Он со стоном закончил, но не оставил меня. Я все еще сжимала его в себе, пребывая почти в полубеспамятстве, и мои зубы легко покусывали мочку его уха. Александр поднял голову. Взгляд его был еще бездумен, неясен, но его ладони взяли мое лицо, и он припал губами к моим губам таким нежным, страстным поцелуем, что я ответила ему не менее нежно, и наши языки встретились. Рукой я ощутила испарину у него на лбу. Мои пальцы зарылись в его густые волосы, ласкали щеку, затылок, шею.
Потом, придя в себя, мы взглянули друг на друга повнимательнее и вернулись к тому, о чем немного забыли. Он отпустил меня и поднялся. Я еще лежала, чувствуя ужасную горечь в душе. Кем я должна была себя считать? Счастливой любовницей? Или униженной женой? Все это смешалось у меня в голове. Я вспоминала то, что случилось, и не могла определиться со своими ощущениями. Это было много хуже, чем у нас получалось раньше. Это было грубо, поспешно, далеко не изысканно. Так соединяются конюхи со служанками на сене в риге. Кроме того, до того самого последнего поцелуя я ощущала, что не только страсть движет Александром, а еще и сильное желание унизить меня — каждым жестом, каждой лаской. В его лице даже сейчас, похоже, можно заметить презрение.
Я порывисто поднялась, стянула пеньюар на груди и оправила подол. Александр обернулся. Я метнула на него рассерженный взгляд и потянулась за свечой, намереваясь уйти. Похоже, он тоже не собирался меня удерживать. Но тут нас обоих охватило что-то такое, что заставило меня замедлить шаг. Я остановилась, надеясь, что он что-то скажет.
Тряхнув головой, он негромко произнес:
— Кажется, я должен просить прощения?
Я молчала. Да и что было говорить, если ему пока только «кажется»?
— Я словно с ума сошел, Сюзанна. Да, да, — произнес он с досадой, — я прекрасно знаю, что нарушил условия, и не надо мне об этом напоминать.
— Вам никто ни о чем не напоминает, — сказала я холодно.
Александр смотрел на меня, и вдруг усмешка появилась на его губах.
— Впрочем, мадам, у меня есть много причин, чтобы потерять голову.
— Каких же?
— Они повсюду.
Он подошел, протянул руку, и его пальцы зарылись в мои распущенные волосы, потом спустились, и теплая ладонь погладила мою шею. Словно жизненная сила вливалась в меня от этого прикосновения. Я сделала попытку отстраниться, но он удержал меня.
— Они повсюду, мадам. Одни ваши волосы чего стоят. А губы — они у вас никогда не были такими сочными. Разве я не прав? Разве вы, выходя из своей спальни, не употребили всех средств для того, чтобы я сорвался?
Не знаю, что было в его голосе, — насмешка или искренность. Я хорошо чувствовала только то, что мы не можем оторваться друг от друга. Шквалом нахлынули на меня воспоминания о его руках, его прикосновениях, его смелых ласках, и невольная дрожь пронзила меня. Александр тоже, казалось, боролся с собой, потом наши глаза встретились, и он не выдержал, привлек меня к себе, и его губы прильнули к моему рту.
Я была как никогда податлива; мои губы открылись ему навстречу, и его язык нырнул внутрь. Но мне не понравился этот поцелуй — какой-то слишком грубый, неделикатный, он напомнил мне то, что было на берегу. Может, он хочет повторить все это? Превозмогая себя, я с силой вырвалась, отошла на несколько шагов и, бросив последний взгляд на Александра, поспешно вышла.
Проходя через анфиладу комнат, я понимала, что поступила самым разумным образом. Да, совершенно необходимо было все это прервать. Я становлюсь слишком зависимой, слишком уязвимой. Случившееся нельзя было рассматривать как нечто пустячное — подумаешь, отдалась мужчине, и все! Сколько таких мужчин было и еще будет в моей жизни! Сейчас было не так. Здесь затрагивались мои самые ранимые чувства; привязавшись снова к своему мужу, я бы стала слишком незащищенной. Я уже испытала довольно боли из-за этого и не хотела повторять ошибок.
Но все это были лишь доводы разума. Я шла, чувствуя, как ноет низ живота, как напряжены чуть распухшие соски. Чувство неутоленности мучило меня, я готова была застонать, и, наконец, наступил момент, когда я подумала, что поступила неправильно, оставив Александра, отказавшись от его объятий. Слиться с ним, ощущать его в себе, задыхаться под его ласками — это казалось мне сейчас наивысшим блаженством. Я остановилась, слегка пошатываясь, охваченная колебаниями, потом пошла к лестнице, но шаги мои замедлялись с каждой секундой. Я поднялась по ступенькам, и уже у двери своей спальни припала лицом к стене, ибо ноги у меня стали ватными.
