Всех учащихся гитлеровцы «добровольно» записывают в фашистскую организацию «СБМ». Не желающие вступать в «СБМ» исключаются из школы.
Фашистская цепная собака, этот ублюдок из «СБМ» Ганько, стараясь выслужиться у своих господ немцев, заигрывает с нашей молодежью. Путем организации различных вечеров, спортивных праздников «руководители» из «СБМ» проводят свою гнусную пропаганду с тем, чтобы побольше втянуть нашей молодежи в фашистскую организацию. Гитлеровские холуи из «СБМ» хотят этим самым облегчить немцам вывоз нашей молодежи на каторгу в Германию и заставить наших юношей и девушек выступить на защиту истекающего кровью немецкого зверя…
Юноши и девушки! Срывайте работу школ и гимназий, не вступайте в фашистскую организацию «СБМ», разоблачайте гитлеровских ставленников из «СБМ». Не являйтесь на весенние испытания в школу.
Знайте, что после окончания «занятий» в школах вас, как членов «СБМ», погонят в немецкое рабство или на строительство укреплений, заставят защищать палача Гитлера и его армию.
Немецко-фашистский зверь смертельно ранен. Гитлеровские захватчики не мечтают теперь о всемирном господстве. Они лихорадочно укрепляются, пытаясь отстоять свое разбойничье логово — Германию.
Но не выйдет!
Молодежь Минска! Близок час, когда Красная Армия совместно с армиями наших союзников нанесет решающий удар, который будет последним ударом по разгрому немецких захватчиков.
Поднимайтесь все на борьбу с немецкими захватчиками! Всеми средствами активнее помогайте родной Красной Армии!
Не поддавайтесь на провокации предателей из «СБМ»!
Отдадим все свои силы, всю волю, все стремления на освобождение нашей Родины от гитлеровских извергов!
Минский горком ЛКСМБ».
Утром это воззвание было отпечатано в большом количестве экземпляров.
Взяв около сотни их, братья Сенько отправились в Минск.
30 октября 1943 года из Кайковского леса возвратились все товарищи.
На заседании городского комитета партии Осадчий доложил, что на Второй минской электростанции член подпольной группы рабочий Иосиф Буцевич взрывом вывел из строя два котла и электростанция перестала работать.
В этот же день служащий железной дороги в Козыреве Гературан установил мину на уходящем со станции эшелоне, в результате в пути следования взорвались десять вагонов с боеприпасами.
Олег Фолитар и Игнат Чирко заминировали пять цистерн с горючим.
Мурашко доложил, что братья Сенько с помощью Фролова продолжают убивать офицеров СС и СД и что его группа к Октябрьскому празднику готовит две диверсии.
Матузов сообщил, что Ульяна Козлова, которая теперь работает в столовой немецкой эсэсовской команды, подготавливает взрыв. Если взрыв удастся — уйдет в отряд…
Из Кайковского леса прибыл Константин Мурашко.
— Дайте больше мин, тола, — потребовал он.
— Неужели уже израсходовали? — удивился я.
— Да, Фолитар и Игнат Чирко последние маломагнитки приклеили к цистернам с горючим. Теперь мы с Гавриловым готовим фашистам новые «подарки».
Мы дали ему двадцать килограммов тола и десять маломагниток, и он ушел обратно.
А спустя несколько дней Мурашко пришел в лагерь веселый и довольный.
— Повезло! — радостно пожал он мне руку.
— Рассказывайте!
— Рая Врублевская вызвала ко мне Николая Гаврилова… Я показал ему, как обращаться с толом и ставить маломагнитки. Потом стали думать, что именно заминировать. «У нас на станции формируются пассажирские составы, в отдельных вагонах едут офицеры… Что, если сунуть мину в такой вагон?» — предложил Гаврилов.
Мы так и решили.
Гаврилов пользовался правом свободного доступа в вагоны. И вот, как только на запасной путь подали состав, он с маломагниткой и пакетом толовых шашек осторожно вошел в вагон и в тамбуре уложил мину. Поезд уходил через четыре часа, и Гаврилов поставил шестичасовой взрыватель. Точно через шесть часов в пути произошел взрыв. Было убито двадцать пять офицеров. Гаврилов остался вне подозрения.
Эта удача еще больше раззадорила его, и на другой же день он заминировал автодрезину. Ничего не подозревая, четверо эсэсовцев сели в нее и уехали. На перегоне между Минском и Ждановичами вместе с дрезиной они взлетели на воздух.
