в том и другом ярко заметны нотки непонятной мне эмоции, так похожие на… обиду и боль? Тоже смотрю на нее, не отвожу взгляда, не отворачиваюсь. И отвечаю вполне себе честно:
– Не уйдешь. Потому что ты моя. Моя жена. Мать моего сына. Просто моя. Вся моя. С потрохами, – отпускаю тонкие запястья, кладу освободившуюся ладонь на лопатки, слегка надавливая и веду вдоль позвонков. – Но ты всегда можешь попытаться, да. Если любишь приключения. И смертница.
– Да? А как же это твое «я тебе не подхожу»? Все, передумал?
Все еще напряжена, как натянутая тетива лука. Да и в глазах никакой мягкости. Лишь твердость и сталь.
– То, что я тебе не подхожу, еще не значит, что я тебя освобожу. Как и говорил прежде, не повезло тебе со мной. Раньше думать надо было. Теперь поздно. Можешь ненавидеть и презирать меня, сколько угодно. Дороги назад нет. Ты – моя.
Вздох. Тяжелый. Шумный. Продолжительный. Не помню, какой по счету за время нашего диалога. И на меня теперь смотрит, как на настоящего идиота.
– Я похожа на ту, кто ненавидит и презирает тебя? – вопросительно выгибает бровь. – Или на ту, кто с тобой из-за отчаяния и страха? Слушай, а сплю я с тобой… ммм… тоже от страха и презрения, получается, да? И второго ребенка согласилась родить тоже поэтому же? – усмехается и качает головой. – Пожалуй, это тогда не мне, а тебе не повезло.
И кто скажет, что в ее словах вдруг находится такого, что в мои мозги снова ментальный кусок раскаленного железа ввинчивается? И сам не знаю. Ведь ничего существенного, по сути, не сообщила. Ничего нового, по крайней мере. Но я все равно отстраняюсь, поднимаюсь на ноги. Даю больше воздуха нам обоим. И возможность остыть.
– Ни тебя, ни сына никто не обидит, пока я рядом, этого достаточно, – озвучиваю, отворачиваясь от нее.
Тая почти сразу перехватывает за руку, удерживая возле себя. Взор ее заметно смягчается, хоть и не до конца.
– Неужели это так сложно – поверить в то, что ты можешь кому-то нравиться? Быть нужным? – замолкает на пару мгновений и добавляет на порядок тише: – Например, мне.
Возможность остыть забыта. Насмешки тоже заканчиваются.
– А я тебе нужен? В самом деле? – хмурюсь встречно, растеряв все остатки своей видимости беззаботности. – Ты хоть самой-то себе веришь, когда говоришь такое? Или это не ты наступила себе на горло, когда сбежала от меня к своему папочке-прокурору, с которым хрен знает сколько не разговаривала? Не ты стояла там, в медцентре перед конвертом с анализом ДНК и поглядывала в окошко, наверняка мечтая выпрыгнуть из него. Не ты молчала столько лет о том, что это мой сын? Не потому ли, что и близко со мной находиться не желаешь? Пока не припер тебя к стенке. Может разубедишь меня в том, что ты и в этом доме оказалась не не по своей воле и потому что я привез тебя сюда под конвоем, а по какой-то другой причине, о которой я вдруг тоже подзабыл? А может еще попробуешь уверить меня, что даже если отпущу, то все равно останешься? Со мной останешься. Просто так. Потому что хочется тебе этого. Не потому что тебя и нашего сына в клочья разорвут, едва ты останешься без моей защиты. Не потому что вашей крови захочет каждый мой враг, каких у меня немало. Давай, расскажи мне, что все это совсем не так. Расскажи, что ты останешься со мной, потому что я, видите ли, тебе нравлюсь. Что во мне может нравиться такой тошнотворно правильной милашке и тихоне, как ты? То, как придется сжигать свадебное платье после церемонии, потому что оно все в чужой крови? То, как я тебя трахаю, и них*ра это не банальная физиология, мой член входит в тебя как-то по-особенному возвышенно? Что, Тая? – перехватываю ее пальцы, касающиеся меня, и давлю наверное куда сильнее, нежели стоит, но снова злюсь и перестаю себя контролировать. – Ну же, давай, соври мне снова о том, как я тебе нужен, как я тебе нравлюсь и как ты меня любишь, дочь прокурора. Я весь во внимании. Сыграем дубль два в начале нашей семейной жизни.
Тая смотрит на меня своими большими голубыми глазищами, явно обескураженная моей отповедью, и не спешит отвечать. Несколько раз порывается начать, но так и не решается. И я невольно усмехаюсь. Что и требовалось доказать. Но стоит мне сделать шаг от нее, как, наконец, слышится ее голос.
– Ты хотел все знать о том вечере.
И я невольно торможу. Оборачиваюсь обратно к ней.
– Я пришла в клуб незадолго до твоего появления, – начинает она, уставившись мимо меня, а голубой взор туманной пеленой воспоминаний заволакивает, делая его заметно тусклее, – но стараниями сестры к тому времени успела приговорить целый бокал коктейля и начать пить второй. К алкоголю я непривычная, поэтому голова уже слегка кружилась, а воздух в вип-комнате казался слишком душным, и я решила немного прогуляться к выходу, где гораздо прохладней.
Мысленно усмехаюсь, представляя контраст хорошей девочки на фоне злачных напитков и развязной публики.
– Я как раз спускалась по лестнице со второго этажа на первый, когда увидела тебя, – продолжает Тая. – Ты только вошел в клуб. Весь такой мрачный и опасный, во всем черном, и такой чертовски привлекательный. До умопомрачения. Я тогда еще подумала, что так, наверное, выглядят падшие ангелы, а ты – самый красивый из них. Так и замерла на лестнице и из-за колонны, что украшают ее, принялась следить за тобой. Это было так глупо и по-детски, вот так прятаться, но я не могла перестать смотреть на тебя, а выдавать своего интереса не хотелось.
Один образ в моем воображении сменяется другим. И прежде казалось чем-то забавным, теперь и вовсе…
– Ты уселся за барную стойку и заказал выпивку. К тебе то и дело подходили разные девушки, но ты их всех отшивал в самой грубой форме. А чуть позже к тебе подсел какой-то парень, на чье приветствие ты лишь слегка ухмыльнулся и отсалютовал рюмкой. У тебя потрясающая улыбка, знаешь?
Не знаю. И это как-то странно дико слышать нечто подобное. Но я слушаю. И впитываю каждое ее слово. Тихий голосок
