В полном молчании встала она со стула, в полном молчании стояла она на каминном ковре прямо перед мужем в своём вдовьем трауре.
Он сделал шаг ближе к ней и опять остановился. Он поднял руку и указал своим тонким смуглым пальцем на её платье.
— Что это значит? — спросил Мидуинтер, не теряя своего страшного самообладания и не шевеля своей протянутой рукой.
При звуке его голоса грудь её, тяжело дышавшая, — что было единственным видимым признаком волнения, охватившего мисс Гуильт, вдруг перестала волноваться. Она стояла непроницаемо молчалива, так неподвижно, что нельзя было заметить, дышит ли она, как будто его вопрос поразил её в сердце.
Он сделал ещё шаг навстречу к ней и повторил свой вопрос ещё тише и спокойнее, чем это было в первый раз. Ещё одна минута молчания, ещё одна минута неопределённости могли стать для неё спасением, но роковая черта её характера восторжествовала в этот кризисный момент их судьбы. Бледная, неподвижная, с диким горящим взором встретила она страшный неожиданный удар с большим мужеством и произнесла фатальные слова, которыми она отрекалась от мужа.
— Мистер Мидуинтер, — произнесла она тоном, неестественно жёстким и неестественно чётким, — наше знакомство не даёт вам право говорить со мною таким образом.
Таковы были её слова. Она не поднимала глаз, когда произносила их, а когда произнесла, последний слабый румянец исчез с её щёк.
Наступило молчание. Все ещё пристально глядя на неё, Мидуинтер старался запечатлеть в уме слова, с которыми она обратилась к нему.
— Она называет меня «мистером Мидуинтером», — сказал он шёпотом. — Она говорит «о нашем знакомстве.
Он подождал немного и осмотрел комнату. Его блуждающие глаза увидели Бэшуда. Управитель стоял у камина, дрожа, наблюдая за ним.
— Я когда-то оказал вам услугу, — сказал он, — а вы когда-то сказали мне, что вы благодарный человек. Достаточно ли вы мне признательны, чтобы ответить мне, если я вас спрошу о чем-нибудь?
Он опять подождал. Бэшуд все стоял, дрожа, у камина и молча наблюдая за Мидуинтером.
— Я вижу, что вы как-то странно смотрите на меня, — продолжал Мидуинтер. — Разве во мне произошла какая-нибудь перемена, которой я сам не замечаю? Разве я вижу предметы, которых не видите вы? Разве я слышу слова, которых не слышите вы? Разве я смотрю и говорю, как человек не в своём уме?
Опять он подождал, и опять молчание не прерывалось. Глаза Мидуинтера засверкали, горячая кровь, которую он наследовал от матери, ударила в голову, густой румянец покрыл его бледные щёки.
— Та ли это женщина, — спросил он, — которую вы знали прежде и которая называлась мисс Гуильт?
Опять жена его собралась со всем своим мужеством, опять она произнесла роковые слова:
— Вы принуждаете меня снова сказать, что вы употребляете во зло наше знакомство и забываете о необходимости уважения ко мне.
Он обернулся к ней так внезапно и грозно, что с губ Бэшуда сорвался крик испуга.
— Вы жена моя или нет? — спросил он сквозь сжатые зубы.
— Я не жена ваша, — отвечала она.
Он, шатаясь, отступил назад, отыскивая рукой, за что бы ухватиться, как человек, находящийся в темноте. Он тяжело прислонился к стене и посмотрел на женщину, которая совсем недавно спала на груди его, а теперь, глядя ему в глаза, отреклась от него.
Бэшуд стоял, сражённый ужасом, возле неё.
— Пойдите сюда, — шепнул он, — увлекая её к двери, которая вела в смежную комнату. — Ради Бога скорее! Он убьёт вас!
Она отстранила старика рукой, посмотрела на него с внезапным румянцем на своём окаменевшем лице и ответила ему губами, на которых медленно появлялась дьявольская улыбка.
— Пусть он убьёт меня! — сказала она.
Когда эти слова сорвались с её губ, Мидуинтер отпрыгнул от стены с криком, разнёсшимся по всему дому. Бешенство сумасшедшего сверкнуло в его тусклых глазах и угрожало ей его поднятыми руками. Он приблизился к ней на расстояние протянутой руки и вдруг остановился. Густой румянец исчез с его лица в ту самую минуту, когда он остановился, веки его закрылись, протянутые руки задрожали и беспомощно повисли. Он упал как мёртвый и как мёртвый лежал на руках жены, которая отреклась от него Она опустилась на пол, положила его голову на свои колени. Потом схватила руку управителя, старающегося помочь ей, и сжала её, как в тисках.
— Бегите за доктором, — сказала она, — и не пускайте сюда никого, пока он придёт.
