— Я завтра отбываю на церемонию вашего награждения, — вещал Хорошевский, степенно усевшийся на хлипкий больничный стульчик. — Вы можете написать речь со словами благодарности, Кембритч, я зачитаю Ее Величеству.
— Вы так добры, — вежливо сказал Люк, — так заботитесь о сотрудниках. Но, Степан Иванович, разве не будет неуважением к Ее Величеству, если я, совершенно оправившийся после ранения, пренебрегу ее приглашением?
Посол нахмурился, обдумывая информацию.
— Здешние врачи — перестраховщики, — доверительно продолжал Люк, — и я ни в коем случае не хочу нарушать режим, но и огорчать Ее Величество повторно не хочу. Вы же знаете об инциденте на посольской встрече? — он, словно волнуясь, сжал руки, и посол холодно кивнул, — я был не в себе и мне нет прощения, но королева была так добра, что позволила мне просить у нее извинения на ее дне рождения. Я не успел, увы.
— К чему вы клоните, Кембритч? — медленно, раскатывая слова, поинтересовался Хорошевский.
— Я прошу вас взять меня в сопровождение завтра, — сказал Люк, — а после церемонии, обещаю, я вернусь в больницу. Меня не будет несколько часов. Но я смогу наконец-то извиниться и принять награду. Что вы думаете, Степан Иванович?
— Ладно, — произнес посол после долгих раздумий. — Но вы будете должны мне услугу, виконт. Я ухожу через телепорт завтра в девять утра. Будьте в посольстве в это время.
— Благодарю вас за понимание, — с жаром сказал Люк и постарался, чтобы вся его фигура выказывала безграничное обожание и благодарность.
Около одиннадцати вечера в столичный дом Кембридчей гулко постучался человек. Одет он был совсем не по погоде — на улице моросил холодный вязкий дождик, и мужчина нетерпеливо переступал ногами в слишком больших, промокших тапочках, поправлял странный плащ, больше похожий на больничный коричневый халат, из-под которого виднелись светлые пижамные брюки. Пришлось идти почти два квартала пешком, прежде чем удалось поймать такси. И хорошо, что по пути не попался какой-нибудь журналистик, иначе вся Инляндия бы завтра обсуждала шокирующие заголовки утренних газет.
Поздний гость чертыхнулся, постучал еще раз дверным молоточком, достал из широкого кармана телефон и начал искать нужный номер. Но звонить не понадобилось — дверь открылась, и невозмутимый дряхлый дворецкий произнес величаво:
— Добро пожаловать, молодой лорд. Ваша матушка уже несколько раз спрашивала о вас.
Люк покрутил замерзшим носом и усмехнулся — для старого Уолдреда, работающего дворецким в их графском имении и перебравшегося сюда вместе с госпожой, и графиня Кембритч все еще была «молодой леди».
Уолдред принял у Люка промокший халат, аккуратно перекинул его через руку, предложил сухие туфли.
— Нет-нет, — сказал виконт, — мне сейчас нужно переодеться, потому что я промок насквозь. И распорядитесь принести мне чего-нибудь согревающего, Уолдред.
— Ваши покои протоплены, там ждет вас одежда и кувшин превосходного грога, — не обращая внимания на мокрые следы от носков лорда, сообщил дворецкий. — Ужин подавать в комнаты?
— Нет, — отозвался Люк уже с лестницы, снимая через голову под невозмутимым взглядом старика пижамную кофту, — если мать еще не спит, я хочу пообщаться с ней за ужином. И да, Уолдред, за мной могут гнаться полчища врагов. Если будут ломиться в дверь, вы меня не видели.
— Я и так вас почти не вижу, лорд, да и слышу, надо признаться, с трудом, — сухо ответил дворецкий, — и удалился в сторону кухни. Люк улыбнулся — старик все сделает, как надо.
Через полчаса переодетый к позднему ужину и хорошо разогревшийся грогом Люк — пил он не без настороженности, памятуя о своем ранении — но организм воспринял алкоголь как давнего знакомого и удовлетворенно расслабился, сидел с матерью за большим столом в столовой, окрашеной в яркие летние цвета, с плотно задернутыми занавесками, и с наслаждением ел. Немного, растягивая удовольствие — не хотелось бы, чтобы его задумка провалилась из-за взбунтовавшегося желудка.
Леди Шарлотта смотрела на сына с беспокойством. Люк позвонил днем, сообщил о готовящемся побеге и попросил не волноваться. Но она все равно волновалась. И радовалась тому, что беспокойный отпрыск дома.
— Луциус будет в ярости, — сказала она в конце ужина, аккуратно подцепляя ложечкой кусочек пудинга.
— Переживу, — легко отмахнулся Кембритч, откидываясь на спинку стула. — Ты купила то, что я просил?
— Купила, — строго произнесла леди Шарлотта, — и это было нелегко, поверь мне. Единственный питомник находится в области, и чудо, что до него добрались до закрытия. Зачем тебе, сынок?
— Подарок хочу сделать, — сообщил Люк внимательно глядящей на него матери. — Потом расскажу, мам. Ну не смотри на меня так. Мне сразу хочется все выболтать. Где они, кстати?
— Спят, слава Богам, — устало ответила графиня Кембритч. — Как маленькие дети, всего несколько часов в доме, и он почти разрушен.
— Завтра избавлю тебя от этих чудовищ, — рассмеялся Люк, вставая. — Мам, спасибо тебе. Пойду я спать.
— Спокойной ночи, сынок, — сказала леди Кембритч, провожая сухощавую фигуру сына взглядом.
Церемония награждения проходила в том же Малом зале, что и памятная посольская встреча, и Люк, заходя в помещение вслед за Тандаджи, едва заметно поморщился, глядя на сияющий бронзой пол — слишком хорошо помнил, как выглядела на нем его кровь. И как он оставил красные следы на этих высоких белых дверях, когда его шатнуло и понадобилось обо что-то опереться.
Тихо играл маленький оркестр, сияли огни изящных, похожих на золоченые птичьи гнезда светильников под потолком, в несколько рядов стояли полукругом обитые красным бархатом кресла перед королевской ложей, и столики для фуршета были уже накрыты. Никаких журналистов, никаких камер. Тайное чествование тайных героев. А как иначе? Во всех странах так. Если сообщать о всех попытках покушений на глав государств, то народы будут находиться в состоянии постоянной паники.
— Как ты вообще додумался притащить их в Управление? — сухо спросил Тандаджи, пока помощник церемониймейстера провожал их к местам на первом ряду, у самого края.
— Прости, мой добрый бывший начальник, — покаянным ехидным голосом произнес Люк, усаживаясь, — я знал, что ты меня любишь и не сможешь отказать. Знаешь, какими глазами на меня смотрел начальник нынешний, когда я пришел в посольство в сопровождении слуг с переносками?
— Тебя я терплю, — возразил Майло холодно, — а люблю я собак, — тидусс почему-то глянул на свою ладонь, и продолжил, — как выдрессировал, так и ведут себя. Никакой импровизации или суицидальных наклонностей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
