- А кто же против? Я никому рот не затыкаю. Я только против злостных выпадов насчет неоспоримого авторитета партии.
- Выпадов не будет. Договорились. Теперь кто хочет по существу? Ты, что ли, Андрей Иванович?
Бородин встал, распахнул черной дубки нагольный полушубок, оправил усы, словно за обед садился, и крякнул для солидности:
- Во-первых, 5230 пудов излишков наложили на весь район. Зачем же мы перекладываем эту цифру на плечи одного села? Что ж мы, за весь район отдуваться должны?
- Это ж только ржи! - крикнул Сенечка. - А там еще столько ж овса... Да просо, да гречиха, да ячмень...
- Во-вторых, - невозмутимо продолжал свое Бородин, - у нас было шестнадцать кулаков. Откуда же взялось восемнадцать? Кого добавили?
- Как будто он не знает, - ухмыльнулся Сенечка, глядя на Кречева. - В список кулаков занесены Прокоп Алдонин и Федот Клюев. Вам ясно? - Это уж Бородину сказал.
- Нет, не ясно. Во-первых, на каком основании? Во-вторых, я их кулаками не считаю.
- Скажите на милость, какой сословный вождь нашелся! Кто это "я"? "Я" последняя буква в алфавите. Занесли их в список на заседании партячейки совместно с группой бедноты. И утвержден этот список не где-нибудь, а в райисполкоме. Под ним стоит подпись самого товарища Возвышаева. С вас довольно? - Сенечка закинул голову и с вызовом глядел на Бородина.
- Список кулаков составлялся на пленуме сельсовета, а утверждал его сход. Такой у нас порядок.
- Был! - крикнул Сенечка. - А теперь сплыл. Это не порядок, а круговая порука. Кулаки и подкулачники сами покрывали себя за счет одураченной массы. Такая чуждая тактика решительно осуждена районным комитетом партии. Выявление кулаков поставлено теперь на классовую основу. Понятно?!
Бородин вопросительно посмотрел на Кречева. Тот, глядя в пол перед собой, сказал:
- Да. Нам запретили на сходе обсуждать кандидатуры кулаков.
Бородин оправил рукой воротник косоворотки, будто он ему тесен стал:
- Ладно, допустим... Теперь третий вопрос: почему излишки хлеба снова выплыли? Мы же их сдали, за исключением отдельных личностей.
- Контрольная цифра спускается сверху, - ответил Кречев. - Обсуждать нечего.
- То ись как нечего? - крикнула Тараканиха. - Мы кто, хозяева или работники?
- О! Проснулась наша Маланья! - ухнул кто-то басом, и все засмеялись.
- Что касается нас, то мы работники, - пояснил с улыбочкой Зенин. Даже в песне про это поется: "Лишь мы работники на славу". А песня эта "Интернационал". Вы согласны, товарищ Караваева? А вы записывайте! обернулся он к Левке Головастому.
- Да я записываю, - виновато отозвался тот и нырнул в свою папку.
- Ежели мы все работники, тогда давайте излишки на всех начислять поровну, - сказала Тараканиха, - по едокам то ись. А то что ж выходит? На работников начисляем, а на лодырей нет. Пускай и беднота платит!
- Чем она заплатит? - спросил Кречев. - Горсть вшей насыпят?
- И это называется классовый подход. Ах-ха-ха-ха! - по-козлиному рассыпал мелкий смешок Сенечка.
В бабьем углу затараторили:
- Ежели бедноту не уважать, тогда и заседать нечего.
- Я вам чем, кусками заплачу?
- Советская власть не позволит! Чтоб смеяться над беднотой?.. Это ж кулацкая отрыжка.
- Тише вы, сороки! - гаркнул на них Ванятка. - Ждите голосование. И не мешать.
А Бородин все стоял в расстегнутом полушубке, ждал, когда угомонятся растревоженные бабы. Наконец он произнес:
- Я вот что предлагаю. Давайте обкладывать не всех скопом, а по хозяйствам. Мы же знаем - у кого какой был урожай. Только такая цифра - в пять тысяч пудов с гаком! - прямо скажу - не по силам для наших мужиков. Это обложение подрежет нас под корень. - Бородин сел.
Зенин с той же горькой улыбочкой покачал головой и произнес печально:
- Ну и ну! Это ж надо так уметь - взять и свалить в одну кучу все классы и прослойки. Все покрыть одним словом - мужики?! А ведь мужики-то разные. Мы, товарищ Бородин, не затем создали Советскую власть, чтобы всех подряд одним миром мазать. Нет, мы за классовое расслоение. И путать, собирать всех крестьян до одной кучи никому не позволим! Вы как-то ловко вывели из нашего обложения всю кулацкую часть. Думаю, что не без цели.
- Какая ж у меня цель? - крикнул Бородин.
