Милосердов, кстати, как выяснилось, был категорически против последнего плана Дуденко и Радика, не желая участвовать в похищении человека, а потому его взяли в собственной квартире пакующим вещички и с авиабилетом в Республику Казахстан.
Радика, всем на изумление, скрутили еще до появления полиции сотрудники «Автовлада», причем особо отличился Григорий, которого все до сих пор считали задохликом и с которого после сотворенного чуда Миланка не сводила глаз.
Почти как Лена – со своего героя.
Дима усмехнулся, чувствуя, как скулам стало неожиданно горячо, и закопался лицом в разметанные по подушке Черемухины волосы. Он еще ночью никак не мог ими надышаться, потому что они пахли их общей страстью и их общей любовью, которая оказалась взаимной и прошедшей испытание годами.
«Я тебя люблю!»
И сейчас пробирало до самого центра сердца, а тогда, у поверженного Дуденко, Дима просто задохнулся в затопившей до краев нежности и сумел только по-идиотски усмехнуться и потрепать свою Черемуху по спутанным волосам.
Зато ночью оторвался. Его словно прорвало, выпустив наружу никогда еще не говоренные слова, потому что без них даже самая яркая близость казалось всего лишь сексом, а Дима хотел заниматься со своей Черемухой любовью – той самой, что наконец далась им обоим: выстраданная, едва не потерянная и оттого мучительно сладкая.
Ленка его любила…
Черт, да если бы ему все еще было восемнадцать, прошелся бы колесом по всей этой пыльной дороге, а потом бы еще проорался в голос, чтобы все на свете знали, каким счастливым глупая Черемуха его сделала. А пришлось по-взрослому отложить собственный восторг на более подходящее время, потому что слишком много оказалось у них с Ленкой совершенно неотложных дел, которые требовали серьезности и ответственного подхода.
Для начала Дима обезоруживает-таки Дараганскую братву, все еще не пришедшую в себя после его фееричного появления. Насколько оно было фееричным, Дима узнает уже позже, когда Ленка вечером, едва дождавшись Кирюхиного отбытия из комнаты, сует ему под рубашку горячие ладони и греховно низким голосом шепчет:
– Корнилов, я даже представить не могла, насколько ты крут!
Лучшего комплимента Дима в жизни не слышал. Вряд ли Ленка подозревает, что этим своим восхищенным возбуждением подняла его самооценку до высот примерно «Бурдж-Халифа». Таким самодовольным он не чувствовал себя даже в юности, когда выигрывал соревнования или завоевывал сердце очередной ветреницы. Теперь ему не надо чужих сердец. Теперь у него свое – единственное, завоеванное, нужное большое воздуха, которого в последнее время так часто не хватало.
Ключи от машины Дима забирает вместе со стволами. Имеется у него, конечно, опасение, что Гоша за такое унижение своих орлов может хорошо настучать по котелку, и не только Корнилову, но оставлять оным орлам шанс снова открыть охоту на Черемуху Дима не собирается. Забивает потом Дарагану стрелку на крыльце больницы, куда скорая отвезла старшего Черемных вместе с сопровождающими, там и возвращает утраченное, а заодно делится записью ночных бдений милосердовской команды. Гоша оказывается парнем не только понятливым, но и практичным и приглашает Диму к себе на службу телохранителем.
Дима со всей искренностью благодарит за интересное предложение, но все же отказывается.
– Деньгами не обижу, – заверяет Гоша. – Можешь в качестве аванса машину эту себе оставить. А мне спокойствие важнее. Хочу знать, что в случае чего не придется самому прикрывать своих же защитничков.
– Да я же тоже не терминатор, – смеется Дима. – Повод просто был.
Гоша хмыкает – и как-то так понимающе, что больше объяснять ничего не приходится.
– Ладно, парень, если сумеете мою машину обратно собрать, да так, что комар носу не подточит, не трону ваш сервис, – обещает он. – Но проверять, учти, со специалистом приду. Если ему что не по нраву придется, затребую оплату по рыночной стоимости. И там уж ваши проблемы, где вы деньги искать будете. Я на благотворительность не подписывался.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Договорились! – кивает Дима и на этой мажорной ноте возвращается в больницу к перепуганной Лене, которая, как оказалось, отлично видела в лестничное окно, с кем Дима встречался, и не находила себе места от волнения, не зная, чем закончится этот разговор.
