Тот, самый первый страх, сковавший когда-то всю её у Вежи, почти ласково лёг на плечи. Сколько раз она убегала от него, но, видно, их дороги рано или поздно должны были сойтись. Что ж, может, так было даже лучше, чем всю жизнь провести в рабстве.
Только сожаление о Бьярки проскочило где-то на краю сознания шальным зайцем, но тут же исчезло.
Открыв прояснившиеся глаза, она кивнула Брану, и тот толкнул дверь, впуская её.
Гнеда никогда доселе не бывала в покоях, где хозяин Корнамоны принимал гостей, и свет, необычно яркий для этих убогих стен, ударил в глаза, привыкшие к полутьме сеней. Проморгавшись, девушка увидела посередине не слишком просторного чертога жарко пылавший огонь, а по правую руку от него — кресло, в котором сидел гость. Сначала Гнеда смогла разглядеть лишь очертания прямого стана и две тени за ним. Не слёзы — пелена, словно от сильного ветра — всё ещё застилала глаза, и ей пришлось несколько раз хлопнуть ресницами.
Если это смерть, должно было увидеть её лицо.
И вдруг земля качнулась и просела. Ноги и руки стали одновременно мягкими и непослушными, как бывает, когда делаешь глоток вина натощак. Когда съезжаешь с крутой горы на салазках. Когда зависаешь на качелях в высшей точке за миг до обратного движения к земле.
Ястребино-рыжие глаза мерцали с противоположного конца повалуши, заставляя сердце забиться в бешеном торжестве, и лишь рука Брана, крепко сжавшая её и напомнившая о том, где она находилась, удержала Гнеду от того, чтобы кинуться к Фиргаллу.
Бран подвёл её к другой стороне очага, и надавив на плечи, усадил в кресло. Сид опустился рядом, переводя блестящие подозрением и звериной настороженностью глаза с девушки на гостя.
Ликование в душе Гнеды мешало думать. Она была спасена, и всё остальное не имело значения. Эти сани приехали за ней, и страхи мигом растаяли. Девушка не могла отвести глаз от опекуна, которого не видела больше двух зим, и даже то, что сам Фиргалл не встречал её взора, полного щенячьего обожания, не смущало Гнеду. Сид бесстрастно взирал на Брана, точно окаменевшего в напряжённом, недоверчивом ожидании.
— Ты доволен? — наконец прервал затянувшееся молчание корнамонец, слегка кивая в сторону девушки.
— Вполне, — криво усмехнулся Фиргалл, словно не замечая грубости в голосе собеседника. — Её это тоже касается.
Сид по-прежнему не смотрел на Гнеду, и она начинала чувствовать себя как ребёнок, судьбу которого решают при нём двое взрослых, не считая нужным поставить дитя в известность или позаботиться о его мнении.
Девушка беспокойно поёрзала на месте, переводя встревоженный взгляд с одного на другого. Слуги за спиной сида стояли не шелохнувшись.
Почему Фиргалл не поздоровался с ней?
Это было в его духе, успокаивала себя Гнеда. Она вспомнила потасовку в дубовой роще и то, как сид вёл себя с собственным сыном. Но тогда он был зол на Айфэ. Чем же Гнеда провинилась на сей раз? Неужели он держал на неё обиду всё это время?
— Так выплюнь, не жевавши! — уже плохо скрывая нетерпение, потребовал Бран, отрывисто постукивая пальцами по подлокотнику.
Фиргалл улыбнулся одним уголком рта, без веселья, но явно развлекаясь видом выведенного из равновесия, сидящего как на иголках Брана, из последних сил напускающего на себя образ человека, владеющего положением.
— Возьми, — сид властно-небрежно протянул какую-то трубочку, и один из рынд тут же послушно доставил её Брану, так же бесшумно возвратившись на своё место за спиной хозяина.
Нахмурившись, Бран развернул свиток, быстро пробегая глазами по строчкам. Гнеда не отрываясь смотрела на лицо жениха, пытаясь по его выражению разгадать содержимое послания.
— Это верительная грамота, — снисходительно пояснил Фиргалл, заметив, что Бран снова и снова перечитывает письмо. — Она удостоверяет меня как посла Аэда, что, как, надеюсь, тебе известно, наделяет меня правом неприкосновенности. Что бы я не имел передать тебе именем князя.
Бран стрельнул в Фиргалла недобрым взглядом поверх пергамена.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— С каких пор ты втёрся в доверие старикану? — спросил сид сквозь зубы, приподнимая правую бровь, и Гнеду покоробило от его дерзости.