- Поживем - увидим, - спокойно изрек Сенечка и опять Левке Головастому: - А вы записывайте, записывайте! Значит, кулацкую часть вы не посчитали? А напрасно. Давайте прикинем: восемнадцать кулаков по сто пудов на каждого это выходит тысячу восемьсот. Значит, на середняков, то есть на всех крестьян, остается не пять тысяч пудов с гаком, а всего три тысячи с небольшим. Много ли это? Нет, товарищи, эта цифра далеко не крайняя. Возьмем то же хозяйство Бородина Андрея Ивановича. У него семь едоков, значит, по два пуда с едока - будет четырнадцать пудов. Неужели, товарищ Бородин, четырнадцать пудов, то есть три мешка ржи, разорят ваше хозяйство? Не смешите народ! Все равно вам никто не поверит. Нет, середняка мы не разорим таким обложением. А что же касается кулаков, то здесь мы непреклонны. Никакой пощады классовым врагам! Это не крестьяне, а мироеды. Вот и давайте соберем все, что можем. А ведь с миру по нитке голому портки. Наш хлеб идет не куда-нибудь в пропасть, а на питание рабочего класса, на индустриализацию страны. То есть на строительство фабрик и заводов, на изготовление машин, инвентаря, одежды, на нас самих. Так неужели ж мы не поможем родному государству? А стало быть, неужели не поможем самим себе построить лучшую жизнь? Я думаю, говорить больше не о чем. Ставьте на голосование.
Кречев прокашлялся, будто он сам это все только что сказал, и спросил строго:
- Другие предложения будут? Нет? Тогда голосуем в порядке поступления: кто за первое предложение, то есть за обложение кулаков по сто пудов ржи, а остальное по едокам на середняков, прошу поднять руки.
В бабьем углу взмыли руки, дружно, как по военной команде, - все враз. Потом потянулись мужики, с оглядкой, но проголосовали "за". Не подняли рук только Тараканиха, Серган и Андрей Иванович.
- Поскольку большинство "за", то голосование по второму предложению отпадает. Теперь, значит, еще один вопрос, насчет индивидуального обложения кулаков. Слово имеет товарищ Зенин.
Сенечка говорил сидя, усталым голосом, как бы закругляясь - говорить, мол, и спорить уже не о чем:
- Значит, на последнее у нас - вопрос об индивидуальном обложении кулаков. Как вы уже знаете, у нас оказалось по Тихановскому Совету два недообложенных кулацких хозяйства. Установка, надеюсь, всем известная: ни одного недовыявленного кулака! Поскольку Прокоп Алдонин и Федот Клюев в списки попали позже, то они механически оказались недообложенными. Винить здесь персонально некого. И потому ставим на голосование: кто за то, чтобы обложить в порядке индивидуального налога Алдонина и Клюева по восемьсот рублей? Виноват, голосуйте вы, товарищ Кречев!
- Какая разница? - отозвался тот. - Давай поставим вопрос на голосование.
Но встал Андрей Иванович:
- Мы только что обложили их по сто пудов. Сколько же можно?
- Можно, товарищ Бородин! - повысил голос Сенечка. - Кулаков можно обкладывать до полного искоренения как классовых врагов.
- Какие ж они кулаки? Это ж трудяги из трудяг. Они портки последние закладывали на хозяйственные нужды!
- И обдирали своих соседей! - вставил Сенечка.
- Кто обдирал? Кого?
- Кого? А чей кон будет! - крикнул Степан Гредный. - К примеру, Прокоп Алдонин хлеб молотил на своей машине. По восемь пудов ржи брал за день молотьбы. Это как посчитать? Скольких он обобрал.
- Дак он же сам молотил, у барабана стоял. И машина его, и лошади! Это ж какая работа! И все за восемь пудов ржи! Кто тебе еще за такую цену сработает? - распалялся Андрей Иванович.
- Ты, Андрей, Прокопа не выгораживай, - сказал Ванятка. - Из-за него артель развалилась. Все жадность его виновата.
- Так за жадность, что ли, восемьсот рублей с него дерем? Зачем разорять человека?
- Прокоп только покряхтит...
- Распла-атится. У него денег-та куры не клюют.
- А ты считал?
- В чужом кармане завсегда денег больше, чем в своем.
- Голосовать давайте!
- А как с Клюевым быть? - спросил Серган.
- Как со всеми кулаками, - ответил Сенечка.
- Он же член сельсовета! Депутат! - заорал Серган.
- Был, да вывели. А вы не берите на горло! - крикнул Сенечка.
- Федот - мастер, колесник! А ты - сморчок! Слепень на конской заднице!
- Это что за подкулачник? - обернулся Сенечка к председателю. - Клюев его напоил? Специально подпоили!
- Меня подпоили?! Ах ты, мать-перемать... Я тебя самого счас напою Капкиным кипятком. Утоплю в кубовой!
Серган бросился к столу, опрокидывая скамейки, но на плечах его повисли Ванятка и Андрей Иванович. А Сенечка побледнел, по-заячьи выпрыгнул из-за скамейки да брызнул через заднее крыльцо на улицу. Только его и видели.
- Да я ему ноги из шагалки повыдергаю, как у цыпленка. Соплей зашибу и разотру в порошок! - долго еще бушевал Серган, но на улицу не вышел, не побежал за Сенечкой.
