Рийна в последний раз посмотрела на племянницу и с видимой неохотой отдала ее в руки матери. Мастер Луиго посмотрел ламии в глаза:
– Сеньора, я благодарен за все, что вы хотите для нас сделать, но эта кроха моя внучка. Я не отдам ее в горы. Даже вам.
– Этого не требуется, мастер. – Рийна успокаивающе покачала головой. – Никто не собирается забирать ее у вас. Старик, как видно успокоившись, облегченно перевел дух:
– Простите. Я… – Оружейник помялся и внезапно выпалил: – Я знал, что сеньор убит, но не знал, успел ли он что-нибудь сказать убийцам перед смертью. Боялся, что они могут прийти к нам.
– Думаю, он ничего им не сказал. Иначе они давно бы вас навестили. Я в этом уверен.
– В тот день он пришел необычайно взволнованным. – Лукреция говорила едва слышно. – Я его никогда не видела таким. До этого Шейр встречался с одним человеком…
– С кем?
– Я не знаю имени, сеньор. Но это давний приятель Шейра, он должен был ему услугу. Во всяком случае, так мне сказал г'ьето тего.
– Как?! – вскинулся Фернан. – Как ты сказала?!
– Г'ьето тего, сеньор. Это он научил меня этим словам, – пискнула ошеломленная девушка.
– В чем дело, дорогой? – удивленно вскинула бровь Рийна. – Что ты…
– Эта фраза! Именно ее говорил Шейр! Я ее узнал!
– Постой, – нахмурилась жена. – Тогда ты мне сказал, что он произнес «г'ьето»!
– А есть разница? – теперь уже нахмурился Фернан.
– Да, и очень большая. Все зависит от словосочетания. Ты не сказал про «тего». Без него слово меняет смысл.
– Ваш язык слишком сложен, – недовольно пробурчал маркиз.
Это действительно так. Порой даже неправильное ударение или окончание меняло смысл всей фразы.
– «Гъето» означает картину или рисунок. Ты ведь назвал мне это слово. «Г'ьето тего» с нашего языка можно перевести как «смотрю на любимую». Или попросту «любимый». Или «любимая».
Фернан едва не выругался. Он опять пал жертвой собственной самоуверенности и понял все совсем не так, как следовало. Шейр говорил не о картине, нарисованной в замке де Туриссано. В последние минуты жизни ламия думал о любимой женщине.
– Понятно. – Маркиз, досадуя на свою глупость, плотно сжал губы.
– Этот человек был очень обязан Шейру. Он принес ему бумаги.
– Ты их видела?
– Да. Шейр весь день просидел у нас, копировал документы. Потом он ушел, и его убили. – Голос девушки прервался, но она справилась с собой и продолжила: – Перед тем как уйти, Шейр сказал мне, что он обнаружил нечто страшное и все может быть куда опаснее, чем он предполагал. Он сказал, что пойдет к вам, и вы вместе придумаете, что делать дальше.
– Я нашел копию документов. Но ничего не смог разобрать, они были испорчены. Оригиналы, как я понял, попали в руки убийц. На квартире Шейра мы ничего не нашли.
– Он не был на квартире, сеньор. Не успел. А потому там не было бумаг. Он слишком торопился к вам и оставил их у нас. С собой он взял только копии.
– Что?! Они здесь?!
Сказать, что Фернан был ошеломлен, – значит, ничего не сказать.
– Да, – глухо бросил мастер Луиго. – Я хотел их сжечь, но дочь запретила. Сеньор предупреждал, что бумаги опасны, и советовал спрятать ненадежнее. Сказал, что заберет их на следующий день…
Продолжения не требовалось. Шейр конечно же не смог забрать бумаги и, умирая, находясь на пороге смерти, попытался сказать Фернану о том, где спрятаны документы. Но тот конечно же ничего не понял. Подумать только! Все это время бумаги пролежали здесь, в неприметном домике на улочке ремесленников. А между тем Церковь, Фернан и неизвестные преступники сбились с ног. Трижды проклятые записки Святого Агусто искали где угодно, но не здесь. Выходит, де Лерро зря бьется и жарит пятки Жорже, пытаясь найти документы.
– Я их у вас заберу, – сказал Фернан тоном, не допускающим возражений.
– Конечно. – С плеч мастера Луиго словно гора свалилась. – Я рад от них избавиться. Сейчас принесу. – Мастер Луиго начал вставать из-за стола, но его опередила Лукреция:
– Не надо, отец! Их там нет. Я взяла их сегодня утром. Хотела отнести на квартиру Шейра и спрятать. Думала, так безопаснее, но там были какие-то люди и…
– Это мои люди, – успокоила девушку Рийна.
– Так вот как нас нашли… – протянул оружейник.