Я не знала, сколько простояла так, без всяких мыслей, охваченная лишь животными, страстными побуждениями, кусая губы от почти физической тоски. Шорох раздался на лестнице, но я не обернулась. И, честно говоря, мне совсем не показалось странным, когда кто-то приблизился ко мне и чьи-то руки обхватили меня. Это было лишь реальным воплощением моих фантазий.
Это был Александр. Он нашел меня, приблизился, обнял сзади, прижался всем телом и стиснул в объятиях — так, что я очень хорошо его ощутила. Его руки прошли под моими локтями и нежно сжали полукружия грудей. Его пальцы раздвигали ткань пеньюара, его губы ласково покусывали мое ухо. Он был сейчас сама нежность.
— Нет, — прошептала я, все еще не оборачиваясь.
Он погрузил руку в мои волосы, ласково повернул к себе мою голову, заставил обернуться, и наши губы встретились. В этом жарком, жадном, терзающем поцелуе таяли остатки моего сознания. Он ласкал мои волосы, а вторая рука Александра поднимала подол пеньюара, гладила бедро, касалась теплого холмика лона и забиралась дальше — туда, где было невыносимо горячо и влажно.
— Нет, — прошептала я снова, когда его губы на миг оставили меня, но мое «нет» сейчас означало только «да». Надо же было хоть пустым звуком дать ему понять, что я еще не так покорна, как ему кажется.
— Да будет вам… Вы же хотите, я чувствую.
Он осыпал меня тысячами поцелуев, его руки были повсюду — сильные, теплые, коварные, и каждая клеточка моего тела наливалась страстью. Шире раздвигая мои бедра, выгибая мне спину, он уже входил в меня, уже наполовину вошел, но вдруг остановился, и я, исходя нетерпением, желая, чтобы он проник глубже, услышала голос, обжегший мне ухо. Он прошептал — прерывисто, хрипло, но ласково:
— Скажи «да».
Дрожь прошла по моему телу, внизу словно полыхнуло жаром, и я не выдержала.
— Да! — почти выкрикнула я, мои руки поднялись, касаясь его волос. Он пробормотал что-то мне в рот, и мы соединились полностью. — Да, да, конечно, да! Пожалуйста!
Он овладел мною здесь, а потом, когда все закончилось, мы, не сговариваясь и не глядя друг на друга, открыли дверь и самым естественным образом вошли в спальню. Ни он, ни я не вспоминали обид, с каждой минутой это становилось все ненужнее. Мы дали себе волю, забыв о том, что было в последние полгода.
Не скрою, то была одна из самых приятных и бурных ночей в моей жизни.
Мне не пришлось спать до полудня, как я на это рассчитывала. Я проснулась от неясной тревоги, когда стрелки часов показывали половину седьмого, и некоторое время лежала неподвижно, борясь со сном. Из вестибюля доносился шум, хотя обычно в такое время в доме было тихо. В очередной раз подняв тяжелые веки, я увидела склонившуюся надо мной еще не одетую Маргариту.
— Это что же, здесь был ночью герцог? — спросила она настороженно.
— Да. А что?
Я и сама теперь все вспомнила. Постель была в беспорядке, на соседней подушке еще сохранилось углубление от головы Александра. Я только сейчас подумала, что, пожалуй, проснулась счастливой. Без сомнения, теперь отношения между нами изменятся. Он был так ласков, так страстен — таким можно быть только с женщиной, которая тебе небезразлична. «Да, — подумала я, — если бы он изменился, я бы многое забыла: и ту ноябрьскую ночь, и даже леди Мелинду».
Забыть было бы легко, потому что уже сейчас, лежа в постели, я ощущала восхитительное блаженство во всех частях тела. Каждая частичка моей плоти была счастлива и удовлетворена. Я чувствовала себя необыкновенно сильной, страстной, уверенной. Я была очень доброжелательно ко всем настроена и хотела обнять весь мир.
Но Маргарита все так же настороженно смотрела на меня, и ее взгляд меня беспокоил.
— Что случилось? — спросила я.
— А вы знаете, что он собирается уехать?
— Уехать? Герцог уезжает?
— Да, и, похоже, надолго.
В одну секунду я вскочила с постели и подбежала к окну. Горничная была права. Во дворе я увидела конюха. Он держал под уздцы двух лошадей. Александр, одетый и вооруженный, переговаривался о чем-то с грумом. Было ясно, что он собирается уезжать.
Все вскипело у меня внутри. Ах вот как? Мне, значит, даже говорить не надо? Я даже предупреждения не заслуживаю? И это после того, что случилось! Куда он едет? Снова к леди Мелинде?
