планировал наказать за его роль в слушаниях по делу Пуджо. Другой целью был Отто Кан, уроженец Германии, партнер Kuhn, Loeb и финансовый ангел, стоявший за Metropolitan Opera. В отличие от Якоба Шиффа, показной Кан смешался со светским обществом, получив прозвище "Лист между Ветхим и Новым Заветами". Кан щедро подписывался на англо-французский заем 1915 г., а Джек даже хвалил его патриотические речи времен войны, которые широко распространялись союзниками. Кайзер даже осуждал Кана как предателя родины. Затем, в 1919 г., Джек узнал о небольшом займе нескольким немецким городам, сделанном Каном и компанией Kuhn, Loeb в начале войны. Кан был еще натурализованным британским гражданином, и Джек счел этот заем доказательством государственной измены. В бешенстве он написал Гренфеллу: "Великобритания не может запереть его в тюрьме, поскольку он теперь американский гражданин, но мне не кажется, что это поведение высокого класса, и я думаю, что об этом должно быть известно". Военный патриотизм Кана был забыт.
Преследуя свою цель, Джек искал доказательства, связывающие Кана с немецким займом. По всей видимости, он получил их от Блюменталя в 1920 году. Он написал Гренфеллу: "Прилагаю фотокопию письма Линдхайма, еврейского адвоката в Нью-Йорке, имеющего 50 связей с племенем Унтермайеров, доктору Альберту, которое, как мне кажется, достаточно точно идентифицирует г-на Отто Кана с предлагаемым займом немецким городам". Похоже, что и Джек, и Тедди Гренфелл обменивались разведывательной информацией с британскими властями, поскольку Гренфелл уже знал, что доктор Альберт потратил много немецких денег на ранних этапах войны. Через несколько лет банк получил от лондонского источника информацию о Сэмюэле Унтермайере из Адмиралтейства.
Другим возможным источником информации для Джека была газета Генри Форда Dearborn Independent, которая служила рупором странных антисемитских взглядов Форда и распространялась через дилерские центры Ford по всей стране. В 1921 г. газета провела кампанию против "дефисных американцев" - иммигрантов, якобы обладающих сомнительной лояльностью к стране. В теплом братском письме редактору Джек поддержал эту кампанию: В связи с войной я полностью осознал опасность "дефисных американцев" для общества; и мне показалось, что евреи - единственная часть этого класса людей, которая смогла спокойно заниматься своим делом и неуклонно работать над сохранением своего дефисного образа мыслей, не привлекая к этому внимания общественности". Джек сказал, что предоставит информацию газете Independent. Когда Чарльз Блюменталь приехал в Детройт, чтобы проконсультироваться с Генри Фордом по поводу еврейской угрозы, Джек в ответ написал записку, в которой пригласил Форда посетить его в Нью-Йорке.
Запутанный антисемитизм Джека перемежался с деловым соперничеством. Банки янки и евреев по-прежнему составляли враждующие группы на Уолл-стрит. В 1921 году бывший агент Министерства юстиции сообщил банку о плане еврейских банкиров и немецких промышленников по восстановлению немецкого благосостояния. Он рассказал, как некие г-н Леман и г-н Ротшильд встретились с партнерами Kuhn, Loeb в Нью-Йорке, чтобы довести этот план до совершенства, и как они надеялись, что новое объединение вытеснит из бизнеса J. P. Morgan and Company. Вполне возможно, что так оно и было на самом деле и облекалось в тревожные, заговорщицкие формулировки. Джек умел смотреть на соперничество янки и евреев на Уолл-стрит и видеть его в заговорщицких и религиозных терминах, а не в более мирских терминах бизнеса.
Вскоре отношения между Джеком и Блюменталем испортились. Джек дал ему деньги на ипотечный кредит, а тот не смог вовремя внести платеж. Для такого банкира, как Джек, банкроты занимали более низкую ступеньку в аду, чем евреи. Отношения становились все более холодными. В 1922 г. выплаты Блюменталю были прекращены. Позже, когда Блюменталь попытался использовать имя Моргана для сбора денег, Джек отрицал, что когда-либо нанимал этого человека. Было ли это пикантно или Джек заметал следы?
В любом случае, фокусы с немецкими заговорами и еврейскими банкирами вскоре покажутся глупыми и неуместными. Ни один еврей с Уолл-стрит не сделал для Германии столько, сколько сделал бы Джек Морган. Даже когда в 1922 году он разорвал отношения с Блюменталем, Госдепартамент убеждал его войти в комитет банкиров, который должен был сформулировать условия, необходимые для получения крупного немецкого кредита. После нескольких лет упорной охоты за немецкими партизанами Джек Морган оказался главным банкиром Германии. Призрак, которого он преследовал все эти годы, оказался им самим.
Во время войны Джек посрамил критиков, которые высмеивали его как фигуранта, бледную и неповоротливую имитацию Пьерпонта Моргана. Его британские связи способствовали укреплению отношений с союзниками, как и партнеры, которых он набрал для Morgan Grenfell. Непрерывно работая в военное время, он продолжал трудиться по восемь-девять часов в день и в начале 1920-х годов. И все же он был банкиром несмотря ни на что, ему не хватало той гигантской, локомотивной энергии, которая двигала его отцом. По его собственному признанию, он был бездельником, образованным дилетантом в стиле британского сквайра. Он любил садоводство, яхтинг, читал детективную литературу - занятия слегка успокаивающего характера. Однажды, в состоянии апатии, он сравнил свой мозг с мягкой, переваренной цветной капустой. Кроме того, его преследовали срывы, болезни и смерть отца, которые он связывал с политикой и переутомлением. Поэтому он был готов положиться на сильного лейтенанта.
Джек был большим поклонником Гарри Дэвисона, который в послевоенный период казался явным фаворитом на роль владыки Morgan. Дэвисон обладал естественным авторитетом; Пол Варбург из Kuhn, Loeb как-то сказал, что "людям нравилось следовать за ним". Его преданность банку была образцовой, о чем свидетельствует телеграмма, которую он отправил Нельсону Олдричу после смерти Пирпонта. Дом Дэвисона, Peacock Point, только что сгорел дотла, и он собирался провести лето на катере, пока его будут восстанавливать; он написал Олдричу: "Потеря дома - всего лишь случайность на фоне других сокрушительных потерь".
Благодаря войне авторитет Дэвисона значительно вырос. Возглавив Военный совет Красного Креста, он в 1919 г. стал президентом всемирной лиги обществ Красного Креста; за время его работы в Красном Кресте было записано восемь миллионов добровольцев. Многие истории свидетельствуют об огромной уверенности Дэвисона в себе. На одном из митингов Красного Креста он услышал слова бывшего президента Тафта: "Мне очень приятно представить вам одного из самых выдающихся граждан нашей страны, человека, который предпочел бы встретиться с немецкой батареей, чем с аудиторией". Дэвисон уже наполовину встал со своего места, когда Тафт прогремел: "Генерал Першинг!".
Другая история Дэвисона связана с его поездкой в Лондон в 1918 году. По прибытии ему сообщили, что его желает видеть король Георг V. По пути в Букингемский дворец он был проинструктирован королевским конюхом о протоколе и получил краткий список королевских запретов. Он
