с Маати или в предчувствии разбирательства у хая. Дважды она поворачивалась, чтобы спуститься и потребовать у Мадж извинений или принести свои, но оба раза останавливалась, не дойдя до стола Амат. Так она и терзалась, силясь отыскать в мыслях хоть сколько-нибудь ясности, когда ее внимание привлекла фигура на улице. Маати в буром одеянии поэта бежал к дверям дома. Полы его одежд развевались, лицо покраснело. У Лиат екнуло сердце от страха. Что-то случилось.
Она сбежала по широкой деревянной лестнице, перескакивая через две ступеньки, и ворвалась в общую комнату. Из-за двери черного хода слышался взволнованный голос Маати, словно он спорил с кем-то на повышенных тонах. Отперев дверь, Лиат обнаружила охранника, преградившего ему путь. Маати стоял в позе приказа и требовал, чтобы его пропустили. Увидев Лиат, он осекся и побледнел. Лиат тронула стражника за руку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