– Тебе мало, Корнилов, да, мало было электрошокером сегодня по мозгам получить?! – выговаривает она ему за безрассудство, судорожно стиснув пальцами его рубашку и едва владея голосом. – Ты хочешь, чтобы тебя в машину запихали и совсем головы лишили? Это же бандиты, от таких людей чего угодно ожидать можно! А ты – один, даже не взял с собой никого!..
Дима усмехается и утешающе треплет ее по волосам. Смысла объяснять, что брать с собой было не кого, даже не стоит: Черемуха и сама это понимает. Как и то, что проблему с Гошей Дараганом надо было решать, а не рассчитывать, что она рассосется сама собой. Просто боялась за Диму, а он, защищая ее, совсем ничего не боялся.
– Обошлось все, Лен, – напоминает он и прижимается губами к ее лбу. – Придется, конечно, попотеть, чтобы Майбах этот треклятый как новенький сделать, но Мишке это вполне под силу. Вот подлечится пару дней, а вы ему пока помощников грамотных подыщите…
Михаил лежит в этой же самой больнице, в соседней от Владимира Васильевича палате, и его здоровью, по заверению врачей, ничего не угрожает. Надо только придумать, как отмазать его от Гоши и от полиции. Но это ждет. В отличие от Ленкиного невыносимо влюбленного взгляда. Она сама тянется к Диме за поцелуями, и никакие препятствия на свете не могут помешать ему ответить на это желание.
Кажется, во всех сегодняшних тревогах они отказывали себе в близости слишком долго: с того самого момента, как Дима признался Лене в любви. И теперь, в ее взаимности и после недавних потрясений, они целуются как-то особенно сладко. Без обычной сумасшедшей нерастраченной страсти, в совершенной нежности и понимании, в какой-то уверенности и восхищении, в обещании и доверии – долго, вкусно, безмятежно, не представляя, как прерваться хотя бы на секунду. Дима зарывается пальцами в шелковые Ленины волосы, и она, захватив его затылок, все притягивает Диму к себе, не позволяя отодвигаться даже на миллиметр…
…и сама же первая отталкивает.
– Вы?!.. – как-то слишком отчаянно выдыхает она, чтобы Дима мог позволить себе в ответ какую-нибудь остроту о том, что она сдалась первой. Но чтобы сообразить, что она имеет в виду, требуется время. Ах да, подбор персонала…
Вот зачем ты, Черемуха, все портишь?
– Вы с отцом, – старательно скрывая подкатившее разочарование, поясняет Дима. – Теперь, когда он вернулся, уверен, вам не составит труда… – он осекается, заметив в ее глазах слезы. Так, что тогда вообще происходит? – Лен?..
– Дим, скажи, что ты все это не серьезно! – жалко требует она. – Я знаю, что папа натворил, я сто раз попрошу у тебя за это прощения, только не уходи! Пожалуйста! Я так боялась, что ты ушел!..
Вон оно что! Дима качает головой и криво усмехается. Потом прижимает свою Черемуху лицом к плечу и горячо целует в висок.
– Куда я от тебя уйду? – сентиментально говорит он. – Может, лет двенадцать назад и психанул бы, а сейчас – привязала, Черемуха, оплела всеми своими ветвями – никуда больше не денешься.
Чушь, конечно, какую-то несет, но Ленка в его объятиях хрюкает, и Дима чувствует, что именно это она и хотела услышать.
– Тогда пригласи меня сегодня к себе, – чуть стеснительно шепчет она и все же смотрит в упор ему в глаза. Дима даже опешивает немного: в свою съемную квартиру? В этот полунищенский закуток из одной комнаты со скрипящим полом и кухни, которая не ремонтировалась с самой постройки дома? То есть Диме, по сути, все равно, где любить свою Черемуху, он бы и шалашом в лесу не побрезговал, лишь бы не отпускать ее от себя ни на одну лишнюю секунду, но Ленка Черемных, судя по ее квартире, привыкла совсем к другим удобствам. А не к раскладному дивану, встречавшему новое тысячелетие уже в преклонном возрасте.
