– Да, я отомщу! – вскричал Тотила, схватив меч, поданный ему Тейей.
Это был меч Теодориха.
– И обновить государство! – продолжал Гильдебранд, надевая ему на голову корону. – Да здравствует король готов!
– Что вы делаете? – с испугом спросил Тотила.
– То, что следует, – ответил старик, – умирающий верно предсказал: ты обновишь государство. Неужели мы сложим руки и уступим коварству и измене!
– Нет! – вскричал Тотила, – этого мы не сделаем. Мы изберем себе нового короля и будем сражаться. Но вот стоит граф Тейя, – он старше и достойнее меня. Выберем его!
– Нет, – решительно ответил Тейя. – Теперь твоя очередь. Тебе прислал твой умирающий брат меч и корону. Носи ее, и если можно еще спаси наше государство, ты спасешь его. Если же это невозможно, то пусть останется мститель за него.
– Хорошо, – вскричал Тотила. – Если хватит сил человека, я обновлю это государство.
Глава 2
И Тотила сдержал свое слово: имея в своем распоряжении вначале только три маленьких городка и несколько тысяч вооруженных готов, он возвел могущество своего государства на такую высоту, какой оно не достигало даже при Теодорихе. В этом жизнерадостном юноше крылись дарования, которые провидели только очень немногие – Теодорих, Тейя, Цетег. Он оказался гениальным полководцем и правителем, а личность его обладала неотразимой привлекательностью, которая подчиняла ему всех – и готов, и итальянцев. «Он неотразим, как бог солнца!» – говорили итальянцы, и города один за другим переходили на его сторону.
Тотчас после избрания он издал манифест, в котором объявил готам, как изменнически была взята Равенна и убит король Витихис, и призвал их к мщению. Итальянцем он указывал, как тяжело для них иго византийцев, и убеждал их обратиться снова к своим старым друзьям. При этом он объявлял прощение всему населению, уничтожение всех преимуществ, какие до тех пор имели готы перед римлянами, и главное – обещал до окончания войны освободить их от всех налогов. Кроме того он объявил, что, так как знатные римляне стоят на стороне византийцев, а простое население сочувствует готам, то каждый из знатных, который в течение трех недель не подчинится готам, лишается своих земель, которые будут разделены между крестьянами. Наконец он назначил большие премии за смешанные браки между итальянцами и готами.
«Италия, – так оканчивался манифест, – истекающая кровью от ран, нанесенных ей тиранией Византии, должна оправиться под моим щитом. Помогите же нам, сыны Италии, наши братья, изгнать из этой священной земли общего нашего врага – гуннов и скифов Юстиниана. Тогда в новом государстве итальянцев и готов, от слияния этих двух народов, возникнет новый народ, который, соединив в себе красоту и образование итальянцев с силой и честностью готов, по своему благородству и красоте не будет иметь себе равного в мире».
Тяжело раненый Цетег лежал в Равенне. Когда Лициний сообщил ему об избрании Тотилы и прочел его манифест, Цетег вскочил с постели.
– Господин, – озабоченно сказал греческий врач, стараясь удержать его: – тебе еще нельзя вставать, ты должен щадить себя.
– Да разве ты не слышишь, что Тотила избран королем! Теперь не время щадить себя. Эта белокурая голова – добрый гений готов. Его манифест, и особенно этот параграф о знатных и их землях, зажжет такой пожар, что если мы не потушим его тотчас же, то целое море крови не загасить его потом ни в каком случае нельзя допустить его войти в силу. Где Дмитрий?
– Он еще вчера вечером выступил против Тотилы. Ты спал, и врач запретил тебя.
– Тотила – король, а вы оставляете меня спать! Сколько войск у Дмитрия?
– Пятнадцать тысяч, против пяти тысяч готов.
– Ну, он погиб, Тотила разобьет его! – вскричал Цетег. – Скорей, вооружите всех, кто только может держать копье. Оставьте на стенах только раненых. Сифакс, оружие и лошадь!
И, быстро одевшись, он сел на своего вороного и так помчался, что Лициний и вооруженные наскоро жители Равенны могли следовать за ним только на большом расстоянии.
Между тем Тотила двинулся к Равенне. Огромные толпы итальянцев, привлеченные его манифестом, стекались к нему со всех сторон, прося позволения сражаться с ним против византийцев.
– Нет, – ответил им Тотила. – Решайте после битвы. Теперь мы, готы, будем сражаться одни. Если мы победим, вы можете присоединиться к нам. Но если мы падем, то месть византийцев не должна коснуться вас. Обождите!
Это великодушное решение привело к Тотиле новые толпы итальянцев.
Скоро готы встретились с Дмитрием. Тотила внимательно осмотрел расположение врага.
– Моя победа! – радостно вскричал он и, вынув меч, бросился на врага, точно сокол на добычу. Не прошло и часу, как византийцы были разбиты. Беглецы встретили Цетега, спешившего им на помощь.
– Вернись, префект, и спасайся! – крикнул ему первый, встретивший его. – Тотила за нами!
– Все погибло! – кричал другой. – Сам Бог с неба вел варваров!
– Невозможно устоять против Тотилы! – кричал третий.
– Вперед! – крикнул Цетег. Но это оказалось невозможным, потому что навстречу им неслась густая масса разбитых византийцев: удержать их не было возможности, скорее они могли увлечь за собою его войско.
Тут к префекту подъехал один из раненых полководцев Димитрия.
– О друг, – вскричал он. – Все потеряно! Тейя гонится за нами.
– Тейя? – спросил префект. – А Тотила?
– Тотила еще раньше, чем кончилась битва, повернул на юго-запад. Я видел, как он уходил.
– Куда? – с испугом спросил Цетег. – На юго-запад? Но это значит, он пошел на Рим! – вскричал он и так дернул поводья, что лошадь его взвилась на дыбы. – За мною! К берегу! Готы хотят взять Рим, мы должны быть там раньше их. Скорее к берегу! Морской путь свободен!
Глава 3
Высоко в Альпийских горах, на границе готского государства, было разбросано много готских поселений, которые должны были защищать северную границу государства от нападений диких гепидов. На краю одного из таких поселений, в чудной долине Изагры, жил дряхлый старик, гот Иффа, с внуком и внучкой.
Вот сидит он на пороге своей хижины и задумчиво смотрит на заходящее солнце. В нескольких шагах от него молодой юноша, почти мальчик, усердно кует железные наконечники для стрел.
Но вот юноша отбросил молот.
– Дед, – сказал он, – ведь все люди произошли от одного человека? Правда? И прежде был только один род?
