В апреле 1905 года Горький вдруг приехал к Савве домой на Спиридоновку. Может, Л. Б. Красин решил, что влиятельному «финагенту» Горькому удастся мирным путем выбить из капиталиста большие деньги. Попытка не пытка. По свидетельству домашних, «между Саввой Тимофеевичем и Алексеем Максимовичем состоялся разговор, закончившийся ссорой». Это свидетельство подтверждается секретным донесением московского градоначальника графа Шувалова: «Незадолго до отъезда из Москвы Морозов рассорился с Горьким».
В это время Морозов уже лечится от расстройства нервов. Неуравновешенность и «странности» были типичны для третьего поколения Морозовых. Внучатый племянник С. Т. Морозова Кирилл Кривошеин так писал об этом в книге о своем знаменитом отце-министре:
Третье поколение Морозовых вполне восприняло европейскую культуру, но у него уже начали проявляться, при железном здоровье, некоторая надломленность духа, а то даже странности («морозовские странности»), депрессии, неврастения, мучительные колебания при принятии самого простого решения, как, например, пойти или не пойти гулять, воображаемые недуги — все это при больших интеллектуальных способностях, врожденном барстве, утонченной воспитанности, хоть слегка смягчавшей мучительную для окружения тяжесть их характеров.
Однако, судя по последним его свиданиям с наглецом Красиным и «финагентом» Горьким, Савва Тимофеевич преодолел «мучительные колебания». Он решительно идет в это время на поправку, и врачи предлагают ему закрепить успехи лечения тогдашней панацеей — поездкой за границу. Заодно удастся избавиться от нежеланных вымогателей-визитеров, знающих дорогу на Спиридоновку. Поезд дотащил их через Берлин и Париж в курортный Виши. Здоровье Саввы Тимофеевича поправилось, но надежда избавиться от усиленного внимания большевистских шпионов (Зинаида Григорьевна называла их «шушеры») не оправдалась: они слонялись под окнами его гостиниц и в Берлине, и в Париже, и в Виши. В Виши вскоре нагрянул и сам режиссер — Л. Б. Красин. Позднее он со светской небрежностью описывал свой очень точно рассчитанный самовольный визит в стиле «шел мимо — зашел на огонек»: «Я заехал к С.Т. в Виши, возвращаясь с лондонского съезда в 1905 г., застал его в очень подавленном состоянии в момент отъезда на Ривьеру».
Проверьте по карте, лежит ли курорт Виши на пути из Лондона в Россию…
В Каннах Морозову стало сразу лучше. Майские Канны, море, цветы, южные звезды… Впрочем, и здесь «шушеры» вскоре обнаружились под окнами, а по их следам (и шифрованным донесениям) через неделю в каннском «Руаяль-отеле» объявился незваным и сам Красин. Существуют два разных сообщения об этом визите. Согласно одному из них, «Савва отказал Льву Борисовичу в аудиенции». Согласно же рассказу родных Саввы, Морозов потребовал, «чтобы его ввели в курс дел»: «А дальше, когда он столкнулся как раз, может быть, со всякими проявлениями терроризма, то тут он и начал, может быть, спрашивать, а что, собственно говоря, почему, зачем…».
Расходятся и версии убийства (или самоубийства). Их несколько. Красин утверждает в своих мемуарах, что он посетил Морозова только один раз. Но тут же, противореча себе, сообщает, что последний «взнос на партию» он получил у Морозова за два дня до его гибели. Стало быть, не один раз Красин виделся с Морозовым — примчался к нему в Канны, отыскал его…
По версии, изложенной в очень робкой книжке внука С. Т. Морозова, в минуту гибели Саввы Зинаиды Григорьевны не было в отеле. Вернувшись, она увидела мужа лежащим на полу. Рядом лежал браунинг. Что стало потом с браунингом? Что выяснила французская полиция? Скорей всего, французская полиция, согласно живой и ныне традиции, старалась держаться подальше от чужих тайн. Ее делом было отправить труп на родину. Внучатая племянница Саввы Морозова в интервью Фельштинскому ссылается, впрочем, на свидетельства и полиции, и своего кузена Геннадия Карпова, ездившего в Канны: «…Геня, мой двоюродный брат, сказал: “Да нет, его убили совсем не дома. Его просто положили и все. Была полная инсценировка проведена”. Полиция, которая была вызвана, сказала, что пуля, которую извлекли, не соответствовала револьверу, который валялся».
Версия близкой подруги Зинаиды Григорьевны, записанная много десятилетий спустя американским историком, выглядит совершенно иначе:
Я хорошо помню Зинаиду Григорьевну. Это была красивая представительная женщина. Не раз присутствовала при [ее] разговорах с моей матерью и тетей. Однажды она рассказала о трагических событиях, которые произошли в Канне в мае 1905 года. Она была единственным свидетелем гибели своего мужа. Зинаида Григорьевна утверждала, что Савву Тимофеевича застрелили. Будучи рядом с комнатой, где находился Савва Тимофеевич, услышала выстрел. От испуга на какое-то мгновение остолбенела, а затем, придя в себя, вбежала к нему. Через распахнутое окно она увидела убегающего мужчину.
Согласно этому рассказу, на крик «в комнату вошел и доктор H. Н. Селивановский. Он заметил, что С. Т. Морозов лежит на спине с закрытыми глазами, и спросил у Зинаиды Григорьевны: “Это вы закрыли ему глаза?” Она отрицательно покачала головой».
Среди документов, отправленных тогда французской милицией в Россию, был кусочек картона с надписью: «В моей смерти прошу никого не винить». Эксперт, недавно сличившая записку с письмами С. Т. Морозова, пришла к выводу о «совпадении почерков», но отметила «упрощенный вариант почерка» в записке. Полагаю, что таким специалистам, как Красин, при наличии целой коллекции морозовских писем к Горькому и Андреевой, воспроизвести «в упрошенном варианте» почерк Саввы Тимофеевича оказалось не слишком трудно. При условии, конечно, что Морозов не станет писать длинных «предсмертных писем» ни жене, ни возлюбленной, ни Горькому…
Официальной полицейской (и большевистской) версией гибели С. Т. Морозова было самоубийство, но легко догадаться, что и русской, и французской полиции такая версия просто наиболее удобна.
И все-таки похоже, что дело было в отказе Саввы дать крупную сумму денег, на которую рассчитывали Ленин и Красин. События последних месяцев подорвали его доверие к большевикам. Морозов поссорился и с Горьким, и с Красиным. Усложнились, видимо, и отношения с «бессребреницей» Андреевой. Более того: отъезд Морозовых из Москвы совпал с выходом в свет императорского указа «Об укреплении начал веротерпимости», в первых строках признававшего, что «отпадение от православной веры в другое христианское вероисповедание или вероучение не подлежит преследованию…» Это была немаловажная новость для всякого старообрядца…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
