«У меня тут стоит жучок, который сообщает мне, что происходит в твоей предельно интимной Совиной Пещере».
«Прекрасно об этом знаю. И ты знаешь, что я об этом знаю — иначе бы не передал мне эту информацию в открытую. Однако, как ты также знаешь, в Совиной Пещере происходит очень многое, чего твой жучок не ловит».
«Многое происходит в Совиной Пещере, и многое происходит в голове Свами Савачарьи. Вот почему я здесь».
— Если вы слышали эту фразу, — отозвался Сова, — вы также понимаете, что мое подозрение в отношении вашего участия в событиях на Мандрагоре было полностью снято.
— Я мог бы сам давным-давно дать вам заверение.
— Действительно, могли бы. Но разве бы я вам поверил?
— Давайте я вам скажу, а вы уж сами решайте, верить или не верить: я никогда не бывал на Мандрагоре. Ни разу. И я не могу вам сказать, кто проводил те биологические эксперименты во время Великой войны.
Последовала минимальная пауза, столь краткое мгновение неопределенности, что никакой сторонний наблюдатель его бы просто не заметил. Эта пауза сказала обоим: «Вот самая суть, центральный момент всего совещания».
— Довольно странно, но я верю, что все эти заявления истинны, — Сова улыбался какой-то тайной шутке. — Язык — восхитительно гибкое орудие, не так ли? Он позволяет сделать массу в буквальном смысле истинных заявлений, чье общее значение целиком зависит от интерпретации. Посему давайте лучше вернемся к загадке движения «Наружу».
— Мне вам сказать или вы сами скажете? Нет тут никакой загадки. Члены движения «Наружу» — просто фанатики. Они страстно стремятся во Внешнюю систему — к Сатурну и дальше. Они противостоят всему — к примеру, тем крупномасштабным переменам, которые Сайрус Мобилиус, эта инкарнация дьявола, предлагает для Европы, — что может сфокусировать внимание и ресурсы Солнечной системы на системе Юпитера. Им нравится думать, что они побеждают и что Европа останется неразвитой. Но вопрос еще очень далек от улаживания. Скоро состоится решающее голосование Ассамблеи. Теперь предположим, что в этот судьбоносный момент доктор Перри, главный земной эксперт по природному окружению гидротермальных отдушин, обнаружил на Европе аборигенные формы жизни.
Полузакрыв глаза, Сова кивал.
— Этот результат еще не получил официального подтверждения.
— Однако ваши источники уже это зафиксировали, и многие другие источники тоже. Весть об этом просочилась в движение «Наружу», и не я ее туда передал. Используя все финансовые ресурсы, которые оно только может прибрать к рукам — давайте не тратить понапрасну время, выясняя, откуда эти ресурсы взялись, — движение «Наружу» сейчас трубит новости об этом открытии из каждой информационной дыры, а заканчивает выводом: «Европейская жизнь должна быть защищена». Они делают это прямо сейчас, пока мы здесь сидим. В ближайшие несколько дней все население Солнечной системы услышит их галдеж.
— И дело с вашим Европейским термоядерным проектом заглохнет.
— На какое-то время. Однако что, если движение «Наружу» будет затем дискредитировано и вынуждено признать свою ошибку? Что, если никаких аборигенных форм жизни на Европе нет? С подобным допущением доверие к движению «Наружу» упадет до нуля. Вся умеренная оппозиция Европейскому термоядерному проекту тоже исчезнет. Голосование за проект в Генеральной Ассамблее будет предрешено. И битва будет закончена.
Глядя на Сову, Мобилиус поднял одну кустистую бровь и откинулся на спинку сиденья. У него определенно был вид человека, который сказал все, что требовалось.
И он действительно сказал все, что требовалось. Сова мог видеть картину в таких подробностях, каких он даже и не желал. Он мог с легкостью заполнить все пробелы на полотне Торквемады. Не считая одного решающего элемента.
— Когда вы ожидаете второго объявления?
Сайрус Мобилиус пожал плечами.
— Здесь я могу только догадываться. Данный элемент хронометража мной не контролируется. Но я буду очень удивлен, если на это уйдет больше нескольких дней.
20
БУРЯ НА ЕВРОПЕ
«Гора Арарат» представляла собой небольшую научно-исследовательскую базу, рассчитанную на размещение всего лишь пары сотен сотрудников, однако на лабораторное оборудование для нее в свое время не поскупились. Джон сравнивал доступную ему теперь аппаратуру с той, что имелась у него на плавучих базах Тихоантарктики, и снова и снова решал в пользу Европы. В распоряжении исследователей Хильды Брандт было все самое лучшее.
Оборудование «Горы Арарат» оказалось настолько превосходным, что наиболее заковыристой частью работы Джона стала самая первая задача: перенос образцов из контейнеров «Капли» в герметичные лабораторные резервуары. Джон проделал это сам, не позволяя кому бы то ни было еще касаться контейнеров. Официальная причина была такова, что он не хочет, чтобы другие люди подвергались риску, если один из контейнеров «Капли» вдруг откажет; поскольку их содержимое по-прежнему хранилось под давлением в шестьсот атмосфер, фактически каждый контейнер представлял собой бомбу. Однако настоящая причина ничего общего с безопасностью не имела. Просто Джона не на шутку заворожило то, что он обнаружил. Пока анализ не завершится, ему хотелось, чтобы европейские формы жизни находились только в его распоряжении.
Первые несколько часов были проведены в размещении образцов по отдельным камерам, каждая всего тридцать сантиметров шириной. Затем Джон смог менять внутреннее давление в любом выбранном резервуаре, чтобы посмотреть, как на отдельные организмы будет воздействовать снижение давления. Он множество раз проделывал то же самое на Земле. Сначала изменялось общее поведение, а итоговое поражение принимало форму разрыва клеток.
Впрочем, это если допустить, что европейские организмы имели клеточную структуру. Джону приходилось снова и снова себе напоминать: это иные формы жизни. Предполагать, что они имеют сходство с чем бы то ни было на Земле, значило подвергать себя риску совершения грубой ошибки.
«Вспомни глинистый сланец Берджесса», — говорил себе Джон. История земной биологии была полна случаев, подобных этому, пожалуй, самому знаменитому, когда один рабочий запихнул новые экспонаты к уже известным и обычным, на многие десятилетия введя в заблуждение целую научную область.
Этот пример сидел у Джона в голове, когда он приступил к анализу общей структуры и анатомии образцов. Если уж он решил сыграть роль нового Линнея, ему следовало создать целую таксономию европейских форм жизни.
Однако у Джона имелась аппаратура, о которой Карл фон Линней, проделавший свой титанический труд в восемнадцатом столетии, не мог даже мечтать. Облучение низкоинтенсивными частицами обеспечивало трехмерные томографические схемы внутренней структуры. Лазеры с подстраиваемыми частотами давали химический состав каждого органа, причем с субмиллиметровым разрешением. Интерференциометры тонко картографировали микроскопические магнитные поля, а также мизерные токи, которые их создавали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
