Большевик, подпольщик, боевик: воспоминания И.П. Павлова
® Бурденков Е., сост., коммент, 2015
© Павлов Д.Б., лит. обработка, предисл., 2015
© Институт российской истории РАН, 2015
® Центр гуманитарных инициатив, 2015
* * *
Предисловие
Иван Петрович Павлов (1889–1959), рабочий из крестьян Уфимской губернии, принадлежал к почти забытой сегодня когорте старых большевиков. Вступив подростком в Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП) в 1906 г., в разгар первой русской революции, и сразу примкнув к ее леворадикальному крылу, пройдя затем аресты, тюрьмы и ссылки, он оставался верен идеалам большевизма до конца своих дней. Неслыханные жестокости «крайне свирепой» (по В.И. Ленину[1]) Гражданской войны и даже последующие кровавые преступления сталинизма против собственных партии и народа не смогли его в этой преданности поколебать. «Так было надо», – успокаивал он себя. ХХ-й век в истории России для него – славная, беспримерно героическая эпоха, главным содержанием которой явилась борьба партии Ленина за коммунизм. В его конечной победе автор воспоминаний ни секунды не сомневался. Но, как мы знаем, в действительности большевистский коммунистический эксперимент провалился.
Для современного читателя мемуары И.П. Павлова могут быть интересны, в первую очередь, тем, что в них из первых уст рассказано о боевой работе РСДРП (б) в начале XX в. на «низовом», провинциальном уровне – о ходе, целях и результатах этой деятельности, о психологии большевистского боевика и его соратников – подвижников, сознательно и добровольно обрекших себя на жизнь, полную опасностей, невзгод и лишений, ради, как им мечталось, счастливого будущего трудящихся России и всего мира. С этой точки зрения предлагаемые читателю воспоминания – это исповедь революционного романтика, непримиримого борца с самодержавием, «рядового ленинской гвардии», подпольщика, тюремного сидельца и политического ссыльного. В глазах самого мемуариста «подпольщик», «боевик» – слова-символы, олицетворяющие подлинных «делателей» революции, ее самых бескорыстных и самоотверженных защитников, словом – лучшую часть большевистской партии, ее становой хребет. Павлов стремится показать, как свою верность «делу Ленина – Сталина» он сам и его друзья и соратники, большевистские боевики, доказали не только в качестве разрушителей старого строя, но и на ниве созидания – на советской и хозяйственной работе в годы социалистического строительства. «Отречение от старого мира» и построение нового общества так и таким, каким они его понимали, явилось главным содержанием их жизни, самой сутью их существования.
Свой «жизненный отчет» Иван Петрович начал писать в 1920-е годы по заданию партийной комиссии, призванной собирать материалы по истории ВКП (б) и октябрьской революции, – Истпарта. Это также придает его мемуарам привкус советской официозности. Выйти за рамки изначально очерченного революционного периода автора воспоминаний позднее заставили настояния, по сути, того же партийного учреждения – просьбы директора его правопреемника, областного Института истории КПСС, «описать работу на хозяйственном фронте солдата партии, бывшего подпольщика». Оказались востребованы и отдельные страницы революционного прошлого мемуариста, воспоминания о которых были им также включены в свой окончательный текст. Отсюда – сюжетно-очерковый характер некоторых глав его мемуаров с их неизбежным взаимным хронологическим «перехлестом».
В окончательном виде публикуемые воспоминания охватывают время с конца XIX в. до начала 1950-х годов. В них отражены события, эпохальные для нашей страны, современником, а нередко очевидцем и непосредственным участником которых их автору суждено было стать. Это – русские революции 1905 и 1917 гг., Первая мировая и Гражданская войны, гибель царской семьи и первые годы советского строительства, послевоенное хозяйственное восстановление и коллективизация деревни, Великая Отечественная война и смерть И.В. Сталина. Читатель опять-таки из первых уст узнает о настроениях на фронте и в Петрограде в 1917 г.; как и в какой обстановке в начале 1918 г. в российской провинции создавались и действовали красная гвардия, органы ЧК, а затем и подразделения РККА; что в 1920-е годы представлял собой местный советский аппарат, как он понимал и проводил правительственный курс применительно к Русской православной церкви, к «нэпманам», а немного позднее – в отношении крестьян-середняков и сельских «богатеев»-кулаков; об атмосфере внутри самой правящей партии в период «большого террора» 1930-х годов; о других, менее хрестоматийных страницах партийно-государственной повседневности первых советских десятилетий. В то же время воспоминания Павлова – «человеческий документ» со множеством колоритных бытовых зарисовок из жизни русской дореволюционной и советской глубинки и портретов людей, которые окружали мемуариста в разные годы и в разных обстоятельствах.
Но и в этом последнем случае мемуары Павлова весьма поучительны для понимания большевистского менталитета – не просто классово-непримиримого, но узкопартийного, черно-белого в своей основе, проникнутого пресловутой «политической целесообразностью» момента. Оценка человека, даже если речь идет о собрате по социалистическому лагерю, определяется не его личностными качествами и даже не социальным происхождением, а почти исключительно партийной принадлежностью. В этом отношении характерна ремарка мемуариста в отношении одного ссыльного рабочего: «хороший был парень, жаль, что эсер». В большевистском восприятии, и эсеры, и меньшевики, и бундовцы, да, пожалуй, и собственные «уклонисты», по сути, такие же, а порой и худшие контрреволюционеры, нежели помещики или буржуазия – нелюди (или «сволочь» – излюбленное большевистское словцо), заслуживающие поголовного истребления в силу своей принадлежности к низвергнутому классу. Ненависть к нему такова, что для Павлова дворянское происхождение своей горячо любимой жены – абсолютное табу. О гибели ее братьев в сталинских застенках (как, впрочем, и многих из своих знакомых и соратников) он, никогда «не терпевший фальши и вранья», даже не находит нужным упоминать. Зато неоднократно подчеркивает партийно-комсомольскую принадлежность своих чад и домочадцев, постоянную сверхактивность на поприще партийно-политической пропаганды себя самого.
Его ощущение нераздельности с «гвардией Ленина» таково, что бюрократические неурядицы с установлением своего «партстажа» Иван Петрович переживает как личную трагедию. Для него вне сомнений непреходящие правота и мудрость верховных партийных вождей – в отличие от функционеров более низкого звена, которые в 1930 г. чуть было не исключили из партии и не упекли за решетку его самого за «оппортунизм» в колхозном вопросе. Лишь в 1956 г. он одумается и в частном письме с горечью признает, что преступления Сталина и его клики – «позорная страница» всей партии, которую «мы не имеем права прощать».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});