спешке вырыли 48 могил, и это породило слухи о том, что власти скрывают подлинные масштабы трагедии. На самом деле двоих работников зачислили в этот скорбный список ошибочно: одна женщина опоздала с обеда, молодому мужчине оторвало ногу, но врачи спасли ему жизнь. Сейчас фигурируют другие цифры: 120, 140 человек. Я не знаю, откуда их берут. Не исключаю, что спасти жизнь удалось не всем тяжело раненным. Тот же Николай Хомив утверждает, что, с учетом умерших в больнице, число жертв составило 106 человек. Но на тот момент их было 46. И никто этого не скрывал.
Все делалось открыто, без утайки от людей. О ЧП пресса сообщила на следующий же день, об этом написала даже «Правда», выразив соболезнование родным погибших. Правда, о подробностях не рассказывали. И откровенно говоря, я считаю это неправильным. Если мы хотим, чтобы люди доверяли нам, надо доверять людям. Тут прямая зависимость. Но очерк корреспондента «Литературной газеты» Александра Борина, завизированный Петром Машеровым, Главлит не пропустил. Категорически против выступил Дмитрий Устинов. Считал, что подобные публикации подрывают авторитет нашей промышленности. На реплику главного редактора Чаковского о том, что Машеров считает иначе, буркнул:
- Вот пусть и печатает вашу статью у себя в Белоруссии!
Гласность не бывает вредной. Но, с другой стороны, неправильно, если средства массовой информации выносят свой вердикт еще до того, это сделает суд. И в 1930-е годы пресса требовала расстреливать «врагИ народа» в первые же дни судебного процесса. Презумпция невиновности должна распространяться даже на рецидивистов до тех пор, пока суд не получит неопровержимые доказательства, что преступление совершили именно они.
После того, как круг виновных во взрыве определился, Дмитрий Устинов улетел в Москву. Там должна была решаться их судьба. Наверное, у кого-то эти слова вызовут ехидную улыбку. А как же, мол, независимость суда?! Скажу на это так: приговоры ни в ЦК КПСС, ни в ЦК КПБ не писали. Их, действительно, выносил суд, исходя из степени вины каждого. А то, что все делалось под контролем высших органов власти, лишь повышало ответственность. Могу ли утверждать, что пострадали невиновные? Да, могу, Конечно, молодой директор радиозавода и начальник цеха были виновны лишь косвенно. Они предупреждали о проблемах с очисткой. Но ограничились письмами. А в таких случаях, когда была угроза жизни людей, надо было идти в горком, ЦК - не писать, а кричать об опасности. К слову, эти люди получили минимальные сроки тюремного заключения и не отбыли их даже наполовину, были амнистированы. Более того, Машеров сделал все для того, чтобы тюрьма не сказалась на их дальнейшей судьбе, и не пострадали семьи. Николай Хомив впоследствии возглавил крупное предприятие - Фабрику цветной печати и работал там до выхода на пенсию…
Судьбы крутой поворот
В конце марта 1972 года на Бюро ЦК КПБ рассматривался вопрос о строительстве в Минске метро. Задумывались об этом еще в конце 1960-х годов. Но добиться в Москве финансирования этого дорогостоящего проекта было не просто. По существовавшему положению такое право получал только тот город, чье население достигло миллиона жителей. В этом была своя технологическая логика. При меньшем количестве жителей поезда ходили бы полупустыми или же с интервалом, фактически уменьшающим пользу от подземного транспорта. Кстати, именно так произошло позднее в Екатеринбурге, где первый участок метро состоял всего из трех станций, а 4-вагонные поезда долгое время ходили с двумя закрытыми средними вагонами, так как не заполнялись даже два головных.
Минск стремительно приближался к заветному рубежу, значительно пережая по приросту населения все другие города СССР. Поэтому подготовка к строительству метро началась заранее. На Бюро ЦК должны были рассмотреть предпроектное предложение. На заседание были приглашены я и председатель Минского горисполкома Михаил Ковалев.
Как было заведено, начали с кадровых вопросов. Меня они интересовали мало, и я слушал вполуха. Правда, когда дошла очередь до начальника Главного управления шоссейных дорог, невольно прислушался. Больно уж резко критиковали Мололкина! Дороги в республике были, конечно, никудышные. Ведомство явно не справлялось с возложенными на него обязанностями. Но, сочувствуя несчастному Мололкину, я еще подумал «Побыли бы сами в его шкуре!» Предположить, что пройдет всего лишь пара месяцев, и эту «шкуру» предложат мне, я мог разве что только в страшном сне. Но, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает!
Обсуждение вопроса о метро прошло в спокойной обстановке. Предпроектное предложение было принято без существенных замечаний. И я потихонечку стал готовиться к отпуску. С разрешения обкома партии взял путевку в санаторий Гагры.
За четыре дня до отъезда позвонил секретарь ЦК Алексей Смирнов:
- Василий Иванович, ЦК КПСС требует, чтобы с тебя было снято партийное взыскание.
- А с какой это стати? Прошло еще совсем немного времени. Маловато для исправления,- пошутил я.
- Не говори глупости. Делай, что приказывают!
- А что от меня требуется?
- Написать заявление с просьбой рассмотреть вопрос о снятии выговора.
- Ладно. Напишу.
Будучи уже опытным в аппаратных интригах, я понял, что все это - неспроста, и надо готовиться не к отдыху, а с вещами на выход. Долго ждать не пришлось. Буквально на следующий день после того, как я передал заявление, мне позвонил второй секретарь ЦК КПБ Аксенов:
- Василий Иванович, приезжай. Есть разговор.
Выходя из кабинета, невольно оглянулся. Чувствовал: вернусь в него лишь ддя того, чтобы собрать вещи.
Александр Никифорович Аксенов был вторым секретарем ЦК КПБ с 1971 года, у нас с ним были ровные деловые отношения, еще со времен, когда он работал министром внутренних дел.
- Вчера состоялось заседание Бюро ЦК. Принято решение перевести Вас на другую работу - начальником Главного управления шоссейных дорог при Совете Министров БССР.
Я тяжело вздохнул:
- Александр Никифорович, поймите меня правильно. Как коммунист не могу сказать «нет». Решение Бюро ЦК для меня закон. Но как человек, не имеющий даже малейшего представления о том деле, которое мне поручают, хочу сказать: это ошибка. Я - не инженер. А тут нужен именно специалист.
Теперь уже пришла очередь вздыхать Аксенову. Пока он размышлял, что мне ответить, я подумал: «Не буду соглашаться на свою погибель. Что мне, собственно, грозит? Уйду на пенсию!»
- Знаешь, что, - не выдержал молчания Аксенов. - Это предложение Машерова. Отменить его я не могу. Разговаривай с ним сам.
Сняв трубку прямого телефона, сказал:
- Петр Миронович, у меня Шарапов. Он считает, что в дорожники не годится. Будете разговаривать с ним