— Гаврилов опять просит мину, но я пока не даю. Пусть пройдет немного времени, иначе на него падет подозрение, — говорил Мурашко. — Подождем случая заминировать что-нибудь гораздо более важное, чем дрезину, — закончил он.
Мы получили сведения, что между Сеницей и Прилуками (окрестность Минска) немцы строят мощную радиолокационную станцию «Медведица». По своей мощности «Медведица» будет вторая на временно оккупированной немцами территории. Она должна была координировать связи Берлина с центральным фронтом, перехватывать партизанские радиограммы и препятствовать поддержанию партизанами связи с Большой землей.
На заседании Минского горкома было принято решение во что бы то ни стало воспрепятствовать строительству этой станции.
Монтажные работы проводили военнопленные-поляки под сильной охраной эсэсовцев. После окончания работ их всех должны были расстрелять.
Обо всем этом я рассказал Мурашко. Он задумался, видимо перебирая в памяти людей, через которых можно проникнуть к монтажникам.
— Только ты один, Константин, можешь выполнить это задание: твои люди в большинстве из этого района, — сказал Лещеня.
— Не знаю, как выйдет, но постараюсь выполнить, — поднявшись, решительно ответил Мурашко.
Долгое время в лагерь не показывались братья Сенько, но никто на это не обращал внимания. Мы привыкли к тому, что от них долго, иногда по месяцу, нет никаких сведений, а потом вдруг неожиданно они появлялись, бодрые и веселые. Теперь я начал тревожиться. И вот скоро вместо них явилась связная Катя. Ее посеревшее лицо и впавшие глаза без слов говорили, что произошло несчастье.
— Что случилось? — предчувствуя недоброе, с тревогой спросил я.
— Владимир погиб… Константин, раненный, в СД… — глухо, не своим голосом проговорила девушка.
Я невольно прислонился к выступу землянки. Больно сжалось сердце. Перед глазами всплыла картина последнего прощания: перекидываясь шутками с остающимися в лагере партизанами, Владимир и Константин выходят в город…
— От кого слышала? Может, это еще не…
— Нет, это точно… — наклонила голову Катя. — Константина выдал какой-то предатель. Работники СД выследили его и окружили. Отстреливаясь, Константин убил восемь фашистов, но был ранен, надолго потерял сознание, и его увезли в СД.
Плечи Кати вздрагивали.
Только теперь я понял, как дорог был для Кати Владимир. Больше, чем каждому из нас, а его любили все…
— Где держат Константина? — тихо спросил я.
— Не знаю… Старались узнать, но пока ничего не вышло, — Катя говорила едва слышно.
— Больше никого не взяли?
— Говорят, на заводе Мясникова кого-то взяли, но кого именно — не знаю. Взяли профессора Клумова и из «корпуса самообороны» какого-то начальника.
— Фамилию этого предателя знаете?
— Нет.
— Хоть что-нибудь говорили они о нем?
— Ни слова.
— Откуда же тогда…
— Константина неожиданно окружили на улице. Он крикнул ребятам, что их предал… Больше он ничего не успел сказать.
Несколько минут мы молчали.
— А как Фролов и Иванов?
— Работают еще.
— У вас СД не было?
— Нет.
— Вы должны срочно выйти в отряд или переменить квартиру, — решительно сказал я.
— Что вы! Неужели думаете, что Константин… Нет, он фашистским палачам ничего не скажет, — горячо заговорила девушка, — а кроме Владимира и Константина, про нашу работу никто не знает.
— Катенька, я верю, я знаю, что Константин не выдаст… и все-таки конспирация требует, чтобы вы скрылись, — убеждал я ее.
В этот момент в землянку зашли комиссар Родин и Лещеня. Я им кратко рассказал о случившемся.
Печальную весть нужно было сообщить Марии Сенько. Анатолий Чернов привел ее в землянку. Мария взглядом обвела нас, внимательно посмотрела на Катю и дрожащими губами прошептала:
— Катя, что случилось?
Катя обняла Марию.
— Владимир погиб… Константин…
— Погиб… — едва слышно повторила Мария. Она освободилась из Катиных объятий и твердыми шагами вышла из землянки.
Я нашел ее за лагерем. Мария сидела на краю окопа и невидящими глазами смотрела вдаль.
— Мы все вместе с вами горюем, Мария, — проговорил я.
Она крепко сжала мою руку.
— Мы, комсомольцы, в первые дни войны поклялись бороться против оккупантов. Мои братья погибли на боевом посту…
— Константин жив, — нерешительно произнес я.
