Он перевернулся брюхом в ту сторону, куда направлялся.
— Готовится к прыжку, — шепнула Ме’Линди.
Схлопнулась радужная вспышка — и краб исчез.
Полетел к другой звезде Глаза или вообще покинул Глаз и отправился мародёрствовать.
Жак расслабился и почувствовал приступ голода.
Он поел маринованных сладких мышей, фаршированных трюфелями со Спики, самой яркой звезды в созвездии Девы.
Планета, что повисла под ними несколько дней спустя, была запелёнута в ядовитый хлор, причём датчики корабля диагностировали, что атмосфера пригодна для дыхания.
Здесь имматериум просачивался в прорехи между Хаосом и реальной вселенной, загрязняя видимый спектр фантомными расцветками дурной магии. Отчасти в этом была виновата морось изменчивости, сыплющая сквозь сито между царством гнева и твёрдым миром внизу. И все на борту «Торментум Малорум» смотрели на психические миазмы, под которыми наверняка скрывались ещё более отвратительные виды: красные огоньки на приборной доске сияли, предупреждая о следах демонов.
Здесь, и нигде больше, гидра могла быть задумана и создана изобретательными психобиотехниками.
— Не думаю, что внизу нам встретятся чистокровные люди, — сказал Жак. — Длительное воздействие подобной среды изменит любое живое существо.
Возможно, заговорщики нуждались в тех костяных скульптурах-автоматах как посредниках не только, чтобы явить надлежаще жуткие лица местным обитателям, но и потому, что подобные существа хотя бы не успеют мутировать до того, как исполнят свою задачу?
Жак припомнил, что так и не увидел лиц тайных магистров Гидры, хотя, с другой стороны, никакой скверны он тоже не почувствовал.
— Лишь бы там нашлась хорошая драка, в которой можно поучаствовать, — заявил Гримм, стараясь приободриться. Мир внизу выглядел не очень-то гостеприимно. Если сама маска настолько изуродована болезнью, то какой жуткий лик под ней скрывается?
Жак спросил себя: какую цену же заплатили заговорщики, чтобы заполучить гидру? Если принять на секунду, что члены клики благонравны и просто жестоко заблуждаются. Пошёл бы Хаоса на сотрудничество, чтобы в конце концов уничтожить Хаос?
О да, он мог. Задумка могла бы понравиться отступникам, столь яро ненавидевшим Императора, раз в неё входила его замена. Разве потомки заговорщиков не начнут ссориться и соперничать в последующей борьбе за верховенство? Целый сектор Галактики — под контролем одного заговорщика — может нанести ментальный удар по соседнему сектору. Психическое потрясение будет титаническим. Вспыхнет безумие. Человеческая цивилизация снова погрузится в анархию, разрываемая психической гражданской войной. Подавляющее большинство выживших человеческих особей к тому времени будет носить у себя в голове паразита из варпа — маленькую дверцу для нечистых сил.
Если Император инициировал проект гидры, наверняка он должен был предвидеть такой вариант будущего?
Если только, с ужасом пришёл к выводу Жак, Император сам не повредился умом.
В высшей степени целеустремлённый где-то в одном, но где-то в другом… помешавшийся. Возможно, одна часть разума Императора не знает, что думает и готовит другая.
Жак отогнал эту еретическую мысль, но она не желала уходить.
Что, если верховные магистры заговорщиков тоже знают, что Император медленно сходит с ума — и должен быть любой ценой смещён, заменён? Знание этого должно быть самым страшным секретом мироздания — секретом, который они, возможно, даже не смеют доверить товарищам по заговору. Отсюда и ложь, что Император сам придумал этот план.
Если это ложь.
Если Император ещё жив на самом деле.
И снова Жак спросил себя: возможно ли, что обитателей Глаза обманом заставили отдать орудие разрушения тех самых сил, что питали и искажали их самих? Или по крайней мере обманом заставили их позволить, чтобы гидра была создана здесь — в Глазе Ужаса.
Это был бы поистине мастерский ход.
— Орбитальных мониторов нет, — сообщил Гугол, сверяясь с датчиками, — Спутников нет, боевых платформ нет.
Даже сквозь миазмы приборы фиксировали сосредоточия энергии. Около полудюжины, раскиданных по всему миру.
Как и тогда, давным-давно, когда он лежал на кровати в приюте на Ксерксе-Квинте, чувствуя искры ментальной фосфоресценции, только теперь при полном владении и умении защититься — как он надеялся — от любого ответного удара, Жак открылся миру внизу и пустил… нечистый… поток сквозь себя, вылавливая искомый след: хоть какое-то понятие о существовании гидры.
