Эта чисто дисциплинарная, а не доктринальная мотивация низложения Диоскора была в нужный момент, во время дебатов на пятой сессии, отмечена Анатолием Константинопольским (который, ранее будучи представителем Диоскора в столице, знал его очень хорошо). Смысл реплики Анатолия был в том, что даже если Диоскор обвинил Флавиана в ереси за исповедание двух природ после соединения, его собственная "кирилловская" терминология совсем необязательно должна была быть еретической. Это является еще одним доказательством того, что отцы Халкидонского Собора ни на секунду не отходили от "кирилловской" позиции, на которой они стремились пребывать любой ценой – даже рискуя антагонизировать римских легатов. Из всех участников Разбойничьего собора был низложен лишь один Диоскор. Все остальные – включая Ювеналия Иерусалимского – должны были не только принести покаяние, но и подписаться под актом низложения Диоскора.
Евтих был осужден окончательно. Конечно, он и является настоящим ересиархом – основателем монофизитства, как и Феодор Мопсуэстийский является основателем "несторианства". И Диоскор, и Несторий – лишь не слишком далекие развиватели и популяризаторы их идей. Хотя, конечно, Диоскор был своего рода "кирилловским фундаменталистом", для которого каждая буква наследия великого александрийского богослова была священна и неизменна. Но в погоне за сохранением буквы он не почувствовал духа богословия своего предшественника. Св. Кирилла, со своей стороны, наверное, правильнее всего соотнести с блж. Феодоритом. Оба они – отцы нашей Церкви, боровшиеся с опасностями несторианства и монофизитства. Оба они, реагируя на одну крайность, невольно уклонялись в другую, допуская ряд обмолвок и богословских просчетов. Но оба нашли в себе достаточно мужества и смирения переступить через свои ошибки и, увидев православие в другой стороне, пойти на примирение и восстановление мира церковного.
4. Верность св. Кириллу была вновь подчеркнута отцами Собора на третьей и пятой сессиях, когда встал вопрос о необходимости опубликования Собором нового вероучительного определения. О новом определении имперские уполномоченные заговорили еще на второй сессии, однако поначалу их предложение было встречено почти единодушным неприятием. Более того, папа Лев дал строгие инструкции своим легатам настаивать на том, что, так как его томос к Флавиану был достаточным и всеобъемлющим выражением Православия, все дальнейшие дебаты и обсуждения излишни: все, что требовалось, – это официальное принятие всеми участниками Собора "веры св. Петра".
Вообще-то нежелание формулировать новые определения веры было общей тенденцией. Восточные епископы – в том числе и Диоскор со своими последователями – многократно выражали мнение, что Никейский символ был абсолютно совершенным и достаточным вероопределением Православия. Во всяком случае, ни первый Эфесский (431 г.), ни второй Эфесский (Разбойничий – 449 г.) соборы не публиковали вероопределения – но лишь во имя никейской веры осуждали тех, кого они считали "несторианами". Более того, на первом Эфесском Соборе был опубликован канон, гласивший: "Да не будет позволено никому произносити, или писати, или слагати иную веру, кроме определенныя от святых отец, в Никее граде, со Святым Духом собравшихся". На это решение постоянно ссылались александрийцы, которые, определяя Православие как строгую приверженность Никейскому Собору, все еще не признавали ни Константинопольского Собора (381 г.), ни приписываемого ему Символа, который, несомненно, является дополнением к Никейскому вероопределению. На Халкидонском Соборе Никео-Константинопольский Символ впервые был официально зачитан и включен в протоколы. Тем самым отцы Собора признали, что принятый в Эфесе канон был лишь временной мерой.
Требование уполномоченных о составлении вероопределения было вполне законным ввиду отношения Империи ко Вселенским Соборам: император созывал эти собрания с определенной и ясно выраженной целью – получить четкие указания для проведения необходимой для обеспечения единства Церкви политики. В 451 г. простая отсылка к авторитету Никейского Собора была явно недостаточной – все вовлеченные в спор стороны ссылались на Никею и утверждали, что лишь их вера является продолжением никейской. Уполномоченные тогда пошли на логический шаг: они предложили Собору зачитать все эти документы, каждый из которых, как утверждали его сторонники, отражал "древнюю веру", чтобы епископы сами признали бы необходимость согласовать существующие в них противоречия.