– Кстати, почему вы сразу не пришли ко мне? – поинтересовался Фернан.
– Мы боялись. Ждали, когда все утихнет.
– Тот человек… – произнесла Лукреция, – доставший бумаги… Шейр обещал ему защиту. Когда г'ьето тего умер, я попыталась связаться с тем посредником. Но он был уже мертв. Его тоже убили.
– Вы знаете его имя?
– Я знала, где он живет. И звание. Он был лейтенантом.
– Я не слышал, чтобы в последнее время убивали офицеров, – недоверчиво прищурил глаза Фернан.
– Убийство или несчастный случай… какая разница, сеньор, если итог один? – хмуро бросил отец Лукреции. – Утоп, упал с лошади или подавился печеньем… Если дело обтяпать мастерски, никто не подкопается.
– Я не успела ничего узнать.
– И слава Спасителю. Тебя могли убить.
– Но убили его! И еще я слышала, что чужеземца, который с ним разговаривал, зарезали прямо на улице.
– Ка-а-акого чужеземца?
– Андрадца, сеньор.
– Жерар де Альтеньи?!
– Не знаю. Наверное, да. Я слышала, что он посол.
Пр-р-риехали! Фернан мысленно выругался.. Определенно все становилось на свои места. А точнее, наоборот… запутывалось еще сильнее. Один и тот же человек вначале передает бумаги Шейру, затем разговаривает с послом об Ордене Мантикоры – и в итоге все трое умирают. Разгадка была прямо под носом, но маркиз не мог ее разглядеть.
– Лейтенант разговаривал с послом?
– Да. Он приезжал к нему в дом. Я как раз набралась смелости, чтобы войти и…
– Вот они. – Из комнаты Лукреции вышел ее брат и принес маленький ящичек.
Фернан откинул крышку и достал документы. Они были двух видов. Тонкая часть – пожелтевшие и потрескавшиеся от времени листы. Всего шесть штук. Очень мелкие, едва различимые из-за ветхости бумаги буквы. Скорее всего, именно это и есть то, что Святой Агусто списал из дневников самого Великомученика Себастьяна. Толстая часть стопки – белая и совсем новая бумага. И почерк другой – крупный и размашистый. Тут не экономили и не мельчили. В глаза бросилось огромное количество цифр.
– Что там? – с любопытством спросила Рийна.
– Не знаю, – вздохнул «василиск» и протянул жене один из листков. – На этом языке я читать не умею. Староиренийский. Точнее, староцерковный.
– Вижу. Здесь я тоже бессильна.
Собственно говоря, это был язык времен Спасителя. Выдержки из дневников Великомученика Себастьяна написаны на староцерковном. Да и эти бумаги с цифрами… Дураку понятно, что их написали недавно, но и тут использовали древний язык. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Фернан давно уже знал, что почти вся внутри церковная переписка ведется на староиренийском. В мирской жизни его мало кто помнит, и за сохранность тайн, поведанных бумагам, можно не опасаться.
– Рийна, а Шейр знал этот язык.
– У него было достаточно времени и любознательности, чтобы выучить.
– Боюсь, что у меня этого времени нет.
Они покинули дом мастера Луиго, когда стемнело. Перед уходом, несмотря на протесты хозяина, Фернан оставил на столе тугой кошелек, а Рийна передала Лукреции перстень с изумрудом. Для девочки.
Дождь уже не падал с небес сплошной стеной и стучал по шляпе маркиза с ленивой грацией сытого тигра. Было свежо и сыро. Рийна ежилась, куталась в плащ и молчала.
– О чем ты думаешь?
Она посмотрела на него, откинула капюшон и неожиданно улыбнулась:
– О Шейре. То, что сегодня случилось, – настоящее чудо! У него есть дочь! А ведь я думала, что кузен – последний в семье шан Гарьердес. И она уцелела! Ты понимаешь, что это значит для нашего рода и клана?!
Фернан понимал. Что поделать, если у ламий род соперничает с родом, а клан с кланом? Каждая потеря кровной ветви наносит урон престижу того или иного клана, а значит, снижает шансы глав рода на руководящие посты, влияние среди своих соотечественников и нарушает межклановую иерархию, что для зеленоглазых горцев, слишком болезненно относящихся к чести и долгу, смерти подобно.
– Мы обязательно позаботимся о девочке. – Это были единственные слова, которые сейчас следовало произнести.
– Что ты намерен делать с бумагами?
– Докопаться до истины.
– И это после того, что из-за них случилось?
– Именно поэтому я и хочу все узнать.
– Мне это не нравится. – Он не видел ее лица, ламия вновь набросила капюшон, но маркиз почувствовал, как она нахмурилась.
– Знаю. – Он совсем по-мальчишески усмехнулся.
– И я боюсь.