— Ме’Линди, открой ящик, — Жак сообщил ей код замка, — и принести мне подержать кусок гидры…
Она ушла и вернулась с небольшим отростком.
Жак плыл вверх по течению в огромном сводчатом канале, заполненном экскрементами больных умов, ища тень аморфного образа… Избегай тварей, что кормятся в этом фекальном потоке! Не привлекай их внимание!
Канал разделялся на шесть отдельных потоков, каждый из которых был таким же большим и полным, как общая клоака ниже по течению. Остерегайся того полипа, что подплывает, качаясь на волнах!
Плывём быстро в эту сторону. След гидры? Возможно. Почти наверняка.
Жак отступил. Он передал отросток обратно Ме’Линди, и та поспешно вернула неприятную субстанцию в стазис прежде, чем наплодится новая.
Когда она вернулась, Жак ткнул в экран, исчёрканный линиями отсылок.
— Вот здесь мы сядем. Рядом с этим источником энергии, только не слишком близко. Долго задерживаться не будем. Не думаю, что хоть один инквизитор устраивал обыск в мире Глаза до этого.
— Как ты сказал, Жак, они могут оказаться не такими уж гостеприимными и здравомыслящими типами там внизу, так?
— Совершенно верно.
— Ха, так, может, я прикинусь, что вы мои пленники? — предложил Гримм. — Давайте, я поведу вас на цепи? Согласитесь, я прекрасно сойду за представителя девиантного недочеловечества.
— Нет, — сказала Ме’Линди, — ты хорошенький.
— Хорошенький? Хорошенький? — коротышка вспыхнул и смутился.
— Ты настоящий скват с достойной внешностью.
— Хорошенький? Ха! Почему тогда не восхитительно прекрасный, в таком случае? — Гримм вызывающе подкрутил усы.
— Ты еси дивный крокодил, — начал Гугол.
— Заткнись, Трёхглазый.
— Может, мне принять облик генокрада? — предложила Ме’Линди. — Будет похоже, будто я затронута Хаосом, так ведь? Лучше защитной окраски и не пожелаешь.
Жак мог только обрадоваться такому предложению. Он кивнул с благодарным восхищением:
— Да, Ме’Линди, давай.
13
Молния раздвоенным языком расколола желтушное небо, словно разрядив накопившееся напряжение между реальностью и нереальностью. Тучи гноились, роняя скорее липкую сукровицу, нежели капли дождя. Скопления облаков напоминали гроздья мокнущих летучих опухолей. Часть пейзажа освещали жёлчью лучи солнца, зеленеющего сквозь хлористый покров. Солнце заражало плесенью песчаную поверхность, из которой вырастали изъеденные каменные пики и шпили. Укрытый маскировочным полем, «Торментум Малорум» смотрелся просто деталью пейзажа.
Иллюзии кружились, словно пытаясь стать плотнее, как молоко превращается в масло. Шарообразные растения алчно следили волосатыми цветами всех оттенков гниющего мяса за танцующими призраками.
Час спустя им бросили вызов в дьявольской игривой манере.
Человек-бык, закованный в латы, во главе дюжины веселящихся чудищ вышел из-за каменной башни, похожей на сталагмит.
— Хо-хо, хо-хо, — проревел бык. — Что это тут за забава для нас, мои прелестные?
По бокам на голове у предводителя торчали, загибаясь вперёд, внушительные рога, испачканные засохшей кровью. Его доспехи были выкованы в виде выпуклых костей. Металлические кости обручами огибали бёдра. Кости, приваренные к костям, образовывали рунические рисунки. Ухмыляющиеся чужацкие черепа закрывали колени. Гигантские кости пальцев покрывали сапоги и перчатки. Выпирал похабный гульфик из искусственной кости, инкрустированный гематитами, изображая язвы. Ещё на нём были тонкая атласная накидка, которая ярко трепетала на ветру, и золотое ожерелье с эротическим амулетом. От человека-быка исходила пугающая звериная чувственность. Его облачение как бы говорило, что даже кости способны совокупляться, даже металл может быть распутным… правда, без особых нежностей.
Позади предводителя топала прямоходящая черепаха-человек, чья чешуйчатая голова выглядывала из бочки панциря, усеянного блестящими звёздами и полумесяцами, словно тот был ходячей галактикой или безумным фокусником. Шёлковые ленты трепетали на ветру струйками горящего газа. Интересно, выбирался ли он из панциря, к примеру, ночью в постель, мягкотелый, мясистый, с обнажёнными нервами для удовольствия, ждущими охаживания большим и влажным языком? Жак тряхнул головой, пытаясь прогнать картинку.
