— Константин жив, — нерешительно произнес я.
— Жив? — в ее голосе прозвучала слабая надежда.
— Жив, Мария, но он, раненный, попал в лапы палачей из СД.
Лицо Марии стало совсем бескровным. Срывающимся голосом она попросила:
— Оставьте меня одну.
Я шел по лагерю, напряженно раздумывая о причине гибели подпольщиков. Простая ли случайность или СД пролезло в наши ряды… Надо предпринимать экстренные меры, иначе могут погибнуть другие.
На экстренном заседании подпольного горкома мы решили послать в Минск товарищей, чтобы они узнали о подробностях и размерах провала и помогли оставшимся в живых подпольщикам.
Родин предложил послать Михаила Гуриновича и Максима Воронкова. Все согласились. Вызвав обоих, я им подробно рассказал о случившемся и о предстоящем задании.
— Согласны пойти в Минск? — спросил Лещеня, выходя из-за стола.
Поднялся Гуринович и коротко сказал:
— Мы коммунисты.
Через неделю они возвратились в сопровождении Фени Серпаковой, Галины Киричек и Клавдии Валузенко.
— Где Константин Сенько, так и не удалось узнать, — прежде всего сказал Воронков и опустил голову.
— Да… неизвестно даже, жив ли он еще или нет, — тихо проговорил Гуринович. — Узнали только одно: Михаил Иванов и Николай Фролов по-прежнему работают на своих местах… И не собираются уходить…
— Значит… — нерешительно начал я.
— Да! Они крепко верят, что Константин их не выдаст, — ответил Максим на мою невысказанную мысль.
— С завода Мясникова арестовали Сумареву, инженера Силантьева и механика Верлига, — вставила Галина.
— Их на день раньше, чем Соболенко, — быстро подхватила Феня. — Поэтому я думаю, что их арест не связан с арестом Соболенко…
Ночью мы с Лещеней, Родиным и Машковым обсуждали сообщения пришедших из Минска подпольщиков.
Мы были одного мнения: захватом Константина Сенько, арестами Сумаревой и других товарищей СД нанесло сильные удары по патриотам Минска. Но проникнуть в минское подполье фашистам все-таки не удалось.
Константин Мурашко прислал мне со связным записку:
«Работа идет. Срочно пришлите двадцать партизан. Место встречи — тайник».
Я сейчас же вызвал командира роты Малева:
— Николай, готовься идти в Кайковский лес. Возьми с собой двадцать партизан и продовольствия на три-четыре дня.
— К Мурашко?
— Да. Разыщешь его, и он укажет, что дальше делать.
Спустя полчаса группа партизан ушла.
Минуло два дня, и они возвратились в лагерь. Вместе с ними пришел и Мурашко. Войдя в землянку, он тотчас же выложил на стол толстый портфель.
— Что тут?
— Чертежи с планами радиолокационной станции «Медведица». Здесь вся документация.
— Как удалось ее достать? — Лещеня и Машков удивленно посмотрели на Константина.
Мурашко рассказал:
— Сам не ожидал, что так удачно получится. Однажды зашел я в Сеницу навестить свою мать, а потом заглянул к Вороничу. У него я застал подростка из нашей деревни Анатолия Шпаковского. Парнишка мне и раньше помогал.
Я завел разговор о строительстве немцами радиостанции и начал выпытывать: не бывает ли в деревне кто-либо из охраны или монтажников. «Этого не знаю», — ответил Воронич. — «Вот так не знаешь! — усмехнулся Анатолий. — А переводчик Ян? Он постоянно приходит к Марии Леваневской, влюбился в нее».
Я подробно расспросил Анатолия о переводчике. Мальчик знал немного, но обещал узнать больше.
Хотя было и небезопасно, я остался на ночь у Воронича и на другой день с нетерпением ждал Анатолия. Он пришел под вечер и сообщил, что переводчик — поляк Ян Шалневский — навещает Леваневскую почти каждый вечер. С наступлением темноты Анатолий пошел узнать, пришел ли Шалневский, и скоро вернулся. «Есть!» — шепнул он мне. Я проверил оба пистолета, гранаты и вышел. Анатолий провел меня кустами на тропинку, по которой должен был возвращаться переводчик. Я спрятался в кустах, стал ждать.
Было уже поздно, небо было ясное, звездное, светила луна. Я увидел идущего от деревни человека. Он шел, беспечно насвистывая песенку и освещая дорогу электрическим фонариком. Я вышел на тропинку и направился ему навстречу. Поравнявшись с ним, я сказал: «Добрый вечер, Ян!» Он отшатнулся.
— Откуда вы меня знаете? — Он быстро взглянул на мой карман, оттопыренный пистолетом, и, не ожидая ответа на первый вопрос, задал новый: — Кто вы?
