в том, чт
о мы играли, в сценарии. Сухаревская очень много выбросила авторского текста, много чего перевела в диалоги, вставила какие-то известные ей частушки…
Отец понял, в чём дело, и сам предложил Сухаревской переработать сценарий.
И вот тут, прерывая рассказ Аллы Александровны, нужно добавить, что, скорее всего, именно в этот период «распуты», возникшей в процессе работы над спектаклем, доверив полную перетряску сценария Александру Азарину, Сухаревская, рискнув, всё же отправила его первый вариант Абрамову и, получив крайне отрицательный отзыв, полностью смирилась с тем, что её текст сценария плох. Негодование Абрамова по поводу первого варианта сценария осталось тайной для всех.
– Александр Ефимович вернул в сценарий авторский текст, убрал все «нововведения» первого варианта, – продолжила моя собеседница. – И надо же, Сухаревская согласилась со всем. Репетиционной площадкой стал для нас Концертный зал на Волхонке, теперь там знаменитая Картинная галерея Ильи Глазунова. И вот наступил показ «Пелагеи и Альки» в Московском доме актёра при худсовете.
Наше волнение зашкаливало. В какой-то момент во время игры Сухаревская даже забыла текст…
Спектакль у нас тогда так и не приняли.
Началась дальнейшая работа над текстом сценария, игрой. И даже когда была подписана афиша спектакля и его официальное рождение всё-таки вопреки всему состоялось, то встала новая проблема с его показом – не все залы его принимали.
Спектакль шёл от имени Москонцерта, и мы, естественно, ставили его на Волхонке. Показ его на сцене академической капеллы в Ленинграде был нашим гастрольным туром.
О том, что на спектакль пришёл сам Абрамов, мне сказала перед самым выходом на сцену Сухаревская. И сказала так, словно небеса с землёй сошлись!
Уже после показа спектакля в капелле, придя за кулисы, Абрамов, проходя мимо Сухаревской, бросил в её адрес резкую фразу: «У вас много своего текста». Состояние Сухаревской можно было понять.
Но и после этого абрамовского всплеска эмоций спектакль не умер, а продолжил жить ещё долгие годы. Мы ставили его на разных площадках, играли перед разным зрителем, при этом постоянно оттачивая игру. Естественно, были показы и на селе. Там особая публика. И Сухаревская, видя, с какой любовью и эмоциональной составляющей воспринимается там спектакль, говорила: «Вот что такое Абрамов для деревни! Его проза – это сама земля! Его проза от народа!» Сухаревская действительно искренне любила абрамовскую прозу.
Афиша авторского вечера Фёдора Абрамова в ЦДЛ. 24 ноября 1974 г.
С Владимиром Солоухиным в ЦДЛ. Москва. 24 ноября 1974 г.
А мне он однажды сказал так: «Вы мою Альку играете лучше, чем я её написал!» Такое абрамовское признание дорогого стоит!
Нужно отметить, что постановка «Пелагеи и Альки» Сухаревской – Азариной вовсе не была последней в судьбе этих двух абрамовских повестей. Да и вряд ли возможно перечислить все театры страны, на сценах которых были поставлены спектакли о Пелагее и Альке. Причём инсценировка не всегда называлась именно так, как именовались повести. Так, например, в Саратовском драмтеатре в 1976 году состоялась премьера спектакля «Жили-были мать да дочь», поставленного Александром Дзекуном и Валентиной Ермаковой, к тому же ещё и исполнившей роль Пелагеи. В 1988 году эта театральная постановка была отмечена высокой наградой – Государственной премией РСФСР.
Подчас провинциальные драматурги, режиссёры-постановщики искали свои оригинальные подходы, как это было, например, в Камчатском драматическом театре, где спектакль был поставлен по инсценировке Бориса Гутина, который удачно справился не только с текстом повестей, но и их постановкой на сцене.
Разумеется, Фёдор Абрамов видел не все варианты инсценировок, и вряд ли бы он все их одобрил, принял, «обнял», как было в случае с пьесой Владимира Молько. Но сам факт того, что спектакль «Пелагея и Алька» настолько интересовал театры страны, говорит о многом. И нельзя сказать, что его постановка была простой. Скорее, наоборот! И всё же «Пелагею и Альку» ставили, потому что это был честный, искренний разговор о жизни, понятный всем.
«Ржут “Кони” на Таганке»
Первая постановка спектаклей «Две зимы и три лета», затем «Пелагея и Алька» в разных вариациях инсценировок… Без сомнения, при всей сложности работы, всё это было очень заметным явлением в отношении постановок «по Абрамову», но до тех пор, пока в Театре на Таганке не появились «Деревянные кони», ставшие поистине легендарной постановкой на все времена. Это был спектакль, без которого уже не мыслился ни один театральный сезон любимовской «Таганки», который ещё при жизни Фёдора Абрамова был поставлен на сцене более ста раз. Сотый, юбилейный выход «Деревянных коней» на сцену 29 января 1977 года приветствовал сам автор, приехавший в столицу на несколько дней. «Я не обижен вниманием театров, – скажет Фёдор Александрович в 1981 году на одной из своих встреч с читателями. – Все мои крупные вещи идут на сцене или даже на сценах отдельных театров. Первая, самая дорогая для меня вещь, которую я вспоминаю с особым счастьем, – это “Деревянные кони” на “Таганке”. На моей любимой “Таганке”… Конечно, было жутко. Были опасения, произойдёт ли нужная, необходимая стыковка? Получилось! И мне кажется, получился очень, очень неплохой спектакль, который идёт и поныне, идёт восьмой или девятый год…»
Но, скажем честно, ведь была затея и в Архангельском драмтеатре поставить «Деревянных коней», да не увенчалась успехом. Может быть, оттого и брали Фёдора Абрамова сомнения за успех постановки на «Таганке». Справятся ли?! Но ведь там Любимов! И надежда на положительный исход дела брала своё.
1974 год был для Театра на Таганке особенным – десять лет со дня основания. Спектакль «Деревянные кони» должен был стать подарком зрителям к юбилею.
Но почему Юрий Любимов выбрал именно Фёдора Абрамова? «Любимов взялся за материал чужой ему, но не чуждый», – напишет в своей статье «Парадоксальные параллели», опубликованной в журнале «Смена» 20 октября 1974 года, Владимир Соловьёв и будет прав! По его словам, Абрамова и Любимова связало время, тем самым дав возможность произвести на свет спектакль, о котором будут спорить, «потому что он живой, а о живом спорят, в отличие от мёртвого, о нём, о мёртвом, ничего не говорят или говорят одно хорошее: de mortuis nil nisi bene».
Фёдор Абрамов, не раздумывая, принял предложение Юрия Любимова поставить на сцене «Деревянных коней». А вот когда режиссёр предложил соединить в пьесе три повести – «Деревянные кони», «Пелагея» и «Алька», Абрамов засомневался. Не слишком ли громоздко будет? Да и как сюжет вытянуть? Если с «Пелагеей» и «Алькой» куда ни шло, а как быть с «Деревянными конями»? Как их увязать в единое целое?
Не исключено, что Юрий Любимов хорошо понимал, что, возьмись он за написание пьесы, то
