нему, потому что не знала, что он ее ненавидит. Плюс ты живешь в маленькой, темной и неудобной комнате, «похожей на темницу». Парень, который вначале был с тобой очень груб, проявляет капельку человечности, и ты чувствуешь себя благодарной, ведь ты из числа людей, которые предпочтут искать воду в пустыне, даже если у них за углом целый ручей, и поэтому ты занимаешься с ним сексом, хотя вовсе не собиралась этого делать, – она вздыхает. – Плюс ты ничего не ела, и идет дождь. И ты еще спрашиваешь, почему тебе грустно. Элизабет, любому бы сейчас было грустно, даже в куда менее шатком эмоциональном состоянии, чем у тебя.
– Вы думаете, мне стоит вернуться?
– Я думаю, тебе стоит делать то, что ты хочешь.
– Я не знаю, чего хочу.
– Ты вернешься, когда поймешь.
На следующий день я заставила себя встретиться с другом Мануэля за завтраком, несмотря на то, что, по моим внутренним ощущениям, день еще даже не наступил. Мне понравились и сконы, и девонширский крем, и чай, который мы заказали в маленькой кофейне напротив Harrods, и я проглотила все это вместе с парой таблеток тиоридазина, как будто не ела несколько дней – что, в общем-то, было правдой. Он рассказал мне, чем можно заняться в Лондоне, – музеи, театр, музеи, театр – эти слова легко могли бы стать британской национальной мантрой.
После этого я отправилась в офис компании, где американским студентам вроде как помогают найти работу. Я собиралась сама разобраться с лабиринтами лондонского метро, влиться в толпу настоящих лондонцев, пользующихся городским транспортом, но шел дождь, и все это было слишком утомительно, так что я просто поймала такси. Стоило мне добраться до офиса той компании и увидеть несколько лестничных пролетов впереди – и я сразу поняла, что вот-вот совершу ошибку. Смысл во всем этом самообмане – мне надо вернуться к Мануэлю, забраться в кровать и спрятаться.
Я понимала, что нужно сесть на ближайший самолет, лететь домой и ложиться в больницу. Но почему-то я не могла этого сделать. У меня просто не было сил, чтобы вытащить себя из Англии. Разве что в мешке для трупов.
Неделя за неделей, каждый вечно дождливый лондонский день за другим, я пыталась убедить себя, что могу вернуться в Штаты и лечь в больницу, чтобы медсестры носили мне клюквенный сок. Но я все время отмахивалась от этой мысли. Я была уверена, что подталкиваю себя в правильном направлении. Лучше мерзнуть, изнурять себя и бояться, лучше прятаться под одеялом, не есть, не спать, практически не существовать в жутком подземелье Мануэля. Лучше притворяться, что я могу укатить на выходные в Париж, к Эйфелевой башне и Лувру, даже если я знала, что увижу Город света только в полной темноте, что у меня нет ни энергии, ни денег на то, чтобы выстоять очередь за визой и перемещаться между поездом, кораблем и снова поездом. Лучше и дальше изображать эту полумертвую жизнь, сколько хватит сил. Лучше, чем столкнуться с этой болью в больнице, лицом к лицу. Лучше не напрямую, урывками, здесь, в Англии.
Я размышляла об этом и снова глотала тиоридазин. Сколько тиоридазина я принимала? Кто знает. Готовясь к поездке, я купила несколько баночек сразу, так что хватить должно было надолго. Доктор Стерлинг объяснила, что тиоридазин опасен только в очень больших дозах. Он взаимодействует не с сердцем, как валиум, а с мозгом, так что дойти на нем до передоза очень сложно. (По-видимому, вызвать остановку сердца, наглотавшись какой-нибудь дряни, намного проще, чем вырубить мозг.) Вот почему давать кандидату в самоубийцы антидепрессанты – хорошо. В любом случае мог ли тиоридазин меня прикончить? Не мог – навряд ли она предполагала, что я буду глотать маленькие оранжевые таблетки каждые пять минут. Но именно так все и происходит с пациентами, которые принимают любые противотревожные препараты: когда наступает кризис, они начинают глотать одну таблетку за другой в поисках облегчения. Лопать их, как M&M’s. На упаковке написано: «Принимать три раза в день или по необходимости». По необходимости? Они хоть представляют, с кем имеют дело? В моем случае по необходимости означает непрерывный поток, переносную внутривенную капельницу – или по меньшей мере бесперебойное поступление новых таблеток, что будут растворяться в желудке и попадать в мой кровоток.
Что могло заставить меня вернуться домой? Пищевого отравления оказалось достаточно. Киш в кафетерии галереи Тейт (конец истории про чудесные лондонские музеи) загнал меня на целых три дня в кровать, из которой я выбиралась, только когда меня начинало тошнить. Мануэлю так меня жалко, что он разрешает мне спать в своей огромной кровати, но я такая зачуханная, так дурно пахну, что он предпочитает спать в подвале, чем прилечь где-нибудь около меня.
Теперь, когда я больна и прикована к кровати, мне впервые с самого приезда в Англию удается расслабиться и подумать, и на меня снисходит загадочное спокойствие. Мне нравится ощущение того, что я больше никуда не бегу, – та самая передышка от своей жизни, что я и искала в Лондоне. Этот огромный матрас, возможность вытянуть ноги на спокойную прохладу белых простыней – вот что я сейчас считаю хорошим времяпрепровождением. Теперь даже Мануэль настойчиво убеждает меня вернуться домой, несмотря на то что он видит – я ни эмоционально, ни даже физически не смогу справиться с неспешной напряженностью дороги. Но я почему-то никак не могу настроиться на отъезд, хотя и звоню в Continental по несколько раз в день, чтобы передвинуть дату отъезда. Все эти замены сохраняются в системе, и в конце концов кто-то из операторов в мягкой британской манере предлагает мне перезвонить, когда я определюсь со своим расписанием.
У меня уходит столько сил на эти переговоры, что меня ошеломляет мысль о том, в каком ясном я состоянии ума, должно быть, находилась, раз смогла организовать эту поездку в Лондон. Я убедила маму, различных профессоров в Гарварде, Саманту, доктора Стерлинг и еще пару второстепенных персонажей, что это хорошая идея. Мне пришлось договориться со всеми ними. Потом нужно было получить паспорт, рабочую визу, купить билет за мили – и документов нужно было заполнить едва ли не столько же, как для налоговой декларации, к примеру, – тем более для этого обычно нанимают бухгалтера. Но я справилась, потому что сама моя цель была отчаянной и непреложной: мне нужно было выбраться из ада, которым стала моя жизнь. Просто невероятно, на что я способна, когда хочу сбежать, когда мне нужно сбежать; какие скрытые резервы могу найти, чтобы справиться с задачей. И ведь эта моя изобретательность,
