борода и горящие суровостью глаза. Он запрещал семье танцы, карты и даже субботние прогулки по соседству; мать Ламонта, к счастью, была мягче. Том провел экономное детство в Клавераке (штат Нью-Йорк), замышляя побег и читая романы. Он учился в Академии Филлипса Эксетера и Гарварде, получая стипендию. Он восхищался, но не восхищался богатыми мальчиками, с которыми встречался. Он был полностью самоизобретенной фигурой и как таковой стал символом эпохи, основанной на диких спекуляциях и пенистом оптимизме. Как и Джей Гэтсби, он жил в манере бедного мальчика, воплощая в жизнь свои самые пышные фантазии. Ему так удавалось играть аристократа, что он выдавал себя за истинного.
Невысокий и стройный, с округлыми плечами, улыбающимися глазами и редеющими волосами, Ламонт часто фотографировался перед камином в своем кабинете, с руками в карманах, расслабленный и дебоширный. Обычно на его лице было веселое, ищущее выражение, как бы приглашающее к близости и в то же время скептически изучающее своего гостя. Он пристально смотрел на мир, как бы прикидывая его, оценивая человека по взгляду. Казалось, он не подвержен депрессиям, врожденно жизнерадостен и невозмутим. Его любимым выражением было "все просто", а его сын, Корлисс, говорил, что никогда не видел отца сердитым. Он обладал поразительной работоспособностью, и его объемные работы в Гарвардской школе бизнеса похожи на труды десяти занятых людей. Том Ламонт был вундеркиндом в бизнесе, финансах и дипломатии, а его ослепительная по размаху карьера могла бы соперничать с карьерой самого Пьерпонта Моргана.
Ламонт обладал гением дружбы и был неотразим для литературного мира. Он был издателем газет и крупным акционером издательства Crowell Publishing, единственным партнером Моргана, которого привлекала эта отрасль. Когда во время войны британский поэт Джон Масфилд совершал турне по США с целью вызвать симпатии к Англии, он настолько привязался к Ламонту, что посвятил ему свою книгу "Война и будущее". Ламонт также подружился с Уолтером Липпманном, Джоном Голсуорси и Г. Г. Уэллсом. У него был писательский зуд - записывать свои мысли и сохранять их для потомков, и он ежемесячно писал сотни личных писем.
Его общительность не ограничивалась знаменитостями. Каждую весну он уединялся с тремя старыми друзьями по колледжу в Атлантик-Сити, где они рыбачили, играли в бридж и разговаривали. Он поддерживал сотни отношений, как жонглерские шары, держа их в волшебном состоянии, и каждый знакомый чувствовал себя особенно выделенным заботливыми подарками, открытками и приглашениями от 23 Wall.
Если Том Ламонт с такой легкостью занял королевский пост в Morgan, то это во многом связано с необычайной самоуверенностью Уолл-стрит в двадцатые годы и новой дипломатической ролью банкира. Ламонт был прирожденным политиком и прекрасно вписался в исторический момент. В 1928 году египетский король сказал ему: "Мистер Ламонт, готов поспорить, что я единственный глава иностранного государства, который когда-либо принимал вас, не прося о займе для своего правительства". Вероятно, он был прав. Позже Ламонт фигурировал в списке из шестидесяти трех граждан, правивших Америкой, и, несомненно, попал бы в гораздо более короткие списки. В 1937 г. радикальный журналист Фердинанд Лундберг скажет, что Ламонт "в течение 20 лет осуществлял большую власть в Западном полушарии, ввел в действие больше окончательных решений, которые невозможно было обжаловать, чем любой другой человек". Одним словом, Ламонт был первым консулом де-факто в невидимой Директории послевоенных высоких финансов и политики, человеком, с которым советовались президенты, премьер-министры, управляющие центральными банками". Если отбросить перегретую прозу, Лундберг действует в правильном направлении.
О том, что Ламонту было не до обычных мечтаний, можно судить по его попытке в 1916 г. убедить Генри Форда выпустить свою автомобильную компанию на биржу. Этот шаг был осуществлен только в 1956 году, после смерти Форда. Дом Морганов, имевший большую долю в железных дорогах, близоруко не понимал важности автомобильной промышленности, и Пирпонт отклонил раннюю просьбу Форда о финансировании. В 1907 г. Джордж Перкинс упустил шанс профинансировать General Motors, когда с насмешкой отнесся к прогнозу Уильяма Крапо Дюранта о том, что продажи автомобилей вырастут до полумиллиона в год и когда-нибудь на улицах Америки автомобилей станет больше, чем лошадей. Для Уолл-стрит начала века автомобили были игрушками богатых людей, которые страдали от ненадежности и плохих дорог. Такое отношение раздражало Генри Форда и усиливало его презрение к банкирам с Уолл-стрит.
К 1916 г. автомобильные компании приобрели новую респектабельность на Уолл-стрит. General Motors объявила о первом дивиденде по акциям - самом крупном в истории Нью-Йоркской фондовой биржи, и ранний скептицизм сменился вогуистическим энтузиазмом. Генри Форд внедрил сборочный конвейер на своем заводе в Хайленд-Парке и в 1914 г. объявил о 5 долларах США за 8-часовой рабочий день - условия достаточно щедрые, чтобы привлечь двенадцать тысяч желающих получить работу. Теперь Ford выпускал более полумиллиона Model Ts в год, и Ламонт увидел в этом возможность для громкой сделки в традициях Пирпонта. О том, что призрак Старшего витал в мыслях Ламонта, свидетельствует письмо, написанное им одному из сотрудников Ford, в котором он заявил, что если Ford выведет компанию на биржу, то "ничего подобного не будет со времен стальной сделки 15 лет назад". Как правило, Форд выступал против государственной собственности и считал, что акционеры должны работать на компанию. Тем не менее он предложил Ламонту объединить "лучшие идеи" Дж.П. Моргана и Форда. Какая смесь коварства и гениальности могла бы укротить Генри Форда?
В служебной записке Ламонт льстил, но провоцировал Форда. Он начал: "Вы обладаете ведущей автомобильной промышленностью страны и мира. . .. Вы и ваши единомышленники из ничего создали ее до нынешних великолепных масштабов". Смягчив Форда, Ламонт стал шокирующе откровенен: "Нынешний состав вашей компании - это ваша единственная слабость. Пока контроль над компанией находится в ваших руках, будущее бизнеса зависит от жизни одного человека. . . Должно быть... к Вам приходят минуты почти глубокого угнетения от ответственности, которую Вам приходится нести изо дня в день". Выразив сочувствие, он посеял тревогу, указав на потенциально проблемных миноритарных акционеров. Затем последовало само предложение, завернутое в тонкую ткань жаргона. Ламонт предложил провести "крупную финансовую операцию", которая могла бы освободить Ford от обременительных обязанностей, - одним словом, провести первое публичное размещение акций Ford.
Во втором письме Ламонт провел параллель между продажей Фордом своей компании и продажей Карнеги своего сталелитейного завода компании U.S. Steel. Поскольку Форд был индивидуалистом типа Карнеги, аналогия была очень удачной. Ламонт предложил, чтобы Форд, как и Карнеги, сохранил значительную долю в компании, владея старшими долговыми обязательствами "самого высокого качества, гарантирующими вам и вашим