Но Фиргалл лишь равнодушно пожал плечом.
— Должно быть, с тех самых, как мой сын обручился с его внучкой, — холодно ответил он.
Свиток замер в пальцах Брана, и он уже не мог продолжать изображать безразличие, подавшись вперёд и сведя гневливые брови на переносице.
— Мальчишка, — презрительно изрёк Фиргалл, и в животе у Гнеды зародился мерзкий холодок, — неужели, увидев её, ты хоть на миг поверил, что это и есть Яронега? Насколько надо быть слепым, чтобы разглядеть в ней хоть что-то от сидов?
Гнеда вжалась в кресло, пытаясь не слушать.
Какую бы игру ни вёл Фиргалл, он явно обставил Брана.
— Что ты хочешь сказать? — хрипло спросил молодой сид.
— Только то, что ты заглотнул приманку, — усмехнулся Фиргалл, — и скогтил не ту птичку. Думаешь, я отдал бы тебе истинную Яронегу? Вот так просто, на блюдечке?
Бран зажмурился, словно у него резко разболелась голова, и ему потребовалось некоторое время, чтобы вновь посмотреть на своего собеседника.
— Ты хочешь сказать, — медленно начал он, и Фиргалл услужливо продолжил:
— Что девушка, которую ты выкрал, — всего лишь дочь рабыни, не имеющая ни малейшего родства с Этайн.
Сид откинулся на спинку, удобнее располагаясь, получая видимое удовольствие от оцепенения Брана, по-прежнему не глядя на Гнеду.
— Ты лжёшь, — упрямо и зло возразил Бран, но Фиргалл только надменно скривил губы.
— Настоящая дочь Этайн всё время жила рядом со мной, надёжно укрытая, спрятанная и опекаемая. Я поселил её в принадлежащей мне деревне, в хороший дом. Первое время я надеялся, что Аэд одумается и примет внучку, но этого так и не произошло, и тогда я решил воспитать девочку как подобает. Пусть она и не знала об истинном происхождении — ради своего же блага, — зато ни в чём не нуждалась. У неё была семья, которую она почитала за родную, надёжный покровитель и друг, воспитание, ничем не уступающее княжескому. Она росла в безмятежности, не ведая ни горя, ни лишений. Это то малое, что я мог сделать для единственного дитя Этайн.
Но потом всё в одночасье переменилось. Аэд остался без наследников, и зашевелились вы, — Фиргалл презрительно кивнул подбородком в неопределённую сторону, — княжата и изгои. Дождались своего мига, вспомнив о девочке. Когда я понял, что Эмер грозит беда, то принялся искать возможности обезопасить мою воспитанницу. Тогда-то я и подумал о ней.
Сид, наконец, посмотрел на Гнеду, и во взгляде, полном горечи, трудно было узнать Фиргалла.
Эмер.
Голубой камешек на груди Айфэ.
— Перед смертью Ингвара я, действительно, пообещал ему позаботиться о его дочери. Об обеих дочерях, потому как он просил и за ту, что была рождена не законной супругой, а презренной рабыней. Но я не собирался хлопотать о его вымеске. Вывезя дитя из охваченного смутой Стародуба и оставив его на поруки старцу в заброшенном селении, я считал свой долг перед усопшим исполненным. Но узнав, что девчонка не умерла и по-прежнему живёт в той же веси, я понял, что она может послужить моему замыслу. Я собирался вновь вступить в переговоры с Аэдом, дабы убедить его в том, чтобы он признал внучку и взял её под защиту, но мне нужно было развязать себе руки, и я решил навести врагов на ложный след.
Оставалось только подкинуть нужные слухи в нужном месте, направив обе ваши своры в одну сторону, подальше от Эмер, и я выиграл время на то, чтобы уломать упрямого старика. Но при дворе Аэда всё получалось не так гладко и скоро, как мне хотелось, поэтому я был вынужден зайти дальше, нежели собирался.
Фиргалл невесело усмехнулся сам себе, потому как его слушатели хранили ошеломлённое молчание.
— Всё пошло не так, как я ожидал, но главная цель оказалась достигнутой. Мы смогли убедить Аэда согласиться хотя бы мельком взглянуть на Эмер, а это была, почитай, победа, ведь девочка выросла как две капли воды похожая на свою мать. Стоило старому князю увидеть внучку, как сердце его растаяло.
