После этих слов воцарилась гнетущая тишина. Рейн, молча следивший за их дискуссией, наконец вступил в разговор.
— Есть простое решение этой проблемы, — не спеша произнес он.
Мадлен повернулась к нему, а он между тем развивал свою мысль:
— Я куплю ожерелье у Эккерби и добьюсь его согласия не подавать уголовный иск против твоего брата.
— О, это было бы великолепно! — воскликнул Джерард восхищенно.
Мадлен уставилась на Рейна, разрываясь между отчаянием и надеждой. Его врожденное благородство понукало его вступаться за слабых и обездоленных и бороться за торжество справедливости. Жалобы Джерарда на нелегкую долю эмигрантов намного быстрее были способны завоевать симпатии Рейна, чем страхи потерять любовь Линет. Но она не могла допустить огромного денежного пожертвования с его стороны, которое необходимо для приобретения ожерелья.
Мадлен не понимала, почему граф стремится выручить ее брата из затруднительного положения, в которое тот сам себя загнал. Совсем недавно муж сурово обвинял ее в предательстве и супружеской измене. Теперь выражение его лица было непроницаемым, на нем не читалось ни единой эмоции. Невозможно было определить, о чем он думает и что чувствует.
— Это не было бы «великолепно», — заметила она, обращаясь к Рейну. — Даже если Эккерби и согласится расстаться с ожерельем, что очень и очень маловероятно, это будет стоить тебе целого состояния, а я не могу позволить тебе выкидывать огромные суммы денег, чтобы покрыть преступление моего легкомысленного братца.
Едва заметная улыбка обозначилась в уголках его рта.
— Очевидно, упрямство — ваша семейная черта, — сухо заметил он.
Мадлен напряглась.
— Я уже говорила тебе ранее, что не нуждаюсь в милостыне с твоей стороны.
Джерард поспешно вмешался.
— Нет, ну я не такой гордец, как сестра, чтобы отказываться от вашей великодушной помощи. Я был бы вам безмерно благодарен, лорд Хэвиленд. Клянусь, что в будущем верну долг до последнего пенни, даже если на это потребуются годы.
— Годы? — издевательски переспросила Мадлен. — Тебе на это потребуются столетия.
— Но это все равно лучше, чем жить изгнанником во Франции.
Понимая, что у нее не осталось аргументов, она обратилась к Рейну.
— Ну а как ты собираешься убедить Эккерби расстаться с ожерельем и закрыть глаза на воровство Джерарда?
— Это будет не слишком сложно, — ответил тот. — С учетом того, что он организовал нападение на вашу экономку и отрядил бандитов схватить твоего брата, Эккерби вряд ли захочет, чтобы эти неблаговидные дела были преданы огласке. Также ему не нужно, чтобы выплыла наружу причастность его отца к первоначальной краже драгоценностей де Вассэ.
Чувствуя все большую безысходность, Мадлен покачала головой.
— Ну перестань, Мадди, — обратился к ней Джерард. — Ты же не хочешь, чтобы мне пришлось бежать из страны, правда? Это прекрасное решение проблемы.
Понимая, что проиграла этот спор, Мадлен тяжело вздохнула.
— Что ж, ладно. Но ты не заслуживаешь такого легкого избавления.
Ее непутевый братец расцвел улыбкой.
— Конечно, не заслуживаю. Я знаю, какой я счастливчик, дорогая моя сестрица.
Она не стала ему возражать, подавив в себе желание устроить ему взбучку, но тут в разговор вмешался Рейн.
— Где сейчас находится ожерелье? — обратился он к ее брату.
— У моей жены Линет, — ответил он охотно. — Мы нашли пристанище на ферме в нескольких милях отсюда.
Он вдруг стал очень серьезен.
— Я должен возвращаться как можно скорее. Она будет переживать, если меня не будет долгое время.
— Вы сюда приехали?
— Нет, пришел пешком.
— Тогда я отвезу вас в своем экипаже. Но сперва я должен допросить наемников Эккерби на предмет, где его можно найти.
А вам тем временем следует привести себя в порядок, молодая жена испугается, если увидит вас в таком потрепанном виде.
Замолчав в нерешительности, он бросил взгляд на Мадлен. Гнев вновь вспыхнул в его глазах, когда он посмотрел на ее опухшую щеку. Он даже поднял руку, будто собираясь утешить ее боль прикосновением… но затем опустил.
Ничего более не сказав, Рейн покинул кабинет, жестоко напомнив Мадлен о той глубокой пропасти, что пролегла между ними.
Через минуту пришла миссис Пиллинг, внося полотенца и таз теплой воды, а также баночку с мазью, и оставила все это на столе. Страстно желая отвлечься от своих тяжелых мыслей, Мадлен взялась помогать брату обрабатывать раны, как она делала это множество раз с тех пор, как умерла их мать.
Когда девушка аккуратно промакивала глубокую ссадину у него над глазом, Джерард вздрогнул от боли. При этом Мадлен подумала, что боль, наполнявшая ее сердце, была намного мучительнее.
Ее брат, скорее всего, выберется из этой переделки, сохранив свою любовь и обретя надежду на будущее счастье, но ей нет смысла питать подобные надежды, так как свое семейное счастье она разрушила собственными руками.
Глава восемнадцатая
Мне нужно было бы надежнее беречь свое сердце, маман.
Теперь я расплачиваюсь за неосторожность.
Сейчас Рейн старался не думать о будущем своей семейной жизни, поскольку теперь были более срочные дела, о которых следовало позаботиться, а именно: воссоединение Эллиса с семьей его молодой жены. Также необходимо убедить Эккерби не начинать против него судебного преследования. И, тем не менее, Рейн испытывал немилосердные угрызения совести.
Как выяснилось, все, что говорила ему Мадлен — истинная правда, и побуждения, лежащие в основе ее поступков, совершенно невинны. Более того, она не только не предала его, но и старалась оградить от всевозможных затруднений. Защищала графа и его семью от скандала, пытаясь пресечь идеалистические порывы своего брата, потерявшего голову от любви.
Как же он мог быть так слеп, не замечая чистоты ее души? Он удивлялся самому себе, в то время как его экипаж катился по направлению к ферме, где скрывалась молодая жена Эллиса. Как же он мог так чудовищно ошибиться в Мадлен? И так упорствовать в своем заблуждении?
Рейн наблюдал за ней, сидящей сейчас напротив рядом с братом, подробно излагающим ей события, последовавшие за его побегом, и красочно расписывающим свою новую семейную жизнь. Эллис пребывал в прекрасном настроении, что неудивительно ввиду скорого окончания его злоключений.
Мадлен, наоборот, была необычайно тихой, и Рейн хорошо знал, что причина этому — он.
Угрюмо глядя на ее посиневшую и опухшую щеку, он беззвучно ругал себя. У него гора свалилась с плеч от известия, что все его подозрения оказались безосновательными, но это облегчение заглушало гораздо более сильное чувство собственной вины и раскаяния.
