— Это ирисовый пудинг, и нигде его не готовят так, как здесь, в «Святом Олафе».
После первого отправленного в рот кусочка я готова была согласиться, что ради такого божественного лакомства стоило растянуть лодыжку.
Когда я рассыпалась в благодарностях, Джимми лишь скромно пожал плечами.
— Не стоит. Все равно я к вам шел счетчик перезагружать.
— У меня еще остались монеты, — выпалила я.
Меньше всего мне хотелось навлекать неприятности на его сыновей, и я была уверена: он сразу заметит, что стрелка находится не там, где ей положено быть, если присмотрится внимательно. Потому я вздохнула с облегчением, когда он принял мои слова без лишних вопросов и направил внимание на «Агу».
— И с углем у вас, я погляжу, все в порядке. — Он открыл дверцу и оценивающе посмотрел на пламя.
— Да. Стюарт засыпал.
— Ах, Стюарт! — недовольно произнес он. — Он никогда не умел толком огонь развести. — Джимми взял кочергу и принялся мешать уголь, пока не добился нужного положения. — Чтоб вы знали, Стю никогда ничего не делает для других. Только для себя. Чем-то вы, похоже, проняли бездельника.
К счастью, я в это время уплетала пудинг и смогла только пробормотать с набитым ртом что-то невразумительное, а потом раздался спасительный телефонный звонок. Я кое-как поднялась с кресла, и Джимми на этот раз позволил мне идти самой.
От голоса Грэма у меня потеплело на душе.
— Здравствуй.
— Привет, — негромко сказала я, покрепче прижав к уху трубку.
За спиной у меня Джимми решительно захлопнул дверцу «Аги» и поднялся.
— Я сейчас вернусь. Схожу принесу еще угля, — объявил он и, посвистывая, вышел из дома.
Грэм спросил:
— Это был мой отец?
— Да.
— Ну, значит, ты под присмотром.
— Еще как. Он принес мне ирисовый пудинг.
— Молодец. Как нога?
— Откуда ты знаешь?
— Имеются источники информации. Так как?
— Ничего страшного. Доктор Уэйр говорит, мне нужно отдохнуть пару дней.
— Эх…
— Почему «эх»?
— Потому что я хотел тебе кое-что предложить, но, раз тебе нужно отдыхать…
— Да у меня всего лишь растяжение, это ерунда. — Я посмотрела по сторонам, проверяя, не вернулся ли Джимми. — А какое предложение?
— Я подумал, раз брат сейчас дома и присматривает за отцом, а мне неудобно к тебе приезжать, пока эти двое вокруг тебя все время крутятся… Я подумал, может, ты захочешь на выходные съездить в Абердин.
Настал мой черед говорить «эх!».
— Можешь взять с собой компьютер, — сказал он. — Рабочего времени не потеряешь.
— Дело не в этом. Я пообещала в субботу пообедать с Джейн, моим агентом, в Питерхеде.
Я не сказала ему, что приглашение распространялось и на него. О том, чтобы предъявить Грэма Джейн, пока что не могло быть и речи. Она была хуже моего папы, устраивала моим бойфрендам такие допросы с пристрастием, что ему и не снилось. А я не хотела, чтобы Грэму устраивали допрос. Он был особенный.
— Ладно, — сказал он. — Я могу заехать за тобой после обеда. У нас будет полдня и вечер. А потом целое воскресенье.
При таком раскладе, да еще когда его голос звучал возле самого моего уха, я не увидела причин упорствовать.
— Ну хорошо. Было бы здорово.
— Отлично.
Продолжая насвистывать, вернулся Джимми, и я, подпустив в голос строгости, произнесла:
— Договорились. Значит, я перезвоню завтра. Обсудим подробности.
— Я позвоню тебе, — пообещал он.
Трубку я положила с обычным деловитым видом, поэтому несколько растерялась, когда Джимми спросил:
— Это был мой сын?
В это мгновение я подумала о том, как хорошо, что он смотрит не на меня, а на ведро для угля. Он не видел, как я оторопела. Не поднимая головы, он заметил:
— Он добрый парень, Стюарт-то, но иногда может быть страшным занудой.
Я выдохнула и расслабилась.
— Нет, это не Стюарт, — сказала я и, посчитав это выгодным тактическим ходом, прибавила: — Это была Джейн, мой литературный агент. Вы помните Джейн?
— Да. Разве ж такую забудешь?
— Я в эту субботу обедаю у них в Питерхеде, — поведала я и беззаботным тоном промолвила: — Не знаю, может, я останусь у них на денек. Проведу с ними выходные.
Джимми это показалось хорошей идеей, о чем он и сообщил:
— Конечно, вы же не можете здесь торчать все время. Люди без доброй компании с ума сходят.
Глядя, как он развязывает мешок с углем и высыпает его в ведро, я подумала, как, наверное, ему должно быть одиноко самому. Мне вспомнился рассказ Грэма о том, как его отец сдал после смерти жены. Да, у него были сыновья и свои приятели в «Святом Олафе», но это совсем не то, что жить вместе с женщиной.
Поэтому, когда он покончил с углем и хотел из вежливости уйти, я попросила его заварить чай, потом поинтересовалась, не хочет ли он задержаться и почаевничать со мной, и следующие два часа мы сидели за столом, разговаривали, смеялись и играли в «джин рамми»[8] картами, которыми я раскладывала пасьянсы.
Джимми был прав, когда сказал, что иногда компания лучше одиночества.
XIV
Полковник Грэйми сдержал слово и остался.
София посчитала, что он решил задержаться не только ради того, чтобы увидеть прибытие фрегата, возвещающее начало королевского вторжения, но еще и потому, что ему очень понравился прием, который ему оказали в Слэйнсе. Так или иначе, его общество доставляло ей изрядное удовольствие. Она даже начала завидовать Мори из-за того, что его обаятельный дядя не похож на ее дядю Джорджа, как день не похож на ночь. Полковник был разговорчивее племянника и без труда подмечал забавные стороны повседневной жизни. Однако он был в достаточной степени похож на Мори, чтобы рядом с ним она чувствовала себя не скованно.
С его появлением Слэйнс будто ожил, потому что, как и племянник, он не мог долго сидеть без дела. Если тело полковника Грэйми переставало двигаться, его разум терял покой и начинал требовать разнообразия. Почти каждый вечер он звал их играть в карты и учил всем новым играм, бывшим тогда в фаворе у придворных французского короля в Сен-Жермене. А одним дождливым вечером он начал учить Софию игре в шахматы.
Он сказал:
— Вы достаточно умны для этой игры. Это дано не каждой женщине.
Похвала эта ей очень польстила, но втайне она чуть-чуть испугалась, что может не оправдать его ожиданий. С замиранием сердца она следила за тем, как он расставляет фигуры на деревянной доске, которую положил между ними на небольшом столике в библиотеке. Фигурок было так много и все разные: башенки и лошадиные головы, епископские митры по бокам от двух коронованных особ ростом повыше остальных, глядевших на нее с сомнением. Все они были тонко выточены из дерева и выкрашены одни черной, другие белой краской, которая от времени уже начала осыпаться.
