Переворачиваю фото и вижу надпись:
Моему другу. Всегда буду помнить о тебе.
Помнить?!
Меня вдруг прошибает электрический ток.
Неужели Дмитрий Воронов умер?
Но тогда как Леша мог его видеть? Как он мог говорить с ним? Как он мог передавать приказы мертвого человека?
Наташа говорила о похожей причине мести. Она перешла на сторону семьи, потому что Стас встал на мою сторону. Он перестал верить ей, больше не считал её единственной.
Я ушла от Астахова, предпочтя ему Макса. С того Леша перестал быть центром моей вселенной, и мы разошлись.
Вот вам и похожая причина.
Ревность, впоследствии одиночество, и как результат: помутнение рассудка — месть.
Прикрываю рукой рот.
— Нет, — шепчу и крепко закрываю глаза. Может, если я перестану дышать, реальность изменится? — Нет, это невозможно. Только не он.
Я едва могла смириться с мыслью, что Леша предатель. Осознать то, что он оказался предводителей семьи и виновником многих трагически смертей — было и вовсе нереальным.
Открываю глаза, отбрасываю фото и пячусь назад.
Врезаюсь спиной в стену и прикрываю руками глаза.
Боже, все сходится.
Астахов постоянно был уставший. Я думала, он волнуется, но что, если это была просто-напросто бессонница? Таблетки, тогда, возможно, принадлежали ему! Золпидем. Конечно!
А его таинственное исчезновение в день, когда нас схватили два качка и повезли в логово к Наташе. Куда он исчез? Он просто сам это спланировал.
Адрес Стаса… откуда он знал, как туда добраться? Я ведь просто попросила забрать меня, но не указывала улицу… Он сам приехал! Сам ее нашел!
Авария. Я вылетела через лобовое стекло, а он отделался переломом ноги! Просто поразительная везучесть.
И, конечно, состояние его семьи. Только он мог содержать подобное сборище, только он мог достать такие большие суммы на взрывчатку. Только он.
Я пьяно покачиваюсь.
Мир переворачивается на сто восемьдесят градусов, и я чувствую, что падаю. Это не иллюзия.
Оказываюсь на полу. Понимаю, что не могу дышать и придавливаю рукой грудь. Сначала думаю, что кислород отказывается поступать в легкие, но затем осознаю, что его попросту нет.
Запах газа проедает органы.
Мутными глазами оглядываюсь и понимаю, что попала в ловушку.
— Нет, — тяжело дышу. Ощущаю, как отсутствие воздуха сдавливает горло, и с трудом поднимаюсь на ноги. — Кто-нибудь, — слабым голосом тяну я, и бью по двери кулаками. Тщетно. В клубе играет музыка: меня никто не слышит. — Эй! Помогите. Пожалуйста.
Перед глазами мечутся картинки. Все темнеет, смазывается. Я начинаю громко и глубоко дышать, но понимаю, что и этого мне мало. Облокачиваюсь головой о дверь. Продолжаю молотить по ней кулаками, но уже едва слышно.
Меня раздирают на части два странных чувства.
С одной стороны я хочу выбраться наружу, чтобы найти Астахова и убить его. Он ведь заслуживает смерти, и я могу свершить над ним суд.
Но с другой стороны, я осознаю, что хочу остаться здесь, умереть, задохнуться, потому что знаю, что не смогу убить человека, засевшего у меня в сердце. Леша не был моим единственным. Он никогда не стал бы любовью всей моей жизни. Но он был моим другом. Братом. Он много значил для меня, и его предательство, пусть и нож в спину, но не стимул для убийства.
Слезы рвутся наружу. И я бы плакала, если бы смогла найти на это силы.
Вместо истерики, меня одолевают приступы кашля. Я больше не могу дышать, стоять на ногах, взывать о помощи.
Газ, впущенный в комнату, пробирается внутрь моего тела и забирает мою жизнь.
Падаю на колени, хватаюсь рукой за стол, пытаюсь удержать свое тело, но все же сдаюсь. Касаюсь лицом пола, вижу мутные, смазанные картинки и чувствую ледяные руки смерти на своих плечах. Они сжимают их, они впиваются в кожу. Меня пронзает очередной приступ кашля, и тело содрогается. Думаю о том, что все, что не происходит — все к лучшему, и усмехаюсь.
Идиотский вывод.
Но о чем я ещё могу думать, умирая на полу круглой комнаты?
Смерть поднимает меня на руки и несет куда-то. Я уже ничего не вижу. Невесомость заставляет мое тело порхать, летать над комнатой.
Я лишь закрываю глаза и сдаюсь.
Прости, Макс.
Я оказалась не такой сильной, какой ты меня считал.
Глава 24. Лучше поздно, чем никогда
— Знаешь, что мы с тобой такое?
— Что?
— Ветер.
— Ветер?
— Да. Он свободный.
— Но почему мы с тобой не птицы? Птицы тоже вольны и независимы. У них есть целое небо.