Итак, были прочитаны: символы Никейский и Константинопольский, два послания св. Кирилла – одно к Несторию и другое – примирительное (433 г.) к Иоанну Антиохийскому, и томос папы Льва к Флавиану. По прочтении томоса большинство епископов воскликнули в порыве энтузиазма: "Сам Петр вещает через Льва, Кирилл так учил!". Римо-католические историки очень любят этот момент. Но все обстояло не совсем так просто. Во-первых, нужно принять во внимание восточную цветистость речи. А во-вторых и в главных, важна последняя часть восклицания "Петр вещал устами Льва" лишь постольку, поскольку учение Льва соответствовало писаниям св. Кирилла. Эта подробность ясно показывает, что высказывания Папы римского не принимались как безоговорочно непогрешимые. Если на то пошло, то критерием христологической истины Собор считал, скорее, Кирилла Александрийского.
Это подтверждается и дальнейшим развитием событий. Если два Символа и письма Кирилла были единогласно приняты всеми делегатами Собора, то епископы из Иллирика (находившиеся в юрисдикции папского викария – митрополита Солунского) и Палестины выразили сомнение в православии нескольких выражений из томоса папы Льва, которые, по их мнению, противоречили учению св. Кирилла. Это показало, что имперские уполномоченные были правы, когда говорили о необходимости составления нового исповедания веры, которое было бы приемлемым и для Рима, и для прокирилловского большинства собравшихся.
Споры и нестроения, вызванные как возражениями против текста св. Льва, так и опасениями ряда участников Собора, что он откажется от кирилловской терминологии, были настолько серьезными, что уполномоченные должны были использовать всю свою власть для того, чтобы закрыть сессию и объявить перерыв на пять дней, порекомендовав всем сомневающимся обратиться за разрешением своих недоумений к Анатолию Константинопольскому – убежденному кирилловцу и бывшему другу Диоскора, но также и искусному дипломату – или к лицам, которых он укажет. Аттик Никопольский из Эпира, один из наиболее последовательных кирилловцев, возражавших против томоса Льва, потребовал даже, чтобы для проверки православия Папы римского использовалось бы также не читавшееся на Соборе третье письмо Кирилла Несторию, содержавшее 12 анафематизмов. Итак, споры, разразившиеся на третьей сессии Собора, привели к решению исследовать православие самого папы Льва, исходя из критериев учения св. Кирилла.
Четвертая сессия началась с провозглашения томоса папы Льва выше всех подозрений в ереси. Легату Пасхалию было позволено выступить с необходимым для спасения чести римской делегации заявлением: "Достопочтенный Лев, епископ всех церквей (! – А.Д.), даровал нам изложение истинной веры… Эту веру провозглашает Собор… ничего не изменяя, ни буквы не сокращая и ни буквы не добавляя", – после чего все епископы, один за другим, заявляли, что томос Льва был в полном согласии с Никеей, Константинополем, Эфесом и… Кириллом. Епископы палестинские и иллирийские также подписали томос, заявив, что они тщательно изучили вопрос, провели ряд совещаний с Анатолием и римскими легатами, и у них не осталось сомнений, что томос – православен и выдерживает экзамен по всем пунктам кирилловской христологии: "Легаты объяснили нам все, что нам казалось спорным в выражениях архиепископа Льва". Хотя эта сессия формально соответствовала инструкциям, данным Львом своим легатам, – томос был принят как изложение православной веры, – невольно создавалось впечатление, что Лев был подвергнут суду и оправдан на основании соответствия христологии Кирилла как критерия Православия.
На той же сессии в общение Собора были возвращены Ювеналий Иерусалимский и другие бывшие друзья Диоскора. Конечно, они тоже подписались под томосом папы Льва, и отцы Собора восславили восстановленное единство Церкви. Легаты считали, что на этом Собор должен закончиться. Все подписали вероопределение папы, чего же еще надо? Но тут воспротивилась имперская власть. Если речь шла о подписании томоса, достаточно было бы разослать его по епархиям, а не собирать за казенный счет более 500 епископов. Нужно было четкое и недвусмысленное определение, тем более что недостатки латинской терминологии томоса оставляли простор для всякого рода интерпретаций.
