Полковник Грэйми, который, как думала София, тоже должен был помнить те смутные времена предательства, согласился:
— Да, история печальная.
— Да. Я ее услышал от самого графа Лозона. Он был там, он один из тех двух человек, которые той ночью вывели королеву Марию из Уайтхолла, переправили через реку и доставили в Грейвсенд. Они же с ней отправились во Францию. Он видел все и держал свои воспоминания у себя в голове, пока я однажды при помощи чарки вина не помог ему подобрать ключик. — Капитан Огилви улыбнулся. — Он мне и другие интересные истории рассказал, да только там больше было таких, что при девице я бы не стал их пересказывать. — Но все же он вспомнил одну более-менее пристойную и, излагая ее, уселся еще глубже в кресло.
София слушала вполуха и улыбалась, когда на нее смотрели, бесшабашным выходкам графа Лозона, но ее до того захватил рассказ о бегстве королевы Марии из Англии во Францию, что и спустя несколько часов она все еще не могла думать ни о чем другом.
В тот день она долго стояла у большого окна в гостиной и смотрела на море, представляя, каково это — оказаться брошенной в эти яростные, продуваемые всеми ветрами волны, когда не знаешь, какое будущее ждет тебя и маленького ребенка, которого ты держишь на руках, когда тебя раздирает страх за мужа, оставшегося в стране, которую ты покидаешь и, возможно, уже никогда больше не увидишь. Она попыталась понять, насколько глубоким было отчаяние королевы в ту минуту.
Она не слышала, что кто-то вошел в комнату, пока за спиной ее не раздался голос полковника Грэйми. Говорил он негромко и спокойно, так, будто понимал ее внутреннюю тревогу и хотел успокоить ее:
— Не удивлюсь, если к вечеру пойдет снег, посмотрите, какие облака.
Он подошел ближе, остановился рядом с ней и устремил взгляд в том направлении, куда смотрела она, но больше ничего не сказал.
София еще какую-то минуту смотрела на вздымающиеся и обрушивающиеся за окном ледово-серые бугры, потом, не поворачивая головы, нарушила уютное молчание:
— Мой отец любил море.
Полковник посмотрел на нее проницательным взглядом.
— А вы не любите.
— Я не доверяю ему. Летом оно кажется приветливым, но у него слишком много обличий, и на зимнее мне не нравится смотреть.
Он кивнул.
— Да, — протянул он. — Нет зрелища печальнее, чем море зимой, ведь оно говорит нам о том, что год подошел к концу, что позади осталось столько прожитых дней, дней радости и печали, которые уже никогда не повторятся. — Тут он повернулся к ней и улыбнулся. — Но времена года меняются, и они должны меняться, ведь так задумано самой природой. Поля должны постоять под паром, птичьи песни должны ненадолго смолкнуть. То, что произрастает, должно умереть и какое-то время полежать молча под снегом, также, как зимнее море должно надеть личину штормов, смерти и несбывшихся надежд, то самое обличье, которое вам не по душе. Так устроен мир, и когда вы станете старше, как я, кто знает, может, вы будете радоваться этому.
— Радоваться зиме?
— Да. — Он не пошевелился, но от его голоса ей стало тепло и уютно, как будто он ласково обнял ее за плечи. — Потому что, если бы не было зимы, мы не знали бы, что такое весна. — Его умные глаза были полны тепла. — Весна придет. — Он помолчал немного и таким же уверенным тоном произнес: — И он тоже придет.
«Наверняка он имеет в виду короля», — встревожившись, сказала себе София. Это король вернется из изгнания. И все же ей показалось, будто в его глазах промелькнуло что-то едва уловимое, когда его взгляд оторвался от нее и снова переместился на снеговые облака, которые медленно приближались к берегу, и в тот же миг уверенность в том, что он имел в виду кого-то другого, пропала.
Мори в разговорах они не упоминали. Узнав, что племянник во время пребывания в Слэйнсе был жив-здоров, полковник, похоже, удовлетворился этим. Он не спрашивал, чем Мори занимался, словно полагал, что это не его ума дело. «Они очень похожи, — подумала София, — эти двое мужчин, связанные одинаковым понятием о чести, которое не позволяет им вторгаться в частную жизнь другого и заставляет оберегать свою».
И как хорошо, прибавила она про себя, что он не может слышать ее мысли. В тот миг она думала об отчаянном бегстве королевы Марии Моденской, о страхе, вере и надежде, которые должны были подвигнуть эту мужественную женщину с ребенком на руках бросить вызов зиме. А теперь этот ребенок, выросший и ставший королем, был близок к тому, чтобы вверить собственную судьбу тем же холодным безжалостным волнам, которые точно вознамерились во что бы то ни стало преградить Стюартам путь к осуществлению их мечты и помешать им встретить свою королевскую судьбу.
Она попыталась по совету полковника увидеть в суровом зимнем море предвестие весны, но не смогла. Зеленовато-серая и безжизненная вода простиралась вдаль и соединялась с плывущими в сторону берега стальными облаками, не предвещавшими ничего, кроме скорой бури.
За все время, прошедшее с того дня, когда она приехала в Слэйнс и впервые услышала о готовящемся возвращении короля, София ни разу не задумывалась о том, что план может провалиться. Но в один миг все изменилось.
Из окна мне было видно волны, разбивающиеся о стены гавани. Этим утром ветер разошелся не на шутку. Казалось, он играл огромными волнами, обрушивал их с невероятной скоростью на камни, распылял в водную пыль, которая собиралась в клубы тумана и скрывала от взора заснеженный берег. Море было видно плохо, и все же я рассмотрела, что вдалеке оно приобретало более насыщенный цвет в тени налитых свинцом туч, закрывавших солнце.
И стоя здесь, у окна, было совсем не трудно понять, что чувствовала тогда София. Зимнее море не так уж отличалось от того моря, которое я представляла себе по ее воспоминаниям. Которое видела ее глазами.
Так же несложно было почувствовать у себя за спиной тень полковника Грэйми. Людей, живших в Слэйнсе в то утро, я чувствовала повсюду. Они не оставляли меня ни на секунду. Гораздо сложнее было отделить себя, отстраниться от них, потому что они тянули меня обратно.
Особенно в это утро. Я собиралась устроить себе отдых и наконец выспаться, но сумела только приготовить тост и кофе. И я даже не успела поесть, когда голоса снова нетерпеливо зазвучали.
Я могла отгородиться от них, но тут ветер за окном завыл, пробился сквозь раму и окружил меня холодом. Я вздохнула:
— У тебя все равно нет выбора.
Так оно и было.
XV
Она думала провести часок в конюшне с лошадьми, но отказалась от этого плана, когда увидела Кирсти и Рори, которые стояли у стены конюшни очень близко друг к другу и о чем-то разговаривали. София ни за что на свете не нарушила бы их уединения, поэтому развернулась и пошла в другую сторону, пока ее не заметили. Стараясь ступать как можно тише, чтобы не отвлечь пару, она снова обошла солодовню и прачечную.