— Нет-нет. Ты ошибаешься. У них есть небо, но нет главного. Мы не птицы. Ведь птицы умирают, а ветер живет вечно.
Я лечу. Парю. И я не птица. Я — ветер. Мне не нужен кислород, он во мне, он вокруг меня, он повсюду, и это сводит с ума, мятные нотки будоражат кровь. Я хочу навсегда остаться здесь: в небе. Я хочу чувствовать себя свободной и живой. Вечной. Я хочу быть невидимой силой, с которой ничто не сможет сравниться.
Но я просыпаюсь.
Открываю глаза, вижу перед собой испуганное лицо Киры и начинаю судорожно кашлять.
— Черт бы тебя побрал! — орет блондинка и откидывает назад золотистые волосы. — Вы, что, все с ума посходили? Умирать вошло в моду?!
Подрываюсь. Хватаюсь рукой за горло и чувствую внутри себя пожар. Мне катастрофически недостаточно кислорода. Мне необходимо дышать.
— Может дать тебе воды?
— Что… — зажмуриваюсь и болезненно горблюсь. — Что произошло?
— Я у тебя хотела спросить, — взволнованно тянет Кира и гладит мои плечи.
— Я ничего не понимаю.
Глаза становятся мокрыми. Мне ужасно трудно дышать. Легкие сжимаются, отказываются принимать кислород. Приходится глотать воздух так громко и глубоко, что болит грудная клетка.
— Мне сказали, что тебя вынес какой-то высокий парень из круглой комнаты, — тихо сообщает блондинка. — Ты была без сознания, когда я подошла. Не дышала.
— Круглая комната… — в трансе повторяю я, и протираю руками потное лицо. — Кто-то пустил газ в помещение. Я… я вспомнила. Мне дышать было ничем. Я задыхалась. А потом стало жутко холодно и темно, и…
Неожиданно замираю. Поднимаю глаза на уставшую подругу и медленно спрашиваю:
— Кто меня спас?
— Не знаю, Лия. Никто не видел его лица.
— Это Макс, — я внезапно улыбаюсь и ощущаю слезы на щеках. — Это он, точно! Я знаю, я чувствую!
— Лия, — Кира жалостливо смотрит прямо мне в глаза. — Максим умер.
— Нет, — я качаю головой. — Это он. Я уверена! Никто другой не стал бы вытаскивать меня. Я больше никому не нужна.
— Возможно, это Астахов.
Смеюсь. Истерично смеюсь.
— Не думаю, что мое возвращение с того света его обрадует.
— О чем ты?
— К черту этого предателя. Я разберусь с ним позже, — пьяно встаю на ноги. Шатаюсь и хватаю подругу за плечи. — Мне нужно срочно найти его.
— Кого его? Астахова?
— Нет. Макса!
Оглядываюсь. Все плывет перед глазами. Кружится. Я медленно и тяжело дышу. Стараюсь ровно стоять на ногах, но все равно неуклюже покачиваюсь.
— Лия, пожалуйста, — тянет Кира. — Тебе нужно отдохнуть. Пойдем, я отвезу тебя домой.
— Нет. Я должна… должна… — без сил падаю.
— Тише, — блондинка подхватывает меня, крепко держит как в тот раз, в парке. Даже, несмотря на перебинтованную правую руку, подруга пряма и решительна. В ней столько силы, сколько во мне никогда не будет. И силы, увы, не физической. А силы духовной. Она аккуратно взваливает мое холодное тело на себя и выдыхает. — Идем. Поспишь, наберешься сил.
— Но, Максим…
— Поговорим обо всем утром, хорошо?
— Кира, — я слабо смотрю на подругу и чувствую внеземную пустоту. Она давит на меня, прижимает к земле, не позволяет дышать. — Я ведь не хотела просыпаться.
Блондинка тащит меня к выходу. Молчит. Тяжело дышит. Но затем неожиданно грустно шепчет, и это последнее, что я слышу, перед тем, как проваливаюсь в темноту:
— Смерть — слишком щедрый подарок.
В моей жизни было много хорошего, но, боюсь, сейчас оно стерлось из памяти.
Пытаясь затуманить рассудок гневом и мыслями о мести, я окончательно потеряла связь с реальностью. Смерть Максима казалась мне вымыслом, предательство Астахова — глупой шуткой. Я отдала бы все за то, чтобы не просыпаться и умереть там, в круглой комнате, быстро, легко. Заснуть и не очнуться.
Но кто-то решил иначе. Решил за меня.
Возможно, это даже хорошо. Я устала принимать решения, и не факт, что смерть — оказалась бы правильным вариантом. Мой спаситель предпочел дать мне второй шанс. И пусть я не понимала, шанс на что именно, я должна была им воспользоваться уже не ради Макса, не ради Стаса, не ради Леши или кого-либо другого. Я должна была им воспользоваться ради себя.
