– О, что это? – упав на колени, вскричала Матасвинта.
– Камень и железо, – беззвучно ответил Витихис. – оставь меня, я обречен смерти. Но даже если бы эти цепи и не удерживали меня, я все же не пошел бы за тобою. Назад в мир? Но в нем все ложь, ужасная ложь!
– Ты прав, – вскричала Матасвинта. – Лучше умереть! Позволь же мне умереть с тобою и прости меня, потому что я так же обманывала тебя.
– Очень может быть, это меня не удивляет.
– Но ты должен простить меня, прежде чем мы умрем. Я тебя ненавидела… я радовалась твоим неудачам… я… я… О, это так трудно выговорить! Я не имею силы сознаться. Но я должна получить твое прощенье. Прости меня, протяни мне руку в знак того, что прощаешь.
Витихис молчал.
– О, молю тебя, прости мне все зло, которое я сделала тебе!
– Уйди… почему мне не простить?.. Ты – как и все, не лучше и не хуже.
– Нет, я злее других. Но лучше. По крайней мере, несчастнее. Боже, я хочу только умереть с тобою. Дай же мне руку в знак прощенья!
Опустившись на колени, она с мольбой протянула ему обе руки. Сердце Витихиса было доброе, он был тронут.
– Матасвинта, – сказал он, поднимая руку: – уходи, я прощаю тебе все.
– О, Витихис! – прошептала она и хотела схватить его руку. Но в эту минуту ее с силой оттолкнули.
– Поджигательница! Никогда не может он простить тебя! Идем, Витихис, мой Витихис! Идем со мною, ты свободен!
При первом звуке этого голоса Витихис вскочил, точно пробужденный.
– Раутгунда! Ты никогда не лгала! Ты сама правда. И ты снова со мною!
С криком радости он обнял ее.
– Как он ее любит! – со вздохом прошептала Матасвинта. – С нею он уйдет. Но он должен остаться и умереть со мною.
– Скорее! – крикнул между теми Дромон. – Нельзя медлить.
– Да, да, скорее, – повторила, Раутгунда и вынув ключ, отперла замки от цепей.
– Идем, Витихис, ты свободен. А вот и оружие, – сказала Раутгунда, подавая ему большой топор. Быстро схватил Витихис оружие и сказал:
– Неужели я снова буду свободен?.. Как легко на душе, когда есть оружие в руках!
– Я знала это, мой храбрый Витихис. Идем же скорее! Ты свободен.
– О да, с тобою я охотно уйду! – ответил он и направился к двери.
Но Матасвинта бросилась к нему и загородила дорогу.
– Витихис, – вскричала она, – подожди, одно только слово: только повтори, что ты меня простил!
– Тебя простить! – вскричала Раутгунда. – Никогда! Витихис, она погубила государство. Она изменила тебе. Не молния с небес, а она подожгла житницы.
– О, в таком случае будь проклята! Прочь, змея! – вскричал Витихис и, оттолкнув ее, бросился к выходу.
– Витихис! – закричала Матасвинта. – Подожди, выслушай! Витихис! Ты должен простить!
И она без чувств упала на землю. Но крик ее разбудил Цетега. Он встал и быстро подошел к окну.
– Эй, стража! – крикнул он – К оружию!
Но солдаты и сами услышали шум. Шесть человек бросились ко входу в подземелье. Едва последний переступил порог, как Раутгунда, скрывшаяся за дверью, быстро выскочила, захлопнула дверь и заперла ее.
– Теперь вы не опасны, – прошептала она и бросилась за Витихисом. Там остался только один воин. Ударом топора Витихис убил его и бросился на улицу. Раутгунда за ним.
– Сифакс! Лошадь! Скорее! – крикнул между тем префект.
Через несколько минут весь двор осветился факелами, и из ворот во все стороны выехали всадники.
– Шесть тысяч золотых тому, кто захватит его живым, и три тысячи – кто привезет его мертвым! – крикнул Цетег, садясь на лошадь. Ну, дети ветра, гунны и массагеты, догоняйте его!
– Куда же ехать? – спросил Сифакс, когда Цетег сел на лошадь. Тот с минуту подумал.
– Все ворота заперты. Он может пройти только через пролом в стене башни Аэция. Едем туда!
Между тем супруги счастливо добрались до опушки леса, где ждал их верный Вахис с лошадьми. Витихис с Раутгундой сели на Валладу и помчались, Вахис на другой лошади за ними. Вскоре они подъехали к реке. Берег был крут, и вода глубока. Лошади остановились, не решаясь идти в темную массу воды.
– Слышишь, Витихис? – сказал Раутгунда. – Что это за шум?
– Это лошади скачут, за нами погоня. Валлада, вперед! – крикнул он, пришпоривал лошадь. Но та, фыркая и дрожа, смотрела на воду и не шла. Тогда, нагнувшись к ее уху, Витихис прошептал: «Дитрих Бернский!» И одним прыжком Валлада очутилась в воде Лошадь Вахиса последовала за нею.
Не успели они доплыть и до середины реки, как к берегу подъехал Цетег, а за ним гунны.
– Вот они в воде! – крикнул Цетег, указывая на белую одежду Раутгунды, которая ярко выделялась на темной поверхности воды. – Гунны, бросайтесь за ними! Что же вы остановились?
– Господин, ночью нельзя идти в воду, не помолившись Фугу, духу вод.
– Молитесь себе после, сколько угодно, а теперь не время. Скорее в воду!
В эту минуту сильный порыв ветра затушил все факелы.
– Видишь, господин. Фуг сердится. Мы должны сначала помолиться.
– Тише! Видите их? Цельте скорее туда, влево, пока луна не скрылась за тучку.
– Нет, господин, нельзя прежде мы помолимся.
Между тем Витихис, чтобы облегчить Валладу, спрыгнул с нее и поплыл рядом с нею. Вот Вахис уже выбрался на противоположный берег Валлада также уже близко. Но вдруг просвистела стрела, и Раутгунда вздрогнула.
– Ты ранена? – спросил Витихис.
– Да, оставь меня здесь и спасайся.
– Никогда!
– Ради Бога, торопитесь! – закричал Вахис с берега. – Они целятся.
Действительно, гунны кончили молитву, и двадцать стрел направились в беглецов Валлада рванулась и пошла ко дну Витихис также был смертельно ранен.
– Умру с тобою, – прошептал он, обнимая Раутгунду, и оба исчезли в волнах.
Утром Цетег вошел к Матасвинте.
– Он умер, – холодно сказал он. – Я не стану укорять тебя, но теперь ты видишь, что значит идти против меня. Весть о его гибели возбудит ярость готов. Начнется война. И во всем этом ты виновата, потому что ты подготовила его в бегство и смерть. Исполни же, по крайней мере, мое второе требование. Через два часа придет Герман. Будешь ли ты готова принять его?
– Где труп Витихиса?
– Не найден. Течение унесло оба трупа, его и Раутгунды.
Матасвинта вздрогнула.
– Они умерли вместе! – вскричала Матасвинта.
– Оставь их. Будешь ты готова?
– Буду.
Через два часа Аспа ввела в комнату королевы принца Германа и Цетега. Увидя ее, оба остановились, пораженные: никогда еще не видели они ее такой прекрасной. Лицо ее было бело, как мрамор, глаза горели.
