— А остальные? Солдаты?
— Эти грозят расправиться с Киросом и Исабель, а потом захватить корабли. Колонисты ничего не делают. Только переезжают с корабля на сушу и обратно. Кто заболевает на борту «Сан-Херонимо» — переселяется в форт. А люди из форта бегут с берега на судно. Но там и там всё равно умирают.
— А что викарий Эспиноса?
— Он хороший священник. Делает, что может, спасая души. Приносит Святые Дары умирающим и пытается служить мессу. Но он тоже болен.
— Что с ним?
— Лихорадка... Он говорит, что мы все умрём, и грозит вечным проклятьем за преступления. Всех, у кого кровь на руках, кто виновен в смерти Малопе, полковника, Буитраго, Ампуэро, даже те, кто убивал туземцев на Маркизах и индейцев здесь, он проклинает и торопит с покаянием.
Диего пожал плечами:
— Падре Эспиноса всегда хотел остаться в этой дыре.
— Теперь нет. Он уже не собирается трудиться для обращения индейцев. От него даже исходит общее прошение об отплытии.
— Так если все согласны — в чём проблема? Я вернулся — снимаем лагерь. Исабель должна приказать грузиться на корабль. Сегодня, завтра — чем скорей, тем лучше!
— Она не прикажет.
— Почему?
— Аделантадо велел ей целовать крест, что она не никогда не покинет Санта-Крус.
— Позови к ней всех. Кироса, викария, Корсо и всех остальных. Альваро был просто дурак! Мы покинем это место — покинем сейчас же, нравится это сестре или нет...
Склонив голову, она сидела за тяжёлым столом Альваро, положив на стол руки и сцепив пальцы. Увидев её, Диего успокоился: она выглядела лучше, чем днём, когда он, только что вернувшись из плавания к вулкану, застал её неприбранной. Она по-прежнему выглядела страшно исхудавшей и не в себе, но теперь уступила просьбам Инес: дала себя причесать, одеть и приготовить к гостям. Для этой встречи с братьями и остальными своими людьми Исабель надела тёмное чистое платье, приличествующее гобернадоре.
И всё-таки семья Баррето представляла собой ужасное зрелище. Диего даже не думал, что всё может так перемениться.
Лоренсо, которым он так восхищался — его беззаботностью и красотой, успехом у женщин, везением в картах и храбростью в бою — теперь не мог скрыть конвульсии, безобразившей его лицо. Когда он ковылял по лагерю, перевязка его сползла. Язва изъела всю ногу. Рана издавала зловоние. На одной ноге допрыгав до кресла, он пытался и не мог усесться. Марианна, стоя на коленях, пыталась поправить ему повязку. Луис, изнурённый постоянными дозорами, грязный, растрёпанный, прислонился к стене. Взгляд его был так же неподвижен, как у Исабель; он заворожённо глядел на рану Лоренсо. Вернее, на макушку Марианны у ног брата. А ещё вернее, Луис спал стоя и не видел никого и ничего.
Викарий Эспиноса в наброшенной на плечи накидке дрожал в лихорадке и стучал зубами.
Кирос выглядел пострадавшим менее всех. С виду скорбь ничего в нём не переменила. Одетый, по обыкновению, в чёрное, он отчётливо перечислял факты — тысячу доводов, по которым отправляться нельзя. Первая трудность: как возвращаться. Следовать тем же путём невозможно. Невозможно! Они наткнутся на непреодолимую стену пассатов.
Мы в Южном полушарии, объяснял Кирос, а там нет морского пути из Азии в Америку. Чтобы прийти в Перу, необходимо перейти в Северное полушарие. Говоря ясней: отсюда подняться очень далеко на север, пересечь экватор и уже в другом полушарии плыть до Мексики. Затем оттуда опять пересечь экватор в южном направлении и спуститься к Лиме, идя вдоль берега Испанских Индий. Это будет уже не две тысячи лиг[20], а примерно вдвое больше. Такой крюк займёт не меньше шести месяцев плавания. Кирос напомнил кстати: самое длинное плавание Христофора Колумба, стоившее ему множества проблем и бунта на борту, продолжалось всего тридцать четыре дня!
Оставалась ещё возможность отправиться на запад, к Маниле. Переход, по его оценке, в девятьсот лиг, то есть около шести тысяч километров. Без карт.
Мало того, что без карт можно промахнуться мимо этих островов, потому что Филиппины тянутся на сотни миль: при таком плачевном состоянии матросов и судов до них вообще невозможно дойти.
Исабель всё время молчала.
Слово взял викарий Эспиноса. Он перечислял аргументы в пользу отъезда.
— Индейцы и лихорадки обрекают всю экспедицию на неминуемую гибель. Стало быть, нам нечего терять, если мы выйдем в море. Положимся на милость Божию; если и найдём кончину в волнах — то по Господней воле...
Доводы священника опиралось на непреложный факт: все люди аделантадо отправлялись на Соломоновы острова, а находились теперь в ином месте.
На эти слова, косвенно обвинявшие Менданью в нерадении, впервые отозвалась Исабель.
С тем же бесцветным, стеклянным взглядом, который смущал всех вокруг, но знакомым своим голосом она заявила:
— Губернатор не совершил ошибки.
— Всячески прошу простить меня, — ответил Кирос. — Губернатор не привёл корабли туда, куда обещал.
Поначалу Кирос, казалось, противился самой мысли об отплытии. Теперь он вдруг переменил мнение и энергично поддержал довод Эспиносы, энергично отчеканив:
— Мы не находимся в месте назначения, которого ожидали.
— И кто виноват? — резко спросил Луис.
— Я следовал инструкциям аделантадо.
— Лучше скажите: аделантадо доверился вам, Кирос!
— Аделантадо действительно доверял своему главному навигатору, — поддержал брата Диего. — А главный навигатор всегда действовал неожиданно, непонятно, и привёл нас ко входу в ад, где мы потеряли «альмиранту»!
— Прекрасно. Раз вы заговорили таким тоном... — Кирос побледнел. — Требуйте моей отставки.
Капитан, обычно вообще не носивший оружия, отстегнул шпагу от перевязи и швырнул на стол. Обращаясь к одной Исабель, он произнёс:
— Увольте меня и выберите кого вам угодно для управления