— Я советский партизан. Мне надо поговорить с вами, Ян. — Он оглянулся, соображая, как ему отнестись к этой неожиданной встрече.
— Говорите, — сказал он.
Чувствуя его настороженность, я закурил и предложил ему сигарету. Он взял. Трепетный огонек на миг осветил его молодое худощавое лицо.
— Лучше бы не на этой дороге. Отойдем в сторонку, — посоветовал я.
— Я без оружия, — ответил он, — а вы, конечно, с оружием. Хотите силой увести?
— Нет, — сказал я. — Не хотите отойти — не надо. Силой уводить вас не собираюсь. Но я должен предупредить… — Я подошел вплотную и тихо закончил: — Когда кончатся монтажные работы, эсэсовцы всех вас, поляков, расстреляют.
Он вздрогнул.
— Зачем нас расстреливать, если мы у них работаем?
— Для того чтобы вы никому не смогли рассказать о вашей работе. Это обычный прием эсэсовцев, — ответил я.
Он долго молчал, затем спросил:
— Что вы нам предлагаете?
Я предложил ему организовать всех монтажников и уйти к партизанам.
Мы условились встретиться следующей ночью и попрощались…
Мурашко оглядел меня, Лещеню и других товарищей — все мы внимательно слушали.
На следующий день я опять встретил Яна, и он мне сообщил, что разговаривал со своими товарищами, даже беседовал со старшим инженером монтажников. «Все будет хорошо», — заверил Ян. — «А как охрана? Может, нужна помощь?» — спросил я. Ян пояснил, что охраняют слабо. Во-первых, потому, что неподалеку город, откуда может быстро подоспеть подкрепление; а во-вторых, немцы надеются, что поляки в чужом краю не разбегутся.
Так я еще два раза встретился с Яном. Потом он привел с собой инженера. Тот рассказал, что всеми работами руководит эсэсовский начальник, а он является лишь его техническим помощником, но копии всех чертежей имеет. Я предложил инженеру передать чертежи нам. Он долго изучающе глядел мне в лицо и — согласился.
Вместе обсудили план побега. Отлучаться с территории станции эсэсовцы разрешали только инженеру и переводчику, но вечером вся охрана находится в бараках, а возле ворот стоит лишь часовой. Поэтому побег наметили на вечер.
Прибыл Малев с группой. Они остались в лесу, а я пошел опять в Сеницу. В условленном месте инженер передал чертежи и сказал, что у них все подготовлено.
К вечеру я вышел на дорогу. Скоро от станции выехали две автомашины без светомаскировки. В воздух поднялись ракеты, началась стрельба. Я выбежал на дорогу и посветил фонариком, но машины проскочили мимо.
Спустя некоторое время по той же дороге промчались немцы, и я отошел к Малеву. Мы ждали до утра, выслав во все стороны разведку. На другой вечер пришел Анатолий и сообщил, что эсэсовцы сразу же обнаружили бегство монтажников и пустились их догонять. Заехав в лес, монтажники остановили машины и разбежались. Вся охрана радиостанции арестована и отправлена в Минск.
— Необходимо сообщить соседним отрядам, чтобы приняли монтажников, — сказал Родин. — Ведь они будут искать партизан.
— Обязательно, — подтвердил я.
Луньков тотчас же выслал связных в другие отряды.
— Спасибо, дружище. — Лещеня крепко пожал руку Константину. — Передай привет и благодарность своему младшему товарищу Анатолию Шпаковскому.
— Служу Советскому Союзу! — вытянулся Мурашко.
Когда мы вошли в землянку, он достал еще один пакет. Это были документы и военные чертежи, взятые Раей Волчек и Раей Врублевской из авиационного склада.
Я послал радиограмму на Большую землю и через три-четыре часа получил ответ:
«Переслать все собранные немецкие документы в Москву».
В тот же день группа автоматчиков, взяв документы, вышла в Полесье, где находился партизанский аэродром.
Скоро Мурашко привел в лагерь Анатолия Шпаковского, Раю Волчек и ее родных.
— Вот наш герой, — Мурашко слегка подтолкнул Анатолия вперед.
— Сколько ж тебе лет, дружок? — спросил его Лещеня.
— Пятнадцать, — неохотно пробормотал Анатолий, наклонив голову и оглядывая нас исподлобья умными, внимательными голубыми глазами.
Трудно было поверить, что этот мальчик выполнял ответственные и опасные задания.
— Расскажи, как ты поднимал на воздух фашистов? — попросил Константин парнишку.
— Говори, говори, — подбадривал его комиссар, но Анатолий только смущенно мял в руках шапку, по-прежнему поглядывая на нас исподлобья.
