Вернулась из кухни мать и принялась накрывать на стол. Фотографии Степа моментально спрятал в карман.
— И нечего долго раздумывать, — совсем другим тоном заговорил Трифонов. — Неучем тебе оставаться не резон. Война скоро кончится… Сам знаешь, как наши жмут… Надо учиться, Степа. Как вы полагаете, Варвара Васильевна?
— А что я?.. Он и сам теперь не маленький. Ученье никогда не повредит.
— Совершенно верно. Вез отрыва от производства окончит десятилетку, а потом, в зависимости от способностей и желания…
— Способности-то у него есть, а вот желания не вижу. Лодырничать любит.
— Когда я лодырничал?
— А всегда! — строго сказала мать и, повернувшись к Трифонову, пояснила: — Собирался своему другу окна утеплить… Все еще собирается…
— Да некогда было, мама.
— Не болтай ты, — махнула она рукой. — Некогда! Парень в лазарете лежит, пошевелиться не может, а дружки у него собак по улицам гоняют.
— Ну чего ты!.. Хватит, — проворчал Степа.
— Другие ребята-комсомольцы добровольно по квартирам ходят. Где дрова принесут, где в доме приберут, где что… Помогают людям. А ты…
Степа сидел с опущенной головой. Мать была права, и он сознавал свою вину. Васькину просьбу он действительно до сих пор не выполнил. Все как-то не было времени, и каждый день дело откладывалось на следующий.
— Варвара Васильевна, вы обо мне не беспокойтесь, — сказал Трифонов, отодвигая от себя тарелку. — Я сыт, поужинал недавно.
— Жареной картошки немного съешьте. Картошка у нас своя. С индивидуального огорода, — с трудом выговорила она. — И зачем только такие слова придумывают? Язык сломаешь. Неужели нельзя по-русски назвать?
— С личного огорода, — подсказал Трифонов.
— Вот, вот. И легче и понятней. А то выдумали какого-то индивидуя… от большого ума!
— Наоборот! — насмешливо возразил Трифонов. — Я полагаю, что от небольшого ума. И делают это некоторые товарищи, чтобы свою ученость показать.
— Вот, вот… Дескать, слушайте и дивитесь, какие словечки я могу заворачивать!
Мать вышла за картофелем, и оперативный разговор возобновился.
— Теперь смотри сюда, — сказал Трифонов, разворачивая листок бумаги, на котором было нарисовано что-то вроде карты. — Вот дорога. Тут мостик. Здесь склады. Эта тропка через все кладбище идет. Следи за тропкой. Видишь поворот? Вот здесь, в этом районе, вы поставите западенки. Деревьев там много. А тут тайничок раскинете. Кумекаешь? По тропке много всякого народу ходит, а как который свернет сюда, во все глаза смотри, куда он пойдет. Но сам… Боже тебя упаси, если он заподозрит, что ты следишь. Все! Конец! Дело провалишь! Чуешь» Степа?
— Да что я, маленький, что ли? — с явной обидой сказал Степа. — Не первый раз.
— А дружок у тебя надежный?
— За Сашку я не ручаюсь… Вот если бы Васька был здоров…
— Про Ваську поминать нечего. Если он в госпитале лежит, — значит, не выпишут раньше времени.
— Василий Алексеевич, а если Сашке ничего не говорить?.. Просто надо, мол, птиц наловить — и все.
— Можно и так.
— А то и на самом деле… вдруг разболтает кому-нибудь, а потом я буду виноват, — сказал Степа, но, чувствуя несправедливость, прибавил: — Вообще-то он парень хороший. Мы с ним в одной школе учились.
Мать принесла сковородку с мелко нарезанным шипящим картофелем, и снова разговор принял другое направление. Уклониться от ужина не удалось, да Трифонов не очень настойчиво и отказывался. Картофель в Ленинграде был блюдом незаурядным, и водился он только у тех, кто сам позаботился вырастить его где-нибудь на бывших цветочных клумбах, на пустырях, во дворах. Остальным ленинградцам по карточкам выдавали крупу.
— Кушайте на здоровье, — говорила Варвара Васильевна, с гордостью накладывая на тарелку аппетитно поджаренный картофель. — Мы от прошлогодней картошки все верхушки срезали и много ее вырастили. С непривычки-то я сначала не верила. Все думала, не вырастет из верхушек. На семена много оставила цельной… па всякий случай. А теперь жалею. Надо бы и с семенной тоже верхушками посадить. Сколько зря картошки пропало! Теперь буду умней,
— Опыт великое дело.
— А Степан еще что делал… Некоторые стебельки отдельно отсадил, золой их удабривал… И что вы думаете? Тоже наросла картошка, и много!.. Ему бы в агрономы учиться. Любит он в земле копаться,
— А ты думаешь, агрономы в земле копаются? — спросил Степа и сейчас же ответил сам; — Ничего подобного!
