отдельным их проявлениям. Короче, рассмотрим, каковы границы возможностей вампиров вообще и данного вампира в частности.
Все, на что мы можем опираться, — это верования и суеверия. На первый взгляд не так-то много, когда речь идет о большем, чем о жизни и смерти. Тем не менее мы должны довольствоваться этим — во-первых, просто потому, что другими средствами мы не располагаем, а во-вторых, потому, что верования и суеверие — это, в сущности, все. Разве для всех, кроме — увы! — нас, не на том основана вера в вампиров? Кто из нас, живущих в век науки и скепсиса, еще год назад допустил бы подобную возможность? Мы не поверили даже в то, что происходило на наших глазах. Итак, договоримся, знание о вампире, его свойствах надежно сохранилось в суевериях. Ибо, позвольте вам заметить, вампир известен повсюду, где жили люди. В Древней Греции, в Древнем Риме, он процветал в Германии, во Франции, в Индии, даже в Китае. Даже там по сей день боятся вампира. Он следовал по пятам за исландцем-берсерком, за дьяволами-гуннами, славянами, саксонцами, мадьярами. Пока, стало быть, мы располагаем всем, чтобы действовать; и, позвольте заметить, изрядное количество этих воззрений нашло подтверждение в нашем столь горестном опыте. Вампир продолжает жить. Просто от старости он не умрет; он будет процветать там, где сможет упиваться кровью живых. Более того, мы видели, что он способен возвращать себе молодость, что его жизненные функции восстанавливаются и словно обновляются, когда он в изобилии обеспечен своей особой пищей. Но он может существовать лишь на этой диете, иная пища не по нему. Даже наш друг Джонатан, живший с ним бок о бок, ни разу не видел, чтобы он ел. Ни разу! Он не отбрасывает тени; его не отражают зеркала — опять же по наблюдениям Джонатана. Сила его руки равняется силе многих, свидетельствует Джонатан, которому он помогал спуститься из дилижанса и на чьих глазах удержал дверь против стаи волков. Он умеет превращаться в волка, как мы можем заключить на основании фактов о его прибытии в Уитби, где он выпустил кишки собаке; он может обратиться в летучую мышь, таким его наблюдала через окно мадам Мина в Уитби, и друг мой Джон в доме по соседству, и друг мой Квинси у окна мисс Люси. Он может облекать себя туманом, который создает, — достойный капитан тому свидетель, — но, насколько нам известно, туман он может создавать только вокруг себя. Он ходит с лунными лучами, как мириады пылинок, — опять же Джонатан видел тех сестер в замке Дракулы. Он способен уменьшаться в размерах — мы сами видели, как мисс Люси, пока она не обрела покой, проскальзывала в приоткрытую на волос дверь склепа. Однажды проникнув куда-нибудь, как бы плотно это ни было замкнуто или полыхай там даже огонь, он может входить и выходить беспрепятственно. Он видит в темноте — немаловажная способность в мире, наполовину погруженном во мрак. Но дослушайте до конца. Он все это может, но он не свободен. О нет, он в оковах куда более, чем раб на галерах или безумец в карцере. Он не может идти куда вздумает; порождение иной реальности, он все же связан некоторыми законами нашей жизни — почему так, мы не знаем. Он не может поначалу войти никуда — лишь по зову кого-то из домочадцев, но потом он волен приходить когда пожелает. Сила его, как и прочей нежити, оставляет его с наступлением дня. Лишь в определенные моменты он обладает ограниченной свободой. Находясь не в том месте, с которым он связан, превращаться он способен только в полдень или на рассвете и закате. Так говорят, и в наших записях есть подтверждение. Таким образом, хоть и может он творить свою волю у себя в пределе: в доме-гробу, адском доме, нечистом месте — как мы знаем, он ходил к могиле самоубийцы в Уитби, — но в другое время он может превращаться лишь в определенные моменты. Также говорят, он может переходить проточную воду лишь во время прилива или отлива. Есть предметы, которые лишают его силы: уже известный нам чеснок, а также освященные предметы, например это распятие, находящееся все время с нами. Они гонят его прочь и заставляют умолкнуть. Есть и другие, о которых я вам расскажу, поскольку они нам могут понадобиться в дальнейших поисках. Ветка шиповника на гробе не даст ему вылезти; если выстрелить в гроб освященной пулей, это убьет его и он будет мертв по-настоящему; кол и отделение головы тоже приносят покой, что мы видели своими глазами.
Таким образом, когда мы найдем убежище того, кто некогда был человеком, то сможем заточить его в гроб и уничтожить, если будем следовать известным нам правилам. Однако он умен. Я просил моего друга Арминия из Будапештского университета выписать все, что известно о его прошлом. И Арминий, изучив источники, рассказал, кем тот был. Это действительно воевода Дракула, прославившийся в борьбе с турками на границе владений султана. Коль так, он необычный человек, потому что и столетие спустя о нем говорили как об умнейшем, коварнейшем и храбрейшем из сынов Трансильвании. Могучий ум и железная воля ушли с ним в могилу, а теперь они направлены против нас. Дракулы, как сообщает Арминий, большой и знатный род. По мнению современников, кое-кто из этого рода имел дело с нечистым. Многие тайны узнали они в школе дьявола — Шоломанче, среди гор, где каждого десятого ученика дьявол делает своим помощником. В выписках были такие слова, как «stregoica» — «ведьма», «ordog» и «pokol» — «сатана» и «ад». А в одной рукописи об этом самом Дракуле говорилось, что он вампир, о чем нам уже хорошо известно. Он плоть от плоти великих мужей и добрых жен своего рода, и лишь на земле, освященной их могилами, могла родиться такая мерзость. Ведь самое ужасное то, что зло глубоко коренится в добре — в земле неосвященной его останки не упокоились бы.
Пока они беседовали, м-р Моррис пристально смотрел в окно. Затем он тихо встал и вышел из комнаты. После небольшой паузы Ван Хелсинг продолжал:
— А теперь мы должны продумать, как действовать дальше. У нас много фактов, и надлежит разобрать план кампании. Благодаря Джонатану мы знаем, что из замка в Уитби прибыло пятьдесят ящиков с землей, которые доставлены в Карфакс; мы также знаем, что несколько ящиков потом перевезли.
Мне кажется, прежде всего мы должны установить, остались ли другие ящики в доме, за стеной, которая граничит
