Я не несчастен — я горд, Оттилия!
И, еще раз обняв жену, он выбежал на улицу.
Его поглотил мрак.
II. ДВЕ СЕСТРЫ
Чудесный денек выдался в швабской деревне Беккинген в половине октября 1524 года. Был полдень, и беккингенцы, бросив работу, обедали. В саду крестьянина Яклейна Рорбаха шла спешная уборка. Яклейн был одинок — недавно он похоронил мать, и две рослые девушки-соседки помогали очищать виноградник от засохших побегов и свозили их в тачках в одну большую кучу. Одна из девушек несколько раз нетерпеливо крикнула:
— Гретель, да пойдешь ли ты наконец обедать?
Девочка, лежавшая на куче сухих листьев запрокинув беспечно голову, вскочила, отряхивая с густых рыжих волос сухие листья:
— Не сердись, Луиза, я засмотрелась на небо…
Гретель чинно уселась перед разостланной на траве салфеткой, на которой лежали хлеб, пареная тыква и стояла миска с похлебкой, подбеленной молоком. Ее сестра Кетерле резала хлеб, а Гретель внимательно рассматривала ее лицо, темное, какое бывает на старинных иконах, с гладко зачесанными волосами и большими мрачными глазами. Как это лицо не подходило к веселой лазури неба!
Кончив обед, девушки снова взялись за метлы.
— Работай, Гретель, работай, — сказала Кетерле, — не ленись…
— Виноградник почти вычищен, — робко заметила Гретель. — А вот идет и Яклейн.
При этом имени Кетерле покраснела и еще усерднее принялась скрести дорожки.
Яклейн Рорбах, в белой холщовой рубашке и поярковой крестьянской шляпе, шел к ним с громадными кистями винограда в руках. Молодой, энергичный, он казался особенно веселым в этот ясный день.
— Я принес вам винограду за то, что выдался хороший денек, — сказал он девушкам и, отдавая последнюю кисть Гретель, ласково улыбнулся.
— И охота тебе здесь киснуть, Гретель, в такую погоду!.. Отпусти ее, Кетерле.
Гретель выбежала за околицу, обкусывая ягоды с виноградной кисти, и направилась к зеленеющему берегу Неккара. По дороге, на опушке рощи, она набрала целый ворох красных и золотистых листьев и, усевшись в кустах, около мостков, где обыкновенно женщины полоскали белье, стала плести из листьев гирлянды. Рыжеватые ее волосы были перевиты золотом и пурпуром и блестели на солнце; по плечам, корсажу и юбочке к босым ногам сбегали, как змеи, каскады цепей.
Склонившись к реке, Гретель смотрела в ее зеркальную поверхность.
И слабым, но чистым детским голосом она запела:
В клетке сидит за решеткой
Гретель, как пташка больная;
Снится ей поле и речка,
Снится ей чаща лесная!
Так бы она и летала
С черными теми грачами,
Так бы сломала решетку
И посмеялась над вами!
Девочка подняла голову вверх.
— Журавли или грачи? — печально прошептала она, вглядываясь в длинную цепь черных точек на ясной лазури.
И в ответ на ее вздох раздался долгий, тягучий звук волынки. Гретель вытянула шею, и радостная улыбка заиграла на ее губах.
На маленьком выступе берега, там, где ветви склонились к самой воде, сидел юноша и играл на волынке, не замечая присутствия Гретель. Это был Рудольф Фербер, или просто Руди.
Боготворя Мюнцера за его идеи, он долго упрашивал "брата Томаса" дать ему какое-нибудь ответственное поручение. И Мюнцер послал его бродить по всей стране в качестве странствующего музыканта, наблюдать и приносить ему известия. Руди было этого мало — он решил в песнях говорить людям правду. Но часто, когда он слагал эти песни, непослушная волынка под неопытной, полудетской рукой подыгрывала веселые плясовые напевы, особенно когда он видел в деревнях на лужайках и в городах на площадях, как танцует молодежь. Теперь заунывные звуки сразу оборвались, потом веселые и яркие брызнули из-под его пальцев и полились искрометным дождем по широкой глади реки…
Гретель вскочила, тряхнула головой и, держа в руке виноградную кисть, закружилась по зеленой лужайке, направляясь к музыканту. И вдруг звуки оборвались.
— Эй, музыкант, что же ты не играешь?
Руди молчал и не двигался. Она подбежала ближе и снова, смеясь, повторила свой вопрос:
— Что же ты не играешь?
— А… а ты… не чародейка? — прошептал Руди.
В ответ ему на колени упала тяжелая виноградная кисть, наполовину объеденная, и раздался хохот:
— Вот тебе за игру виноград из сада Яклейна Рорбаха!
Руди приподнялся:
— А вот его-то, Яклейна Рорбаха, мне и нужно видеть!
Гретель кивнула головой.
— Сходи к нему, сходи! — сказала она с жаром. — Если бы ты знал, как у нас в деревне его любят! В этом году он славно отделал монастырского викария[79], который живет вон за тем пригорком, в Вимпфене. Господин Рорбах задолжал викарию оброк, ну и заспорил, что тот несправедливо много с него требует. Викарий подал на него жалобу, и уже назначен был день суда. Ну, а Яклейн подкараулил его за кустом, побежал за ним с тремя товарищами и кричал: "Поп, поп, не ленись, я тоже не ленюсь; собери своих товарищей и близких, я медлить не буду!" Ну, поехал викарий в суд, в город, но на постоялом дворе услышал шум. Ха-ха-ха! Хозяин постоялого двора сказал ему, что это шумит народ, что он идет на помощь к Яклейну Рорбаху, с которого поп требует несправедливо недоимку, и попу несдобровать. Ха-ха! Викарий сейчас же уехал обратно: ведь за Рорбаха пошла бы вся деревня, да какое вся деревня — весь округ! У него в доме собир…
Гретель испуганно посмотрела на Руди:
— Я что-то выболтала?
Руди тряхнул головой:
— Так вот какой у вас замечательный Яклейн Рорбах!
Гретель улыбнулась:
— И он такой добрый, этот Яклейн! Он дает мне свежие пышки, позволяет играть со своими собаками, кататься на его лошадях, подарил мне ручного журавля… А какой он смелый и умный! Он всегда выигрывает дела в суде, потому что никому не дает поблажки и не боится начальства. И он за всех заступается. В этом году кто-то убил приходского старосту… Судьи показали на Яклейна, будто это он. Ну, он отвертелся, в деревне же говорили: "Если это Яклейн, честь ему и слава: он убил врага народа". А мне страшно.
Гретель вскочила.
— Прощай, — сказала она торопливо. — Я заболталась с тобой.
Сделав несколько шагов по откосу, она остановилась и звонко крикнула:
— Как тебя зовут?
— Руди! Рудольф Фербер из Мюльгаузена!
— Ты приходи сюда к реке почаще играть на волынке!
Она побежала, но опять остановилась и шаловливо крикнула:
— А меня зовут Гретель Гафен! Нет, лучше просто Гретель…
Когда Гретель завернула к деревне, у крайней, полуразвалившейся лачужки она увидела Кетерле. Залитая лучами заходящего солнца, Кетерле казалась необычайно суровой. Какая-то угроза