— Не мели! — строго сказала мать.
После ужина Степа вышел проводить Трифонова во двор, и здесь они закончили оперативный разговор.
Самое приятное в поручении Трифонова — таинственность. Под видом невинных любителей они поедут на Никольское кладбище и будут ловить птиц. Но каких птиц? Никто не должен знать, что Степку интересуют не крылатые, а двуногие «птицы». Тайна распирала Степкину грудь, хотелось с кем-нибудь поделиться, похвастать поручением… Но с кем? Васька в больнице, а Мишка где-то пропадает и домой почти не заходит. А больше сказать некому. Сашке решили не говорить. Но все-таки надо же как-то объяснить свое странное предложение…
Попрощавшись с Трифоновым, Степа отправился на второй двор, где жил приятель-птицелов.
Предложение очень удивило Сашку.
— Не знаю, чего ты выдумал… — неуверенно проговорил он, почесывая давно не стриженные, спутанные волосы. — Есть у меня один пухлячок. Хочешь, продам? — предложил он.
— А что мне твой пухлячок! Мне надо много птиц, и разных.
— Вот еще… разных! А где ты их возьмешь? Летние давно все улетели…
— При чем тут летние? Синички есть? Снегири, щеглята есть?
— Ну, есть.
— Вот их-то нам и надо. Ты не бойся… Я обо всем договорился. Заплатят. Сколько ни поймаем, за всех заплатят.
— А кормить их чем?
— Фу ты какой! Зачем кормить? Как только поймаем, сразу сдадим. Не помрут же они за день.
Сашка снова почесал свою растрепанную гриву и неопределенно хмыкнул. Было ясно, что Степкино предложение соблазняло.
— Ну, а зачем обязательно на Никольское кладбище? — спросил он. — Пойдем лучше на Крестовский остров или на Каменный.
— Так туда и пустят! Там воинские части. А ты что, покойников испугался?
— А чего их бояться? Позапрошлой зимой у нас рядом, в прачечной, покойников было знаешь сколько… и то не боялся. Выйдешь из дома, а он поперек дорожки лежит. Ну и что? Переступишь и пойдешь…
Разговор затягивался, и Степа решил немного приоткрыть тайну своего предложения.
— Слушай, Сашка… Ты можешь держать язык за зубами?.. — таинственно спросил он.
— А что?
— Если я тебе скажу один секрет, ты можешь никому, ни одной душе ни слова?..
— Ясно, могу.
— Дай честное слово.
— Ну даю.
— Нет. Ты скажи: «Даю честное ленинское слово, что никому, ничего, никогда не скажу!»
Заинтригованный Сашка охотно повторил обещание.
— Вот! — одобрительно сказал Степа. — Но помни… Если проговоришься, то несдобровать… Теперь слушай. Ты знаешь, кому нужны птицы? Ты думаешь, мне? Как бы не так! Они «там» нужны.
Последнюю фразу он произнес шепотом, многозначительно подняв палец. У Сашки глаза стали совсем круглые, но выражали они только одно — недоумение.
— Понимаешь, «там»! — еще таинственнее продолжал Степа. — Помнишь, как мы ракетчиков ловили в сорок первом?
Сашка молча кивнул головой.
— Вот… — продолжал Степа. — Это вроде… Понимаешь?
— А зачем птицы? — спросил после некоторого размышления Сашка.
— А ты думаешь, я все знаю? Ты думаешь, мне скажут зачем, если это военная тайна? Надо — и весь разговор. Может, они их как почтовых голубей хотят использовать. Может, для какой-нибудь сигнализации… Почем я знаю! Дали оперативное задание наловить, и я сказал — есть! Боевой приказ! Кумекаешь? — вспомнив услышанное от Трифонова слово, сказал Степа, хотя сам смутно понимал его значение. Но оказалось, что Сашка знал это слово
— Кумекать-то я кумекаю… — медленно произнес он. — Но как же они почту понесут?.. Маленькие же.
— Микропочту.
— А куда они полетят? Голуби обратно в свой дом возвращаются. Там птенцы…
— Ну, может, и не для почты, — сердито перебил его Степа. — Привязался тоже!.. Я тебе для примера сказал.
— А сколько штук им надо?
— Сколько поймаем. Чем больше, тем лучше.
— Тогда лучше на Крестовский поехать. Там в парке много синичек.
— Опять снова здорово! Я же тебе сказал, что на Никольском кладбище приказано ловить.
Сашка еще раз озабоченно почесал свои космы, похожие на плохо сделанный парик, и поднялся.
— Ну ладно. Раз приказано — пойдем. Но только для приманки у меня один пухлячок…
— Хватит. Посадим его в западенку.
— Лучше бы под тайник…