В её глазах и в её голосе было что-то такое, что заставило бы всякого человека, кем бы он ни был, молча повиноваться ей. Молча покорился и Бэшуд и торопливо вышел из комнаты.
Как только она осталась одна, сейчас же подняла его со своих колен. Обняв Мидуинтера обеими руками, эта жалкая женщина прижала его безжизненное лицо к своему лицу и стала его укачивать на груди своей с такой нежностью, которая не нашла бы выражения в слезах, и с такими угрызениями совести, которых невозможно было передать словами. Молча прижимала она его к груди, молча покрывала поцелуями его лоб, щеки и губы. Ни малейшего звука не сорвалось с губ её, пока она не услыхала шаги людей, торопливо поднимавшихся по лестнице. Потом тихий стон сорвался с губ её, когда она взглянула на него в последний раз, и опять положила голову его на свои колени, прежде чем вошли посторонние.
Когда отворилась дверь, она увидела сначала хозяйку и управителя, за ними шёл доктор, живший на этой же улице. Трагичность и красота её лица, когда она подняла на него глаза, поразили воображение доктора, отвлекли его внимание от всего другого. Мисс Гуильт должна была сделать ему знак головой, она должна была указать ему на бесчувственного человека, прежде чем успела обратить его внимание на пациента и отвлечь это внимание от себя.
— Умер он? — спросила она.
Доктор отнёс Мидуинтера на диван и приказал отворить окна.
— Это обморок, — сказал он, — и больше ничего.
Услышав этот ответ, она поняла, что силы изменили ей в первый раз. Мисс Гуильт глубоко вздохнула и с облегчением облокотилась о камин. Только один Бэшуд заметил, что она изнемогла от волнения. Он провёл её в противоположный конец комнаты, где стояло кресло, и предоставил хозяйке подавать доктору то, что он требовал.
— Вы будете здесь ждать, пока он опомнится? — шепнул управитель, смотря на диван и дрожа.
Этот вопрос возвратил ей чувство реального положения, сознание безжалостной необходимости, в силу которой это положение теперь вынуждало её поступить. С тяжёлым вздохом посмотрела она на диван, посоветовалась сама с собой с минуту и ответила на вопрос Бэшуда вопросом:
— Здесь ли ещё тот кэб, который привёз вас с железной дороги?
— Здесь.
— Поезжайте сейчас в лечебницу и ждите у ворот, пока я к вам приду.
Бэшуд колебался. Она подняла на него глаза и одним взглядом выслала его из комнаты.
— Больной опомнился, — сказала хозяйка, когда управитель затворил дверь. — Он только что глубоко вздохнул.
Она поклонилась, это было безмолвным ответом, встала, опять посоветовалась с собой, во второй раз посмотрела на диван, потом прошла в свою спальню.
Через некоторое время доктор отошёл от дивана и сделал хозяйке знак стать поодаль. Телесное выздоровление пациента было надёжно. Ничего более не оставалось делать, как ждать и предоставить его организму медленно возвращать сознание того, что случилось.
— Где она? — были первые слова, которые Мидуинтер сказал доктору и хозяйке, тревожно наблюдавшими за ним.
Хозяйка постучалась в дверь спальни и не получила ответа. Она заглянула в комнату и нашла её пустой. На туалете лежал листок бумаги с деньгами для доктора. На бумаге написаны были такие строки, очевидно набросанные в сильном волнении и очень торопливо: «Мне невозможно оставаться здесь сегодня после того, что случилось. Я возвращусь завтра за моими вещами и заплачу за то, что я вам должна».
— Где она? — опять спросил Мидуинтер, когда хозяйка вернулась одна в гостиную.
— Ушла, сэр.
— Не верю!
Старушка вспыхнула.
— Если вы знаете её почерк, сэр, — отвечала она, подавая ему бумагу, — может быть, вы поверите этому.
Он прочитал.
— Я прошу извинения, — сказал Мидуинтер, отдавая ей назад бумагу. — Я прошу у вас извинения от всего своего сердца.
В его лице, когда он произнёс эти слова, было что-то такое, не только уничтожившее раздражение старушки, но даже тронувшее её внезапным состраданием к человеку, который оскорбил её.
— Я боюсь, что под всем этим кроются какие-нибудь ужасные неприятности, сэр, — сказала она просто. — Не желаете ли вы, чтобы я передала какое-нибудь поручение этой даме, когда она вернётся?
Мидуинтер встал и прислонился на минуту к стене.
— Я сам принесу завтра моё поручение, — сказал он. — Я должен видеть её, прежде чем она оставит ваш дом.
Доктор проводил своего пациента на улицу.
— Не надо ли проводить вас домой? — сказал он ласково. — Вам лучше не идти пешком, если это далеко. Вам нельзя утомляться, вам нельзя простужаться в эту холодную ночь.
